Джон Стейнбек - Благостный четверг
– Получается, ты просто трус и слабак.
– Ладно, я трус и слабак. Но это мое личное дело!
– Все равно ты должен написать!..
– Ничего я не должен.
– Я бы тебе помогла.
– Чем, дуреха?
– Чем? Подтолкнула бы тебя хорошенько под зад. Может, тебе как раз этого и не хватает.
– Слушай, оставь меня в покое. – Тут Док взглянул на часы. – Опять!! Ах ты, чертова баба! Опять из-за тебя время проворонил!
– Сам виноват, недотепа. Нечего на других сваливать.
– Убирайся отсюда! – рыкнул Док. – Шагай обратно в свою шлюшню!
На пороге Сюзи обернулась:
– Господи, бывают же такие дураки! – и громко хлопнула дверью.
Спустя немного времени раздался робкий стук в стекло.
– Я же сказал, убирайся! – крикнул Док.
– Это не Сюзи. Это я. – В дверь просунулся Мак.
– Что, подслушивал?
– Ничего я не подслушивал… Как ты думаешь, недвижимая собственность на Консервном Ряду – это хорошее вложение капитала?
– Не знаю, не думаю.
– А она девушка ничего, – сказал Мак.
– Ты же говоришь, не подслушивал!
– Чего подслушивать, и так все – слышно. Знаешь, умные люди говорят, брать жену из заведения хорошо по трем причинам.
– Постой, ты о чем? – удивился Док.
– Во-первых, – Мак загнул палец, – она будет тебе верна: она и так уже все в жизни перепробовала. Во-вторых, она тебя насквозь видит, значит, в тебе уже не разочаруется. А в-третьих, – Мак загнул третий палец, – если она глаз на тебя положила, то причина тут только одна.
– Какая?
– Нравишься ты ей! – сказал Мак. – Ну, я пошел…
– Погоди, присядь. Давай выпьем чего-нибудь.
– Извини, не могу, выспаться надо. У меня завтра дело важное. Спокойной ночи.
Некрашеная сосновая дверь закрылась за Маком, но Док еще долго смотрел на нее, и казалось его усталым глазам, что древесные волокна извиваются как живые…
19. Благостный четверг (1)
Человек так устроен, что все крупные исторические события на своем веку – убийство эрц-герцога в Сараево, Мюнхенский договор, Сталинградскую битву – жаждет увязать, по дням и по часам, с событиями собственной жизни. Американец точно помнит, что именно делал в то время, когда японцы разбомбили Пирл-Харбор; а некоторые даже утверждают, что имели предчувствие.
Четверг, о котором речь, несомненно, был для Консервного Ряда поворотным моментом. То, чему предстояло произойти, подготовлялось исподволь, в течение жизни нескольких поколений, всем ходом внутреннего развития… Теперь кто-нибудь непременно вспомнит, что у него было предчувствие. Старожилы скажут, что ощущение было такое, словно назревает землетрясение…
Итак, был четверг. В Монтерее выдался один из тех нудных дней, когда воздух настолько чист и светозарен, что за добрых двадцать миль, как в линзе телескопа, видны крыши домов Санта-Крус на другом берегу Монтерейского залива, и видны исполинские секвойи на склонах горы за Уотсонвиллом, а если взглянуть на восток, то откуда-то из-за Салинаса выплывет гордая вершина пика Фремонта… Солнце улыбалось золотой улыбкой. Красная герань так пламенела, что казалось, воздух займется вокруг. