KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Классическая проза » Нагиб Махфуз - Предания нашей улицы

Нагиб Махфуз - Предания нашей улицы

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Нагиб Махфуз, "Предания нашей улицы" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Габалауи обещал Адхаму, что имением будут владеть его дети. Тогда-то и были построены дома, а имущество разделено по справедливости. Некоторое время люди жили, не зная забот. Но вот глава рода затворил двери своего дома, удалившись от мира. Поначалу управляющий имением следовал стезею добра и честно выполнял свои обязанности. Потом в сердце его закралась алчность, и он стал присваивать большую часть доходов. Стал подделывать счета, сократил выплаты, а затем наложил лапу на все имение, чувствуя себя в полной безопасности под защитой купленного им футуввы. Жителям улицы не оставалось другого выхода, как искать любых заработков, хотя бы и нечестных. Число жителей быстро увеличивалось, и бедность их возрастала. Вскоре они погрязли в нищете и грязи. Сильные стали притеснять слабых, а слабые превратились в попрошаек. И все искали забвения в наркотиках. Каждый, кто трудился в поте лица, должен был делиться своими жалкими грошами с футуввой, получая взамен не благодарность, а побои и проклятья. Только футуввы и жили в довольстве и благоденствии. Ими командовал главный футувва, а управляющий командовал всеми. Обитателей же улицы и за людей не считали. Если какой-нибудь бедняга не мог уплатить налог, он получал жестокую взбучку от футуввы квартала. А если шел жаловаться к главному футувве, тот наказывал его еще пуще, а потом отправлял назад, к футувве квартала, для повторного «внушения». Если же бедняку приходило на ум пожаловаться управляющему, то его избивали вместе управляющий, главный футувва и футуввы кварталов. Эту прискорбную картину я сам наблюдал в наши дни, а, как говорят люди, такое же творилось и в прошедшие времена. Поэты в многочисленных кофейнях нашей улицы воспевают только героические деяния и не любят вспоминать о делах, которые не украшают господ. Они прославляют достоинства управляющего и футувв, их справедливость, которой мы не пользуемся, милосердие, которого мы не знаем, храбрость, которой мы не видели, набожность, которая нам неизвестна, добродетель, о которой мы и не слыхивали. Вот я и спрашиваю себя: что же заставляло наших отцов и что заставляет нас жить на этой проклятой улице? Ответ прост: на других улицах жизнь еще хуже нашей, конечно, если футуввы с тех улиц не вымещают на нас зло, причиненное им нашими футуввами. Но самое удивительное — нам еще и завидуют! Жители окрестных улиц говорят: «Вот счастливцы! Они владеют имением, которому нет равного. А их футуввы такие богатыри, что одни имена их способны любого привести в дрожь!» Нам же от этого имения одно расстройство. А сила наших футувв оборачивается для нас лишь унижением и несчастьями. И, несмотря на все это, мы продолжаем жить на нашей улице. И терпим. С надеждой устремляем взоры в будущее, которое неизвестно когда наступит, и, указывая на Большой дом, повторяем: «Там живет наш великий предок». Киваем на футувв и говорим: «Вот наши мужчины, а над прошлым и будущим властен один Аллах».

25

Терпению рода Хамдан пришел конец. В квартале Хамдан назревал бунт. Квартал этот находился в верхней части улицы, рядом с домами управляющего и Заклата и неподалеку от того места, где когда-то Адхам построил свою хижину. Хамдан, глава рода, владел кофейней, которая так и называлась «Кофейня Хамдана». Это была лучшая кофейня в квартале.

Хамдан, облаченный в серую абу, с расшитой повязкой на голове, сидел у входа в кофейню, наблюдая за слугой Абдуном, бегавшим от столика к столику, и беседуя с посетителями. Помещение кофейни было узким, но длинным. В глубине, у стены, находилось возвышение, на котором обычно восседал поэт. На стене висела картина, изображавшая последние минуты Адхама — Адхам приподнимается со своего ложа навстречу Габалауи, входящему в хижину.

Хамдан сделал знак поэту. Тот взял ребаб[15] и приготовился. Струны запели, и поэт начал свой рассказ. Сперва он воздал хвалу управляющему, любимцу Габалауи, и Заклату — лучшему из мужчин, потом перешел к рассказу о жизни Габалауи до рождения Адхама.

Посетители перестали прихлебывать кофе, чай и ирфу.[16] Дым, поднимавшийся от трубок, собрался прозрачным облаком вокруг фонаря. Все взоры были прикованы к поэту. Слушая прекрасное и поучительное предание, люди одобрительно кивали головами. Увлеченные полетом воображения и мастерством исполнения, они не замечали времени. Когда поэт закончил свое повествование, со всех сторон послышались возгласы одобрения и благодарности. В эти-то минуты и зародилось в душах волнение, охватившее вскоре весь род Хамдан. Выслушав историю Габалауи, подслеповатый Атрис, сидевший посреди других посетителей кофейни, заметил:

— Были же времена! Даже Адхам ни одного дня не голодал…

Неожиданно перед кофейней остановилась старая Тамархенна. Сняв с головы корзину с апельсинами и поставив ее на землю, она сказала, обращаясь к Атрису:

— Да благословит тебя Аллах! Твоя речь сладка, как сахарный апельсин!

