Дзюнъитиро Танидзаки - Дневник безумного старика
28октября.
Проснулся в шесть утра. Наконец-то наступил решительный день. Очень беспокоен и возбужден. Мне нужно быть как можно спокойнее, поэтому я остался в постели. Я ел в спальне и утром и в полдень. Когда я сказал, что мне хочется свинину а 1а Дунпо[68], Сасаки засмеялась:
– Если у вас такой аппетит, беспокоиться не о чем.
Но в действительности я не хотел свинину и сказал это только для того, чтобы разрядить атмосферу. Днем стакан сгущенного молока, поджаренный ломтик хлеба, омлет по-испански, яблоко Delicious[69], чашка черного чая. Если бы я ел в столовой, мог бы увидеть там Сацуко, но меня туда не пустили. После еды минут на тридцать заснул, но не глубоко. В половине второго пришел господин Сугита. Он измерил мне давление и ограничился общим осмотром. Выехали в два часа. Справа от меня сидел господин Сугита, слева – жена, Сасаки рядом с шофером. Когда мы собрались трогаться, появилась Сацуко в своем хильмане.
– Папа! Куда это вы собрались? – остановив машину, спросила она.
– Да вот заедем на минуточку в больницу PQ, чтобы сделать укол. Через час вернемся.
– Вместе с мамой?
– Она опасается, что у нее рак желудка, и тоже хочет показаться врачу. Но это, наверное, только нервы.
– Конечно, только нервы.
– А ты… – я обратился к ней на «ты», но тут же поправился: – А вы куда?
– В кинотеатр «Юраку». Извините, что меня не будет дома.
В голове у меня мелькнула мысль – после сезона дождей Харухиса совсем не показывается.
– Что там идет в этом месяце?
– «Диктатор» Чаплина.
Хильман двинулся и скрылся из глаз.
Я запретил говорить кому-либо о предстоящей операции, и Сацуко не должна была ничего знать о ней. По, без сомнения, жена или Сасаки посвятили ее в секрет, и она, не подавая виду, выждала время нашего отъезда и выехала вместе с нами, чтобы напутствовать меня. А может быть, это жена наказала ей сделать. Как бы там ни было, хорошо, что я увидел ее. Сацуко – мастерица притворяться и, как ни в чем не бывало, весело укатила в кино. Но когда я подумал: «Не забота ли это жены?» – сердце у меня сжалось.
Прибыли в назначенное время. Сразу же меня повели в палату номер такой-то, на двери которой висела карточка: «Господин Уцуги Токусукэ». По всему было видно, что я не останусь здесь более одного дня. Меня посадили в кресло на колесах и повезли по длинному бетонированному коридору в рентгеновский кабинет. За мной шли господин Су-гита, сиделка Сасаки и жена. Жена не может быстро ходить и, тяжело дыша, еле поспевала за креслом. Думая о предстоящих процедурах, я приехал в кимоно. Жена помогла мне раздеться догола. Меня положили на твердую гладкую доску и заставили поворачиваться и сгибаться так и эдак. Надо мной с потолка свешивался прибор, похожий на огромный фотографический аппарат, его долго приспосабливали к каждой из моих поз. Этим огромным сложным прибором управляют на расстоянии, ошибка в один миллиметр приводит к нежелательным результатам, поэтому его настраивали очень медленно. Конец октября, доска холодная, боль в руке не проходит, но странно, что из-за напряжения я не чувствовал ни холода, ни боли. Сначала меня заставили вытянуть вдоль тела левую руку, потом правую, потом перевернуться на бок, снимали спину и шею. И все время долго регулировали аппарат, это довольно мучительно. Я не должен был дышать, когда делали снимки. В общем, все так же, как в больнице Тораномон.
Потом отвезли назад в ту же палату и положили на кровать. Принесли еще мокрые рентгеновские снимки. Профессор Фукусима, внимательно их рассмотрев, сказал:
– Будем делать укол.
Он взял в руки шприц с ксилокаином.
– Прошу вас, станьте вот так. В таком положении делать укол удобнее.
– Пожалуйста.
Я спустился с кровати и довольно бодро и твердым шагом подошел к светлому окну, где стоял профессор.
– Начнем. Вам совсем не будет больно, пожалуйста, не волнуйтесь.
– Я не волнуюсь, не беспокойтесь.
– Прекрасно.
Я почувствовал, что он сделал укол в шею. И это все? Я не ощущал ни боли, ни зуда. Я не побледнел и не вздрогнул, я был совершенно спокоен. Я был готов встретить смерть, но ничего угрожающего не чувствовал. Профессор вытащил иглу. Не только при уколе ксилокаина, так делают даже при инъекции витаминов, чтобы лекарство не попало в кровеносный сосуд: сделав предварительный укол, вытаскивают иглу, чтобы удостовериться, что на ней нет крови. Внимательный врач никогда не забывает об этой предосторожности. Поскольку мой случай был серьезным, профессор Фукусима не преминул это сделать.
– А, это не годится! – воскликнул он в тот же миг, явно расстроенный. – Сколько я ни делал уколов до сих пор, я никогда не задевал сосудов. Что же сегодня произошло? Вот кровь, я где-то задел капилляр.
– Как же быть? Может быть, вы попытаетесь еще раз?
– Нет. Если уж произошла такая неприятность, лучше оставить. Мне очень неприятно, но вам придется приехать еще раз завтра. Завтра ничего подобного не будет. У меня никогда не было подобной неудачи.
Я успокоился, из груди вырвался вздох облегчения: на сегодня спасен. Судьба подарила мне еще один день жизни. Но, подумав, что завтра нужно опять приезжать в больницу, я захотел, чтобы профессор тут же попытался еще раз, и, либо пан, либо пропал, все было бы кончено.
– Он слишком осторожен, – прошептала Сасаки. – Капелька крови, можно было бы продолжить.
– Именно в этом и проявляется величие, – ответил господин Сугита. – Любой другой, вызвав анестезиолога и полностью все подготовив, решил бы покончить с делом, и в таких условиях очень трудно из-за капельки крови остановить операцию. Решение профессора свидетельствует о его поистине прекрасном отношении к делу. Все врачи должны подражать ему. Меня его поступок многому научил!
Профессор назначил время на завтра, мы без промедления покинули больницу и вернулись домой.
В машине господин Сугита не переставал расхваливать профессора, а Сасаки повторяла:
– Лучше бы он решился и довел дело до конца.
Они сошлись на том, что все погубила излишняя предосторожность, что было бы лучше, не предпринимая никаких мер, отнестись к операции, как к самой обычной, что сам профессор слишком нервничал.
– Это очень опасно, ведь можно проткнуть шейную артерию, – говорила жена. – Я с самого начала была против. Может быть, лучше завтра не ехать в больницу?
Когда мы приехали домой, оказалось, что Сацуко еще не возвращалась. Кэйсукэ играл с Лесли перед конурой. Я поужинал в спальне, мне опять было велено не волноваться. Рука снова разболелась.
29 октября.
Сегодня отправились в больницу в то же время, что вчера, и в том же составе. К сожалению, все остальное было так же, как и вчера: профессор задел сосуд, показалась кровь. Так как все было тщательно подготовлено, он настолько упал духом, что нам стало его жалко.
Посоветовавшись, мы решили, что, если уж такое невезение, то, как ни прискорбно, от намерения лучше отказаться. Было бы ужасно, если бы мы приехали завтра, и дело опять кончилось бы неудачей. Мне казалось, что самому профессору не хотелось предпринимать еще одну попытку. Я совершенно успокоился и облегченно вздохнул.
Домой вернулись в четыре часа. В нише стоял новый букет: цветы амарантуса и едкого лютика в бамбуковой корзинке работы Рокансай[70]. Наверное, сегодня приезжал преподаватель составления букетов из Киото, и Сацуко захотела оказать мне внимание. Или она с особым тщанием составляла букет, думая, что, может быть, его поставят у моего изголовья. Она сняла свиток с каллиграфией Кафу на разноцветной бумаге и повесила другой, работы Суга Татэхико из группы «Отшельники из Нанива»[71]. Длинный вертикальный свиток, изображающий зажженный маяк. Очень часто Татэхико сопровождает свои рисунки китайскими или японскими стихами. И на этом свитке сверху вниз в одну строчку было написано стихотворение из «Собрания мириад листьев»[72]:
В каких краях блуждаешь, муж мой любимый?
Скрыла сегодня тебя Набари-гора,
как вода – морскую траву?[73]
Глава шестая
9 ноября.
Прошло десять дней с моего посещения больницы PQ, Жена говорила, что я скоро поправлюсь, и мне действительно немного лучше. Я принимал главным образом неогрелан и седен; то ли болезнь прошла сама по себе, то ли эти обычные лекарства оказались эффективными. Если так пойдет, я могу заняться делами, то есть поисками места для могилы, что меня занимает с самой весны. Подумываю, не съездить ли в Киото…
10 ноября.
– Чуть-чуть стало лучше, и сразу же ехать? Не подождешь ли немного? А если рука разболится в поезде?
– Да уже почти все в порядке. Сегодня десятое ноября. Если мешкать, в Киото наступит зима.
– Почему не отложить до следующего года? Подождал бы до весны.
