Теодор Драйзер - Стоик
У Эйлин от радости глаза загорелись. Она даже рванулась к нему со стула, но тут же вспомнила, какие у нее отношения с мужем, и, сдержавшись, откинулась назад. Она столько натерпелась от него, столько видела всяких предательств и обмана, что теперь не решалась ему поверить. Но не лучше ли все-таки сделать вид, что она верит?
— Ну что ж, — сказала она. — А ты правда хочешь, чтобы я поехала с тобой?
— Зачем бы я стал тебе предлагать, если бы не хотел? Разумеется, хочу. Мне сейчас, видишь ли, предстоит сделать очень серьезный шаг. И он может для меня обернуться очень удачно, а может и нет. Но как бы то ни было, — тут Каупервуд, следуя своему излюбленному правилу, прибегнул к спасительной лжи, не постыдившись сыграть на самых заветных, самых сокровенных чувствах Эйлин, — ведь ты была со мной оба раза, когда я начинал первое и второе свое предприятие, мне кажется, ты должна быть со мной и на этот раз, когда я задумал третье. Разве не правда?
— О да, Фрэнк! Если это так, как ты говоришь, я хочу быть с тобой. Это будет просто замечательно. Я буду готова, как только ты скажешь. Когда мы поедем? Каким пароходом?
— Я скажу Джемисону, он все узнает, что надо, и тогда я дам тебе знать.
Эйлин подошла к двери и позвонила Карру, чтобы распорядиться насчет обеда. Она точно ожила. На нее вдруг пахнуло прежней жизнью, когда она делила с Каупервудом его могущество, его успех. Она тут же приказала Карру достать чемоданы и осмотреть их.
А Каупервуд выразил желание навестить тропических птиц, которых он привез для оранжереи. И он предложил Эйлин пойти вместе. Эйлин, вся сияя, направилась с ним в оранжерею и смотрела на него не сводя глаз, пока он возился с двумя резвыми попугаями с Ориноко и подсвистывал им, стараясь раззадорить самца, чтобы услышать его пронзительный крик. Внезапно он обернулся к Эйлин и сказал:
— Видишь ли, Эйлин, я всегда мечтал сделать из этого дома настоящий музей. Я и сейчас покупаю кое-что и уверен, что когда-нибудь это будет одна из самых замечательных частных коллекций. Последнее время я много думал, как бы это мне с тобой уладить, чтобы после моей смерти, — ведь рано или поздно, а придется все же помереть, — дом этот сохранился не просто как память обо мне, а доставлял бы какую-то радость людям, которые любят такие редкости. Я собираюсь составить новое завещание — и вот надо подумать, как бы это внести туда.
На лице Эйлин выразилось удивление. С чего это ему пришло в голову?
— Мне вот-вот исполнится шестьдесят, — спокойно продолжал он, — и хотя я еще пока не собираюсь умирать, все-таки нужно как-то привести дела в порядок. В число моих душеприказчиков — их всего будет пять — я хочу включить Долэна из Филадельфии, мистера Коула и затем Центральное акционерное кредитное общество. Долэн и Коул превосходно разбираются в финансовой и формально-юридической стороне дела, и они сумеют выполнить все мои распоряжения. Но так как я собираюсь оставить тебе этот дом в пожизненное пользование, я думаю, не назвать ли мне и тебя вместе с Долэном и Коулом, и тогда ты сможешь либо сама открыть дом для посещений публики, либо позаботиться о том, чтобы это было сделано со временем. Мне приятно сознавать, что он радует своей красотой, и мне хочется, чтобы он остался таким же и после моей смерти.
Эйлин слушала его, взволнованная, гордая. Чем объяснить такое серьезное отношение к ней, да еще в таком важном деле? Она была польщена и обрадована. Может быть, он и правда несколько образумился и стал ко всему относиться серьезней?
— Ты знаешь, Фрэнк, — сказала она, пытаясь как-то совладать со своими чувствами, — я всегда очень близко принимаю к сердцу все, что тебя касается, даже всякую мелочь. У меня, в сущности, никогда не было никакой жизни помимо тебя — да мне и сейчас без тебя ничего не надо, хотя ты-то, конечно, теперь чувствуешь совсем по-другому. Так вот, то, что ты говорил насчет дома, — оставишь ли ты его мне, или сделаешь меня одним из твоих душеприказчиков, — ты можешь быть совершенно спокоен, я ничего не изменю, все будет сделано так, как ты хочешь. Я никогда не старалась показать, что я разбираюсь в таких вещах, что у меня такой вкус, как у тебя, твое понимание, но ты можешь быть уверен, что твое желание для меня свято.
