Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие
– Ну-с, – наконец заговорил редактор, отложив осыпанное бриллиантами перо.
– Мы только хотели узнать, – робко отвечали мы, – нельзя ли предложить вашему вниманию рассказ на историческую тему.
– Публика не желает читать рассказы на историческую тему, – поморщился он.
– Но публика еще не видела нашего рассказа, – возражали мы.
Редактор вставил сигарету в мундштук, пожалованный правящим монархом, и потянулся к золотой спичечнице, что преподнес ему в свое время знакомый миллионер, президент «Объединенной лиги водопроводчиков».
– Наш журнал печатает только первосортные рассказы с лихо закрученным сюжетом и захватывающей любовной интригой.
– Вот поэтому мы и пришли.
– Однако сейчас мне нужен рассказ о гольфе.
– Какое совпадение, наш рассказ именно о гольфе.
– Что ж, коли так, – произнес редактор, на мгновение выказывая интерес к незваным гостям, – я, пожалуй, взгляну.
Он наградил нас пощечиной и дозволил удалиться.
Рассказ
Мерольхасар, царь страны Оум, стоял, опершись на невысокий парапет террасы, и с грустью глядел вдаль сквозь восхитительные просторы дворцовых садов. День выдался чудесный. Ласковый ветерок приносил со стороны сада нежнейший аромат цветов, впрочем, пахни из сада удобрениями, Мерольхасар не заметил бы разницы: правитель страны Оум страдал от неразделенной любви. Всякий на его месте расстроился бы.
В те далекие времена любовные дела царственных особ велись исключительно по переписке. Стоило какому-нибудь монарху прослышать о красоте принцессы из соседних пределов, он немедля отправлял к ней послов с подарками и молил о встрече. Принцесса назначала день, и обычно после официального знакомства все шло как по маслу. Вот и принцесса Удаленных Островов благосклонно приняла дары царственного Мерольхасара, присовокупив, что именно-о-таких-мечтала-всю-жизнь и как-он-только-догадался. О времени встречи обещала сообщить дополнительно. Однако, по всей видимости, произошло досадное недоразумение, поскольку с того самого дня от нее не было ни слуху ни духу. Столица Оума погрузилась в уныние. В клубе придворных, где собирались все аристократы страны, предлагали пять местных пацациев против одного отнюдь не в пользу Мерольхасара, но принимать пари никто не торопился. В то же время в заведениях попроще, где ставки всегда более демократичны, давали сто против восьми. «Воистину, – пишет летописец на куске кирпича и паре булыжников, дошедших до наших дней, – казалось, нашему возлюбленному монарху, сыну Солнца и племяннику Луны, вручили горький плод цитрона». Эта изысканная древняя пословица практически непереводима, но смысл ее ясен и так.
Царь печально разглядывал сад, как вдруг его внимание привлек невысокий бородатый человек с кустистыми бровями и сморщенным лицом. Незнакомец стоял на дорожке близ розовых кустов. Сначала Мерольхасар молча наблюдал за ним, а потом подозвал Великого визиря, который беседовал с придворными на другом конце террасы. Бородач, очевидно, не подозревая, что за ним следит царственное око, положил на дорожку круглый камень и зачем-то принялся размахивать над ним мотыгой. Именно необычное поведение незнакомца вызвало интерес царя. На первый взгляд человек с мотыгой выглядел глупо, однако Мерольхасару в его действиях почудился какой-то глубокий, даже священный смысл.
– Кто это? – спросил он.
– Садовник, о повелитель, – ответил визирь.
– Кажется, я раньше его не видел. Откуда он взялся?
Добросердечный визирь смутился.
– Я, право, не знаю, как и сказать, о владыка, – ответил он, – это, видишь ли, шотландец. Непобедимый флотоводец Оума недавно направил свои корабли в суровые северные моря и, бросив якорь в гавани Сент-Эндрю, что на местном наречии зовется С’нэндрю, захватил этого человека в плен.
– А что он такое делает? – спросил царь, увидев, как бородач медленно поднял мотыгу над правым плечом и слегка согнул левую ногу.
– Это какой-то варварский религиозный обряд, о повелитель. По словам адмирала, побережье той страны так и кишело людьми, которые вели себя столь же необычно. У всех туземцев в руках были палки, которыми они наносили удары по небольшим округлым предметам. А время от времени…
– Мя-я-я-аа-ач! – раздался хриплый голос из сада.
– …время от времени издавали печальный пронзительный вопль, подобный тому, что мы слышим сейчас. Обращение к высшим силам, надо полагать.
Визирь умолк. Мотыга опустилась, и камень, описав изящную дугу, упал в нескольких шагах от Мерольхасара.
– Эй! – выкрикнул визирь.
Чужестранец поднял на него глаза.
– Так нельзя, – строго сказал визирь, – ты чуть не зашиб благословеннейшего из смертных, нашего царя.
