Сергей Гаврилов - Закон О.М.а
ХОРОШО И ТЕПЛО
- Куда гуляем в такой поздний час, барышня? – у ворот дома из красного кирпича стоял парень. Белая футболка под чёрной кожаной курткой, пистолетная кобура напоказ. – Там тупик, хода нет.
Знакомый голос. Кто это? Опаньки, да это ж Вадик – познакомились недавно в баре у сельсовета. Клинья подбивал. Вот и ещё один жених. Кругом женихи…
Обернулась с улыбкой.
- Привет, не боишься простудиться?
- Кто? Леся, ты что тут? Куда тебя несёт? Стоп! – поднял руку, другой поправил кобуру.
- Стой там, где стоишь.
- Почему?
- Там «мертвая зона» у видеокамер. Отойди на два шага назад.
- Зачем?
- Потом расскажу. Видишь бордюр?
- Вижу.
- Осторожно, ножками-ножками и к этому дереву… Отлично. Теперь опять отойди к бордюру. Так, хорошо. Прыгай через канаву ко мне.
Перепрыгнула в его протянутые руки.
- Что это за упражнения на бревне, Вадик?
- Чтобы в историю не попасть. У нас по сменам смотрят отчётное кино. Нельзя болтать с посторонними на улице. Это я случайно вышел, снег с камер смести.
- Ты охранник здесь?
- Ага. А ты откуда? Что с лицом?
- … - Говори.
- Вадик, я ушла из дома. Мне ночевать негде…
- Ох-ох-ох… - он немного подумал.
- Так, слушай: прыгай обратно через канаву, затем иди вперед, обойдёшь акацию и вернёшься по левой стороне улицы к маленькой калитке вон там. Видишь?
- Ну…
- Пройдёшь, потом прыгай через яму. Камера там слепая. Я её вышел чистить от снега. На старт, внимание, марш…
***
- Ща поедим, не боись, – Сурок высыпал на разогретую сковородку банку консервированной фасоли. Бахнем?
- А есть?
- Смеёшься! – Сурок открыл холодильник.
- Что это? – Макаронова смотрела на незнакомую бутылку.
- Текила. Водка из кактусов…
- Нет, не хочу. Простая есть?
- Слышь, какая переборчивая…
Накрыли королевский стол. Вадим нарубил крупно, по-деревенски, свежих огурцов и бурых помидоров. Леся разогрела в микроволновке жареную курицу и засыпала тарелку сардинами. Открыли маслины, грибы. Поели и выпили. Макаронову сморило, заснула прямо на кухонном диване.
Наутро подробно рассказала Вадику, что произошло. Он слушал внимательно, не перебивал.
- Хозяина до выходных дома не будет. Ночует на городской квартире. Я дежурство только принял. Оставайся пока, - гостеприимно предложил Сурок, – хавчик есть. Душ вон. Полотенца чистые бери.
Они целый день пили, а потом вместе спали на хозяйской кровати. К утру следующего дня их оставило ощущение времени. Вчера-сегодня-завтра растеклось по одинаковым ламинатным полам красивого дома.
Стрессовая любовь на войне провоцирует верность в эфемерной реальности. Пока тебя не убили, ты верен сексуальному партнеру. Такая ситуация сопровождает все фронтовые браки. Наступает мир, и маршалы отправляют полевых жёнв небытие… до новой войны. Маргинальная верность для полигамных бойцов – упрёк солдатке на дороге, ожидающей мужа после похоронки…
- Какая похоронка? Какой муж? – Сурок закричал и проснулся.
Тьфу, дурость какая – военные сны. Он никогда не воевал. У него вместо армии – тюрьма. Тоже, конечно, по-своему фронт, но при чём тут похоронка? Сурок боялся своих пьяных снов. Никаких видений, картин и сюжетов в них не было, только голоса с непонятными фразами. Они отучили его от водки и сделали относительно вменяемым после зоны. Теперь он позволил себе расслабиться с девчонкой – и опять зазвучали голоса.
Вадим погладил Олесю по спине, наткнулся на свежую запёкшуюся рану.Чёрт! Везёт же мне с проблемными девками. Круто у них тут в деревне. За тыщу гривен дочку на круг ставить. Наверное, похоронные деньги и святое, но так уж сильно прессовать… Поди врёт, что это мать избила. Не может мамка родное дитя так мордовать.
Олеся повернулась на спину и открыла глаза:
- Ты во сне болтаешь и кричишь.
- Бывает, – Сурок осторожно погладил её расцарапанную шею. – О чём я тебе сегодня накричал?
- Я не разобрала. О каких-то маршалах… что-то военное. Принеси попить, а?
Сурок прошлёпал босыми ногами по тёплому ламинату до бара. Открыл дверцу холодильника и вытащил стеклянную бутылку колы.
- Так, а чё ты с немцем-то будешь теперь делать? Встречаться?
