Шолом Алейхем - Стемпеню
Гости словно очнулись от сна, печального, но сладостного сна. Вое хором выражают свой восторг: охают, вздыхают, восхищаются, расхваливают музыканта на все лады и нахвалиться не могут:
– Ну и Стемпеню! Ай да Стемпеню!
А женщины? Что тут говорить о женщинах? Вряд ли накануне Судного дня при поминании дорогих покойников они столь неистово плачут, как плачут в те минуты, когда Стемпеню заливается на своей скрипке. Плач о разрушении храма Соломонова ничто в сравнении с тем потоком слез, которые проливают женщины, слушая игру Стемпеню.
– Благословил бы меня господь, чтобы на свадьбу моей младшей дочери я была в состоянии пригласить Стемпеню, о боже праведный!
Такие и подобные им пожелания шепчут про себя женщины, вытирая заплаканные, распухшие от слез глаза и раскрасневшиеся носы. При этом они мечтательно вскидывают головы, выставляя напоказ ожерелье на шее; а золотые серьги, перстни, броши, цепочки и прочие украшения так и сверкают, так и переливаются всеми цветами радуги.
Что уж говорить о девушках! Они стоят неподвижно, как прикованные к месту, и широко раскрытыми глазами глядят на Стемпеню и его скрипку. Ни одна не шевельнется, бровью не поведет. А сердечко бьется под корсетом, и часто из глубины души вырывается затаенный вздох...
II
Стемпеню и его оркестр
Трудно представить себе то возбуждение, ту шумную радость, которая охватывает жителей местечка при появлении там Стемпеню с его оркестром.
– Глядите, глядите! Вон там, за мельницей, показалась четверка лошадей. Не иначе, как родные жениха. Как по-вашему?
– Нет, по-моему- музыканты. Это едет Стемпеню со своим оркестром.
– Кто? Стемпеню? Стемпеню уже здесь? Вот веселую свадьбу затеял Хаим-Бенцион Глок, болячка ему в бок!
Румянец заиграл на щеках молодых женщин. Девушки спешат причесаться, заплести свои длинные косы. Мальчуганы, засучив штанишки, бегут встречать Стемпеню. Отцы семейств, бородачи-и те не могут скрыть радостную улыбку: им доставляет истинное удовольствие приезд знаменитого музыканта к Хаим-Бенциону Глоку. Да отчего бы им и не радоваться? Денег им это стоит, что ли?
К тому времени, когда четверка лошадей подкатывает к заезжему дому, улица уже запружена народом. Всем любопытно поглядеть на Стемпеню с его компанией, и каждый останавливается хоть на минуту у крытого фургона.
– Ишь как прет!-слышатся восклицания, и каждый, как водится, расталкивает толпу, стараясь пробраться в первые ряды. - Глядите, глядите на него, как он локтями орудует! Непременно хочет быть первым. Чего вы тут не видали? Музыканты как музыканты!..
Так кричат люди со всех сторон, что не мешает, однако, этим же самым крикунам настойчиво протискиваться к фургону с музыкантами.
Тем временем музыканты один за другим начинают выходить из повозки.
Впереди всех-Иокл-контрабас (что играет на контрабасе), сердитый мужчина с приплюснутым носом и клочьями ваты в ушах. За ним - Лейбуш-кларнет, заспанный человечек с толстыми губами. Затем - небезызвестный бадхн Хайкл-горбун. Потом-черномазый взъерошенный детина с такими мохнатыми бровями, что страх берет, неимоверно волосатый, похожий на дикого жителя пустыни,-это Шнеер-Меер, вторая скрипка. За ними из фургона выскакивают два-три молодца удивительно безобразного вида, с одутловатыми щеками, подбитыми глазами и с огромными, как лопаты, зубами, - это ученики. Пока что они работают бесплатно; со временем они станут настоящими музыкантами. И наконец напоследок выкатывается на своих кривых ножках рыжий Мехча с барабаном, который своими размерами значительно превосходит барабанщика. У Мехчи пробивается бородка, рыжая бородка, и только на одной стороне лица, на правой, другая же сторона его лица - левая - гола, как пустыня. Мехча-барабанщик, надо вам знать, женился на тридцатом году жизни, и жена его, как поговаривают, полуженщина-полумужчина.
Ребятишки, разумеется, тоже не остаются в стороне, когда в местечко приезжает Стемпеню со своим оркестром. То и дело какой-нибудь озорник, подкравшись к музыкантам, бухнет кулачком в барабан либо дернет толстую струну контрабаса. Разъяренный Иокл-контрабас тут же дает шалуну подзатыльник.
Между тем оживление на улице растет. Вот и сам жених прибыл и с ним несколько десятков юношей, которые выехали встречать его далеко за местечко, туда, где стоят мельницы. Словом, в местечке Ямполе-радость и ликование.
