Надежда Тэффи - Авантюрный роман
— А скажите, вы давно знаете Шуру?
— Шуру? Какую?
— Танцовщицу.
— Да… то есть я видел ее очень часто… раза два.
Попробовали танцевать, но в этой давке трудно было двигаться.
Негр, вытягивая шею, следил за ними. Он все время танцевал с молоденькой блондинкой, выламывая ее в разные стороны. И нельзя было разобрать, танцует он или просто дурит.
— Здесь ужасно душно, — сказала Наташа. — Пора домой.
Гастон встревожился:
— Посидим еще. Я вам сейчас принесу чудесный коктейль. Здешняя специальность. Вы только попробуйте. Умоляю вас! Я сейчас принесу…
Он стал пробираться между танцующими.
Наташа вынула зеркальце, пудру, подкрасила губы. Заметила на платье пятнышко от вина и очень встревожилась. Платье принадлежало «мэзону» и было надето на нее, чтобы демонстрировать его в Довилле во время обеда, не состоявшегося из-за ссоры Вэра с мосье Брюнето. Из-за этого пятнышка могут быть неприятности, особенно если патронша будет в дурном настроении.
«Ну, сейчас не стоит об этом думать. Надо веселиться».
Именно «надо веселиться», подумала она и тут же почувствовала, что вовсе ей не весело, а только беспокойно, тревожно и пора все это кончить. Богатой англичанкой она себя не чувствовала, поддерживать это недоразумение было бессмысленно и скучно. Подозрительный Гастон оказался глупым и мало забавным.
Она стала искать его глазами и увидела за дверью, у лестницы, ведущей в бар. За его спиной стоял негр и, скосив глаза вбок, что-то говорил, нагнувшись близко, очевидно, шептал.
«Значит, он знаком с этим негром?»
Потом оба скрылись, должно быть, спустились в бар.
Толпа танцующих немножко поредела. С улицы доносилось жужжание пускаемых в ход моторов.
Наташа открыла сумочку, чтобы отобрать деньги для такси. Подкладка оказалась мокрой: флакон духов раскупорился, и перчатки, платок и даже деньги оказались в зеленых пятнах от полинявшего зеленого шелка пудреницы.
— Ну вот, попробуйте! — раздался голос Гастона.
Он нес, улыбаясь ямочками рта, два бокала оранжевого питья с торчащими из него соломинками. Один бокал поставил перед Наташей, из другого, выбросив соломинку, хлебнул большим глотком, зажмурил глаза и засмеялся:
— Чудесно!
Наташа попробовала коктейль. Да, вкусно и даже не очень крепко.
Оркестр играл «Это только ваша рука, мадам».
И вдруг Гастон, все смеясь и заглядывая ей в лицо, стал подпевать чуть-чуть хриплым, чувственным и странным голосом:
— Madame, I love you! [3]
Он наклонился близко, и Наташа чувствовала запах его духов, душный, глухой, совсем не знакомый и очень беспокойный.
«Если любить его, — подумала она, — то от этих духов с ума сойти можно.»
— А ведь вы разговаривали с негром? — сказала она, слегка от него отстраняясь.
— And I will never in my life forget you! [4] — напевал он, не отвечая.
Не слышал? Или не хотел ответить?
Да и не все ли равно.
— Коктейль вкусный. Как он называется?
— Я знаю очень много вкусных вещей, — отвечал Гастон. — Мы как-нибудь поедем с вами на один островок… довольно далеко. Там одна малаечка что-то вам покажет, чего у вас в Англии совсем не знают.
— Странный вы человек, Гастон Люкэ. Скажите мне, чем вы вообще занимаетесь?
— Вами. Я вами занимаюсь.
Он взял ее руки и, смеясь, поднес к губам.
И тут она обратила внимание на его пальцы. Они были грубые, с маленькими плоскими ногтями, хорошо отделанными, но некрасивой формы. Но главное уродство, пугающее, как смутное воспоминание о каком-то страшном рассказе, — был далеко отставленный, несоразмерно длинный большой палец, почти доходящий до первого сустава указательного.
«Рука душителя», — подумала Наташа и все смотрела и не могла отвести глаз, но смотрела исподтишка, словно если он заметит, что «узнан», тут и произойдет нечто ужасное, чего она не знает и представить себе не смеет.
Он поднял бокал и сунул ей в рот соломинку.
— Ну, еще! Ну, еще! Вкусно? Весело? Чудесно?
И беспокойный запах его духов вошел в нее, как хлороформ, против которого каждый усыпляемый инстинктивно борется и которому сладко и безвольно покоряется, когда почувствует, что нет уже для него в жизни другого дыхания, кроме этого, нежеланного, единственного, блаженного.
— У вас странные руки! — говорила Наташа и почему-то смеялась.
— Я очень устала. Я сегодня ездила в Довилль.