– Грхм, – неопределенно буркнул бородач и принялся за свой непостижимый обряд над другим камнем.
Изможденное тревогами лицо Мерольхасара заметно оживилось, он с нарастающим интересом взирал на происходящее.
– Какого бога можно умилостивить таким ритуалом? – спросил царь.
– По словам адмирала, это божество зовется Гоуф.
– Гоуф… Гоуф? – Мерольхасар мысленно перебирал в уме всех богов Оума. Их было шестьдесят семь, но никакой Гоуф среди них не значился. – Что за странная религия, – пробормотал царь, – очень странная. Но клянусь Белом, до чего удивительная! Сдается мне, такая религия нам в Оуме не помешает. Очень даже смахивает на то, что прописал придворный лекарь. Есть в ней какая-то притягательная сила. Мы желаем поговорить с этим человеком и все разузнать о священном обряде его суровой страны.
Царь в сопровождении визиря углубился в сад. На челе сановника лежала печать сомнения. Он лихорадочно размышлял о том, как отнесется сильная церковная партия к желанию Мерольхасара взять на вооружение еще одну религию. Конечно, жрецы будут недовольны, а в те времена даже монарху было опасно вызывать неодобрение церкви. Всем был хорош Мерольхасар, но вот к жрецам мог бы проявлять чуточку больше внимания. Всего несколько лун назад верховный жрец Чета жаловался визирю на качество мяса, что царь присылает для жертвоприношений. «Он может ничего не смыслить в мирских делах, – говорил его преподобие, – но уж коли владыка не видит разницы между свежими жертвами отечественного производства и замороженными импортными, самое время вывести его из заблуждения». Если вдобавок царь станет поклоняться Гоуфу, дело и вовсе примет скверный оборот.
Мерольхасар пристально разглядывал бородатого иноземца. Второй камень попал прямиком на террасу. Царь так и ахнул. Глаза заблестели, дыхание участилось.
– Кажется, это несложно, – вырвалось у него.
– Ха, – отозвался бородач.
– Думаю, у меня получится, – с жаром выпалил царь, – клянусь восемью зелеными богами великой горы, получится! Священным огнем, что день и ночь горит пред жертвенником Бела, клянусь – получится! Чет меня возьми! А ну, дай сюда тяпку.
– Грхм, – хмыкнул в ответ бородач.
В этом непонятном возгласе царю послышалась насмешка, и кровь его закипела от возмущения. Он крепко схватил мотыгу и поднял ее, твердо стоя на широко расставленных ногах. Именно в такой позе изобразил его в свое время придворный скульптор – статуя «Наш царь-атлет» по праву считалась одной из главных достопримечательностей столицы. Впрочем, на чужестранца это не произвело никакого впечатления. Он немузыкально рассмеялся.
– Вот дур-рья башка, – сказал шотландец, – ишь, раскор-рячился.
Царственное самолюбие было задето. Вообще-то всем полагалось восхищаться этой позой.
– Так я убиваю львов, – пояснил Мерольхасар и процитировал знаменитый трактат Нимрода, один из лучших спортивных учебников того времени: «замахиваясь копьем на льва, распределяйте вес тела так, чтобы на обе ноги приходилась равная нагрузка».
– Так ить нету здесь львоф-то. Вишь как. Откелева им здесь взяться-то? Эт гоуф.
В этот миг на царя снизошло необычайное смирение. Одним из первых он пережил то чувство, которое и в наши дни не дает покоя многим достойным мужам. Словно неразумное дитя, Мерольхасар готов был с жадностью ловить каждое слово умудренного наставника. Кто из нас, делая первые шаги на поле для гольфа, не испытывал потрясения от того, что непонятно, куда деть собственные ноги, а на руках, кажется, растут сплошь большие пальцы?
– О благороднейший и наидобрейший, – робко попросил Мерольхасар, – научи меня.
– Хват с перехлестом, пр-риоткрой стойку, не дергайся, не вер-рти головой, не своди глассмяча.
– Чего-чего не сводить? – в изумлении переспросил царь.
– Осмелюсь предположить, о мой повелитель, – сообразил визирь, – этот человек покорнейше просит устремить высочайший взор на мяч.
– Ах, вон оно что, – уразумел Мерольхасар.
Так начался первый урок гольфа в стране Оум.
Тем временем придворные на террасе обсуждали последние новости. Строго говоря, о неразделенной любви Мерольхасара знать никому не полагалось, но ведь известно, как распространяются слухи. Великий визирь по секрету сообщит Главному казначею, Главный казначей на ушко шепнет Верховному опекуну любимой собачки его величества, тот, в свою очередь, передаст новость Почетному блюстителю монаршего гардероба при условии, что все останется между ними. Так, не успеешь оглянуться, – о государственной тайне уже вовсю судачат на кухнях, а газетчики вытесывают на булыжниках свежий номер «Дворцовых новостей».