— Уходи, старая! Избавь нас от своей пустой болтовни, — прикрикнул на нее хозяин Хамдан.

Несмотря на это, Тамархенна уселась у входа в кофейню, прямо на землю, и вновь заговорила:

— Что может быть лучше, чем посидеть рядом с тобой, Хамдан! Затем, указав на корзину с апельсинами, продолжала:

— До поздней ночи хожу, надрываю горло, призывая покупателей, и все ради каких-то жалких миллимов.

Хозяин собрался что-то ответить, но вдруг увидел подходящего к кофейне Далму. Лицо его было хмурым, лоб испачкан. Остановившись у входа, Далма с негодованием воскликнул:

— Да накажет Аллах этого негодяя! Кадру — самый большой негодяй на свете! Я попросил его дать мне отсрочку до завтра, пока я не наберу денег, а он повалил меня на землю и так отдубасил, что я чудом жив остался.

Из дальнего угла раздался голос дядюшки Даабаса:

— Иди сюда, Далма! Садись рядом. Аллах покарает грешников. Мы — хозяева на нашей улице, а нас избивают, как собак. Где Далма возьмет деньги, чтобы уплатить Кадру? Почему слепая Тамархенна должна целый день ходить со своими апельсинами? А ты, Хамдан, где твоя смелость, сын Адхама?

Далма вошел в кофейню, а Тамархенна переспросила:

— Где же твоя смелость, сын Адхама?

— Убирайся, Тамархенна! — заорал на нее Хамдан. — Ты уже пятьдесят лет как вышла из брачного возраста, а все еще любишь общество мужчин.

— Где они — мужчины? — с вызовом спросила старуха.

Хамдан насупился, и Тамархенна, желая смягчить его, извиняющимся тоном проговорила:

— Дай мне послушать поэта, муаллим![17] Даабас с горечью в голосе попросил поэта:

— Расскажи ей, как унижают род Хамдан на этой улице.

— Успокойся, дядюшка Даабас, добрый наш господин, — с улыбкой ответил ему поэт.

— Какой такой господин? — воскликнул Даабас. — Господин тот, кто бьет, обижает, обманывает… Ты-то знаешь, кто этот господин!

— Смотрите, как бы вдруг не появился здесь Кадру или еще кто из этих шайтанов, — с беспокойством проговорил поэт, оглядываясь по сторонам.

— Все они плоть от плоти Идриса! — продолжал горячиться Даабас.

— Умерь свой пыл, дядюшка Даабас, если не хочешь, чтобы кофейня обрушилась на наши головы, — понизив голос, увещевал его поэт.

Даабас поднялся со своего места, широкими шагами направился через всю кофейню к двери, сел рядом с Хамданом и хотел что-то ему сказать. Вдруг снаружи раздался шум голосов. Это галдели мальчишки, которые столпились перед входом, подобно саранче, и завязали перебранку. Даабас крикнул им:

— Эй вы, бесенята! У вас что, даже норы нет, где вы могли бы переночевать?

Но мальчишки не обратили внимания на его слова. Тогда Даабас вскочил, желая задать им трепку, а сорванцы с гиканьем бросились врассыпную, взбудоражив своими криками весь квартал. Из окон соседних домов донеслись женские голоса:

— Тише, дядюшка Даабас! Ты же напугал ребятишек! Даабас угрожающе помахал кулаком вслед мальчишкам и, вернувшись на свое место, сказал:

— Житья не дают человеку! То мальчишки, то футуввы, то управляющий!

Все согласились с ним. И вправду, род Хамдан лишился всех своих прав на имение и вконец разорился. Даже футувва, который стоял над ними, был не из их квартала, а из самого бедного и захудалого. Этот футувва, по имени Кадру, отличался нестерпимым высокомерием. Проходя по улице, раздавал пощечины направо и налево, налоги взимал, с кого хотел и сколько хотел. И вот терпение хамданов иссякло. В их квартале назревал бунт.

Даабас, повернувшись к Хамдану, сказал:

— Хамдан! Мы все думаем одинаково. Мы — одна семья. Род наш известный. У нас такое же право на землю, как у самого управляющего имением.

— О Аллах! Пронеси и помилуй! — испуганно пробормотал поэт.

Хамдан одернул абу и сказал, высоко подняв густые брови: Мы уже давно это обсуждаем. Пора от слов перейти к делу. Я чувствую, что надвигаются серьезные события.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*