Каупервуд, слушая это признание Эйлин, тыкал пальцем в зеленовато-оранжевого попугая макао, который своим пронзительным криком и яркой пестрой окраской, казалось, потешался над этой глубоко прочувствованной сценой. Но Каупервуд в самом деле был растроган словами Эйлин, он повернулся к ней и потрепал ее по плечу.
— Я знаю это, Эйлин. Ведь мне всегда только одного и хотелось, чтобы мы с тобой могли смотреть на жизнь одинаково, одними глазами. Но так как это у нас не получается, я, сколько могу, готов пойти тебе навстречу, потому что я знаю: что бы там ни было, ты все-таки привязана ко мне и будешь привязана до конца жизни. И мне, веришь ты этому или нет, всегда хочется отплатить тебе за это всем, чем я могу. И вот отсюда и этот наш сегодняшний разговор о завещании; есть и еще кое-что, о чем я хотел бы с тобой поговорить.
За обедом он рассказал Эйлин об одном своем проекте — ему хочется построить хорошую больницу и оборудовать ее всякими исследовательскими лабораториями, и вообще он давно подумывает вложить деньги в кое-какие благотворительные учреждения. Поэтому ему придется частенько наведываться в Нью-Йорк, и ему было бы удобно, если бы она жила здесь, чтобы он всегда мог приехать к себе домой. Ну, разумеется, от времени до времени и она тоже может прокатиться за границу.
И видя Эйлин такой довольной и веселой, Каупервуд мысленно поздравлял себя со столь благополучным разрешением своих семейных дел. Как ловко ему удалось уговорить ее. Ну, если у них и дальше так пойдет, тогда, можно сказать, все превосходно.
17
Мистер Джеркинс, приехав в Лондон, немедленно отправился к своему партнеру Клурфейну сообщить ему сногсшибательную новость, что великий Каупервуд, по-видимому, серьезно интересуется лондонской подземкой — и в самом широком масштабе. Он подробно пересказал ему все, что говорил Каупервуд, и сокрушенно покачивал головой, удивляясь, как это они с ним попали впросак и не сообразили, что для такого крупного воротилы, конечно, не может быть никакого интереса возиться с какой-то одной маленькой веткой. И смешно даже и подумать, что Гривс и Хэншоу вообразили, будто его можно прельстить половинным паем в их предприятии. Да лучше бы они и не заикались об этом, меньше пятидесяти одного процента пая даже и предлагать нечего. Ну, а как все-таки полагает Клурфейн, удастся Гривсу и Хэншоу раздобыть денег в Англии на эту их линию?
Клурфейн, тучный, жирный голландец, весьма пронырливый во всяких мелких делишках, был абсолютно лишен какого бы то ни было чутья и догадки в делах, требующих широкого размаха и смелости.
— Да нет! Где им! — отвечал он не задумываясь. — У нас здесь уйма этих контрактов. Столько всяких компаний грызутся между собой из-за одной какой-нибудь ничтожной линии. И ни одна не хочет объединиться с другой и обеспечить публику удобным сквозным транспортом, чтобы люди могли ездить куда им надо за доступную плату. Я ведь это все на себе испытал. Сколько уж лет приходится колесить по Лондону из конца в конец. Да вы сами подумайте, — у нас на весь Лондон всего-навсего две линии — Метрополитен и Районная. Обе они охватывают только деловой центр… — и он очень подробно начал объяснять Джеркинсу всю непрактичность и нецелесообразность подобной системы и все проистекающие отсюда неудобства и убытки. — И ведь вот до сих пор не могут раскачаться — ни проложить новые линии, ни хотя бы переоборудовать и электрифицировать старые. Так и ходят эти паровички, где в туннелях, а где прямо по насыпи. Единственная компания, которая строила хоть с каким-то соображением, это акционерная компания Сити — Южный Лондон, — она выстроила линию от центра до Клэфем-Коммон и пустила по ней электрические поезда с третьим рельсом; светло, чисто, поезда ходят бесперебойно; но это единственная хорошо обслуживаемая ветка. И опять-таки она слишком коротка; людям приходится пересаживаться и еще раз платить за проезд по кольцу. Да, Лондону, конечно, нужен именно такой человек, как Каупервуд; ну, разумеется, и свои английские капиталисты тоже могли бы кое-что сделать, если бы они только сговорились между собой, вложили бы сообща деньги и как следует переоборудовали и расширили сеть.
Ну, а что касается новых линий, на которые Каупервуд мог бы получить концессию, — вот, к примеру сказать, был такой проект у одного лондонца, некоего Эбингтона Скэрра. Он получил подряд на постройку подземной линии от Бейкер-стрит до Ватерлоо, но вот уж прошло что-то около полутора лет, и ничего до сих пор так и не сделано. Ходят слухи, что Районная тоже собирается строить новые ветки. Да, как видно, ни там, ни здесь нет капитала.
