Ги Мопассан - Страсть
Она узнала об этом и, предположив, что он дрался из-за нее, почувствовала к нему еще большую любовь. Но, прикованная к постели, она так и не увиделась с ним до ухода полка.
Ренольди жил уже три месяца в Лилле, когда однажды утром его посетила молодая дама, сестра его бывшей любовницы.
Не в силах преодолеть долгих страданий и отчаяния, г-жа Пуансо умирала. Она была обречена, безнадежна. Ей хотелось увидеться с ним один-единственный раз, прежде чем навсегда сомкнуть глаза.
Разлука и время дали успокоиться гневу и пресыщенности молодого человека; он смягчился, всплакнул и поехал в Гавр.
Она была, казалось, в агонии. Их оставили наедине, и тут, у постели умирающей, которую он невольно убил, его охватил приступ ужасной скорби. Он рыдал, осыпал ее нежными, страстными поцелуями, какими никогда раньше не целовал. Он лепетал:
– Нет, нет, ты не умрешь, ты выздоровеешь, мы будем любить друг друга… любить… вечно…
Она шептала:
– Правда ли это? Ты меня любишь?
И он, охваченный отчаянием, давал ей клятвы, обещал ждать ее выздоровления и, полный жалости, долго целовал исхудавшие руки бедной женщины, сердце которой лихорадочно билось. На следующий день он возвратился в свой гарнизон.
Через шесть недель г-жа Пуансо приехала к нему, до неузнаваемости постаревшая и влюбленная сильнее прежнего.
Он растерялся и принял ее. А затем, так как они жили вдвоем, словно люди, соединенные законом, тот самый полковник, который когда-то вознегодовал на него за то, что он ее покинул, возмутился этими неподобающими отношениями, не совместимыми с добрым примером, который обязаны подавать в полку офицеры. Полковник предупредил своего подчиненного, затем стал с ним резок, и Ренольди подал в отставку. Они поселились в вилле, на берегу Средиземного моря, классического моря влюбленных.
Прошло еще три года. Она поседела. Ренольди, покорившийся игу, был порабощен и свыкся с этой упорной любовью.
Он считал себя человеком конченым, погибшим. Надежда на будущее, какая бы то ни было карьера, чувство удовлетворенности или радости – все это отныне было ему заказано.
И вот однажды утром ему подали карточку: «Жозеф Пуансо, судовладелец. Гавр». Муж! Муж, который дотоле молчал, понимая, что нельзя бороться с безнадежным упорством женщины. Что ему было нужно?
Г-н Пуансо дожидался в саду, отказавшись войти в дом. Он вежливо поклонился, не захотел даже сесть на скамью в одной из аллей и заговорил обстоятельно, не торопясь.
– Я приехал сюда, сударь, не для того, чтобы упрекать вас; я слишком хорошо знаю, как все произошло. Надо мною… над нами… тяготело… нечто… вроде… злого рока. Я никогда не потревожил бы вас в вашем уединении, если бы не изменившиеся обстоятельства. У меня две дочери, сударь. Одна из них, старшая, любит одного молодого человека и любима им. Но семья этого юноши противится браку, ссылаясь на положение… матери моей дочери. Во мне нет ни гнева, ни злобы, но я обожаю своих детей, сударь. И вот я приехал просить вас возвратить мне мою… мою жену; надеюсь, что теперь она согласится вернуться ко мне… к себе. Со своей стороны, я сделаю вид, что забыл все, ради… ради моих дочерей.
У Ренольди сильно забилось сердце, его охватил необузданный восторг, как приговоренного к смерти при известии о помиловании.
Он пробормотал:
– Да, да… конечно, сударь… я сам… верьте мне… без сомнения… это справедливо, вполне справедливо…
Ему хотелось схватить руки этого человека, сжать его в объятиях, расцеловать в обе щеки.
Он продолжал:
– Войдите же. Вам будет удобнее в гостиной, я позову ее.
На этот раз г-н Пуансо не противился и сел. Ренольди взбежал по лестнице, постарался успокоиться перед дверью и вошел к любовнице совершенно спокойно.
– Тебя просят сойти вниз, – сказал он, – хотят что-то сообщить по поводу твоих дочерей.
Она поднялась:
– Моих дочерей? Что? Что именно? Не умерли же они?
Он ответил:
– Нет, но создалось серьезное положение, которое ты одна можешь разрешить.
Дальше она не слушала и быстро спустилась по лестнице.
Сильно взволнованный, он бросился в кресло и стал ждать.
Прождал он долго, очень долго. Затем, когда до него снизу донеслись гневные голоса, он решил спуститься.
Г-жа Пуансо, раздраженная до крайности, готовилась уйти, а муж удерживал ее за платье, повторяя:
– Поймите же, вы губите наших дочерей, своих дочерей, наших детей!
Она упорно отвечала:
– Я не вернусь к вам.
Потрясенный Ренольди понял все, выступил вперед и спросил шепотом:
– Как? Она отказывается?
Она повернулась в его сторону и, стесняясь говорить с ним на «ты» в присутствии законного супруга, сказала:
– Знаете, о чем он меня просит? Он требует, чтобы я вернулась к нему, под его кров!
И она усмехнулась с безграничным пренебрежением к этому человеку, который упрашивал ее чуть ли не на коленях.
Тогда Ренольди с решимостью человека, доведенного до отчаяния и ставящего на карту последнюю ставку, в свою очередь, заговорил в защиту бедных девушек, мужа и самого себя. Когда он прервал свою речь, подыскивая какой-нибудь новый довод, то г-н Пуансо, уже исчерпавший все средства убеждения, пробормотал, машинально обратившись к ней на «ты» по старой привычке:
– Послушай, Дельфина, подумай о своих дочерях.
Окинув их обоих взглядом величайшего презрения, она бросилась к лестнице, выкрикнув:
– Вы оба – негодяи!
Оставшись наедине, они переглянулись, одинаково удрученные, убитые горем. Г-н Пуансо поднял свою упавшую шляпу, стряхнул рукою пыль с колен и, прощаясь с Ренольди, провожавшим его до двери, произнес в полном отчаянии:
– Мы с вами очень несчастливы, сударь!
И, тяжело шагая, удалился.
Примечания
1
Напечатано в «Жиль Блаз» 22 августа 1882 года под псевдонимом Мофриньёз.