- Не знаю, - Олеся взяла бутылку. – Я же его не видела. Только на фотографии. Ты что, ревнуешь? Он же совсем старенький, немецкий старичок. Милый дедуган…
- Ты, смотрю, влюбилась…
- Нельзя влюбиться в фотокарточку, - Макаронова,поморщившись от газированной воды, приподнялась и стащила с кресла сумочку. – Вот он, мой импортный красавчик. Сперва, конечно, он мне фу-у-у… показался, а сейчас, вроде, и ничего.
Протянула фотографию.
Сурок взглянул.
- Ха, чисто Геббельс!
- Кто?
- Проехали, ладно. Как зовут?
- Рихард Ланге.
- Надо же, выходит, ты будешь фрау Олеся Ланге?
- Всё может быть.
- А сколько ему?
- Семьдесят или восемьдесят... Я не знаю. Может, девяносто, - она опустила голову на плечо Сурка.
- Давай сегодня без него…
Сквозь шторы медленно пробивался серый рассвет. Олеся Макаронова тихо посапывала на плече. Сурок лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок.Вот и немец беспризорный… Томится в одинокой старости. Тоже любви хочет и не думает о своих похоронных деньгах. Наверное, воевал, фашист. Зароют, как ветерана, с почестями, за счёт государства. Дать Леське тыщу гривен?.. Зачем? Пусть сама вырулит. За него никто проблем не решал. И она должна повзрослеть… Купить будущее за гробовые деньги никому не удавалось.
Сигнал «чужой у ворот» подбросил с постели. Вадим отдёрнул плотную штору. За забором темнели две машины.Вазген! Почему не открывает ворота своим пультом? Может, потерял? И хорошо, что не заезжает, иначе бы спалился на бабе.
- Вставай, быстро! - сорвал одеяло с Олеси, стал лихорадочно застегивать брюки.
- Что такое? – девушка спросонок приподнялась на локте.
- Быстро, я сказал! – подцепил ногой упавшийсвитер. – Хозяин приехал. Твои тряпки здесь?
- Все.
- Прибери, кровать застели, как было. Потом в гардеробную, - показал на дверь, - там сиди и не дыши. Я приду. Понятно? И мобильник выруби.
- Сел ещё вчера. А сколько ждать?
- Пока не приду.
Набросил портупею и вылетел через задний двор в комнату охраны. Успел вовремя.
- Привет, Сурок! – поднял голову в камеру крупный мужчина. – Дрыхнешь?
- Здравствуйте, - включил на пульте громкую связь, - Вазген Анатольевич. Охраняю рубежи родины. Всё в порядке, ничего не произошло. Открывать?
- Подожди, пограничник, - вновь лицо на мониторе, - отключи сначала камеры. Не торопись. Понял?
- Понял.
- Прямо сейчас. И скажешь мне… как только…
- Готово, Вазген Анатольевич.
- Молоток, сиди там и не выходи.
- Есть.
В окне было видно, как открылись ворота и заехали машины. Затем из первой машины вытащили какого-то человека.
Кого они притарабанили? Наверное, коллекторские разборки. Кто-то с кредитом упёрся? Опять два месяца в подвале держать будут, пока не сдаст всё. Ладно, не моё дело. Меньше знаешь – крепче спишь.
Олеся Макаронова быстро оделась, тщательно застелила постель, раздвинула на прежние места кресла. Прежде чем зайти в тёмную гардеробную, подошла к окну. Выглянула в щель между шторами. На дворе вокруг лежащего на носилках молодого парня суетились несколько человек. Лицо у парня было бледное и тонкое.
***
- Вот его снимки, вот список лекарств. Здесь для сестры все расписано. Там ничего страшного: дветрещины на ребрах, ключицу вставили, гипс снимем через пару недель.
- А с головой что? – Вазген Шония повернул рентгеновский снимок рёбер на свет окна.
- Томография нормальная. Небольшое сотрясение, шок. Он сегодня поспит до вечера и должен почувствовать себя лучше.
- Спасибо, доктор. Вас отвезут домой. Будьте только, пожалуйста, на связи.
Начальник службы безопасности Вазген Шония с интересом посмотрел на молодую медсестру. Пауль Ланге с сегодняшнего дня будет «стационарно лечиться» в его доме. Затем немца должны будут «выписать», привезти в Николаев, где ему, как иностранному гражданину, предоставят квалифицированную амбулаторную помощь.
В «стационар» немца определили по просьбе Сидора – бывшего уголовного авторитета, который «тянул второй срок» в комитете промышленной политики парламента и внимательно наблюдал за вознёй вокруг николаевских судостроительных заводов.
Шония не мог отказать депутату. Он был обязан Сидору всем: должностью, нынешним благополучием и стабильной крышей. Пришлось, естественно, всё делать тихо, без доклада Мамуту, который не любил незапланированных движений за своей спиной. Пауль Ланге должен был «выздороветь» не раньше определённой даты.