И не только в Ямполе, но и в Стриче, и во всех других местечках, которые Стемпеню удостаивает своим посещением. То же происходит в Мазеповке, где Стемпеню поселился навсегда... Всюду прославленный музыкант вызывает бурю восторгов.
III
Приготовления Стемпеню
Отчего так ликует Мазеповка?
Реб Хаим-Бенцион Глок выдает замуж свою младшую дочь Ривкеле. Так почему бы не повеселиться? На такой свадьбе стоит побывать: ведь Глок, что ни говори, один из первых богачей в Мазеповке. Много народу придет к Хаим-Бенциону Глоку на торжество: кто - по дружбе, кто - из зависти, кто - ради приличия, а кто-для того, чтобы блеснуть новыми сережками или ожерельем, купленными жене на последней ярмарке. Но больше всего привлекает людей Стемпеню.
Одним словом, народ валом валит на торжество; чуть не вся Мазеповка веселится на свадьбе Ривкеле, дочери Хаим-Бенциона Глока. А уж об Айзик-Нафтоле с его женой и детьми и говорить нечего: Айзик-Нафтоля, во-первых, компаньон Хаим-Бенциона и по лавке и по мельнице; во-вторых, они состоят между собою в некотором родстве, правда, весьма отдаленном: жена его приходится свойственницей жене Хаим-Бенциона со стороны матери, как говорится-седьмая вода на киселе.
Не удивительно, что жена Айзик-Нафтоли Двося-Малка, как и подобает родственнице, хлопочет и суетится на свадьбе больше всех. В сущности, она ничего не делает, но кричит, командует, распоряжается и размахивает руками за десятерых...
Невестка Двоси-Малки, красавица Рохеле, стоит возле невесты, разодетая, словно принцесса. Ее большие синие глаза сверкают как алмазы, щеки-что две свежераспустившиеся розы. Одной рукой она поддерживает распущенные волосы невесты, которой женщины перед "покрыванием"[9] с плачем и причитаниями расплели косы, другой поглаживает свою белоснежную шею, совершенно не замечая, что два больших черных сверкающих глаза неотрывно глядят на нее.
Нанятая по случаю торжества прислуга - мужчины и женщины - носится, как угорелая. Сваты кричат:
– Ой, батюшки! Пора "усаживать" невесту. Доколе мучить бедных детей? Такой долгий летний день, а они все постятся[10].
Кругом галдят: "Пора, пора", но это нисколько не меняет дела.
Айзик-Нафтоля в бархатном картузе бегает взад и вперед, заложив руки за спину, а Двося-Малка вопит во всю глотку. Родные жениха, так же как и родные невесты, без толку мечутся по комнате с простертыми руками, словно они жаждут дела, но не знают, с чего начать.
– Ну, почему же никто ничего не делает?- спрашивает родня жениха.
– Почему не приступают к делу?-возмущается родня невесты.
– Видали вы нечто подобное?! - вопит родня жениха. - Так долго морить голодом детей!
– Слыхали вы что-нибудь подобное?! - негодует родня невесты.-Так долго мучить голодных детей!
– Что это за беготня?
– И зачем они мечутся без толку?
– Все бегают, все суетятся, а дело ни с места! Ну и порядки!
– Бегают, шумят, а как доходит да дела - никого нет!
– Не довольно ли пустых разговоров? Пора приниматься за дело! Хватит суетиться без толку!
– Где же музыканты? - спрашивает родня жениха.
– Музыканты где? - вторит родня невесты.
Музыканты заняты своим делом: натирают смычки, настраивают инструменты. Иокл-контрабас дерет за ухо мальчишку, тихо приговаривая: "Ты шалопай этакий! Я тебе покажу, как дергать струну!" А Мехча-барабанщик, ни на кого не глядя, почесывает ту половину лица, на которой едва заметна скудная растительность. Бадхн Хайкл беседует со знакомым меламедом[11], берет у него двумя пальцами понюшку табаку и сыплет шутками да прибаутками, как из дырявого мешка. Остальные музыканты, молодцы с одутловатыми лицами и огромными, как лопаты, зубами, перешептываются со Стемпеню о каком-то важном деле на своем музыкантском наречии.
– Кто эта девуля, что рядом с невестой? - спрашивает Стемпеню, кивая на красавицу Рохеле. - Поди-ка, Рахмиел,-обращается он к одному из одутловатых музыкантов, - разведай, кто она. Да прытко, Рахмиел, прытко!
Рахмиел не заставляет себя долго ждать.
– Это не девуля, - докладывает он, - это уже бабочка. Сноха Айзик-Нафтоли, родом из Сквиры. А вон тот, что шмыгает по комнате в бархатном картузе, видите? - это ее муженек.
– Пропади ты пропадом, Рахмиел! - восклицает благодушно настроенный Стемпеню.-Так быстро все разузнал? Эх, да ведь она и вправду очень красивая бабочка! Смотри-ка, смотри, как она таращит свои гляделки!