Ей хотелось рассказать ему обо всем, чтобы вместе посмеяться над недоразумением с «богатой англичанкой». Но говорить было лень. От крепкого коктейля билось сердце, кружилась голова и начинало тошнить.
Она вспомнила, что не обедала, что в ресторане только выпила шампанского.
— Надо скорее домой.
Она приподнялась, но сейчас же опустилась на стул и чуть не упала. Цветные лампочки закачались, зазвенело в голове… Глаза закрылись, тошнота сдавила горло.
«Гук! Гук! Гук!» — глухо гукало что-то — не то барабан оркестра, не то ее сердце. Должно быть, сердце, потому что больно было в груди…
— Ну, что вы! Что вы! — говорил взволнованный голос.
Это Гастон. Милый мальчик!
— Даме немножко дурно. Коктейль был слишком крепкий.
Кому он говорил?
Наташа с трудом открыла глаза.
Негр!
Негр стоит около ее столика. Вблизи он маленький, с серыми, брюзгливо распущенными губами. Невзрачный. Лакейчик!
У него в руках Наташин пустой бокал.
— Тогда не надо больше пить. Я унесу коктейль, — говорит он и уносит пустой бокал.
— Попробуйте встать, — говорит Гастон. — Здесь есть комнатка. Вы минутку полежите, и все пройдет.
Он ведет ее. Ноги у нее движутся странно легко, но пола она не чувствует. Глаза не смеет открыть — чуть приоткроет — все зазвенит, закружится, и удержаться на ногах уже нельзя.
— Даме дурно! — слышится голос Гастона.
— Сюда, сюда, — отвечает кто-то.
Ее несут.
Потом она чувствует упругое прохладное прикосновение подушки к затылку и правой щеке, такое знакомое, простое, спокойное.
Мелькнули в глазах ярко-желтые бусы, длинной бахромой падающие откуда-то сверху, и жуткое, смертельно бледное, почти белое женское лицо с квадратно сложенным твердым полотенцем на голове.
Потом острый, тонкий звон.
Потом… ничего.
Сон без снов…
И вот — шорох, шепот.
Что-то чуть-чуть пощекотало шею…
Наташа с трудом открывает глаза и не совсем понимает тот сон, который вдруг видит.
Снится ей розовый туман, снится негр. Он нагнулся над чем-то, что лежит на ночном столике… И еще кто-то спиной к ней, и она не видит его лица. Негр распялил губы брезгливой гримасой, что-то злобное сказал, звякнул чем-то…
— Шют! [5] — шепнул другой и быстро обернулся. И вдруг отчаянно, почти громко воскликнул:
— Она смотрит!
Лицо его Наташа не видела. Розовый туман не был неподвижен. Он плыл, мерцал… Мелькнуло ослепительно бледное женское лицо с белым квадратным полотенцем на темени… Большая теплая рука легла на глаза Наташи… Но она все равно больше не могла бы смотреть. Шум, звон, плещущие искры заполнили мир, и тяжелые веки опустились прежде, чем закрыла их эта рука. Последнее, что почувствовала она, — был запах странных духов, как будто уже знакомых, таких душных, сладких, блаженных, что, теряя сознание, она улыбнулась им, как счастью.
3
— А кто ваш духовный отец?
— Шевалье де Казанова.
— Испанский дворянин?
— Нет, венецианский авантюрист.
Валье Инклан.Какая бывает чудесная жизнь!
Две дамы в малиновых платьях, длинных, твердых, широких, танцуют, жеманно подобрав юбки пальчиками. Под малиновым кустом сидит малиновый пастушок и играет на дудочке…
Чудные, кудрявые, малиновые облака… А за ними малиновая лодочка, и в ней мечтательная дама в малиновом платье. Она опустила руку в воду. А перед ней малиновый кавалер в завязанных бантами подвязках читает что-то по книжечке.
Какая счастливая жизнь!
Подальше на островке два барана… Еще дальше — снова пляшут пышные дамы под свирель пастушка…
Закрыть глаза и потом посмотреть повнимательнее.
Теперь все ясно. Это не жизнь. Это просто обои.
Наташа повернула голову и увидела прямо перед собой лицо сегодняшней ночи: ослепительно белое женское лицо.
Оно было меньше, чем казалось ночью, и принадлежало гипсовому бюсту итальянки, украшавшему камин маленькой уютной комнаты со спущенными розовыми шторами, с розовым абажуром в желтых бусах на висячей лампе и на лампочке ночного столика. Кто-то засмеялся за стеной, и веселый женский голос быстро что-то затараторил.
Послышался звонок, мелкие шаги за дверью. Живой разговор. Все было так просто, как во всех маленьких отельчиках. Совсем не жутко. Наташа приподнялась и увидела, что лежит в платье, в сверкающем вечернем туалете {…} это она ясно поняла. Она лежит в вечернем платье. Она смяла чудесное вечернее платье, которое должна сдать в полном порядке.
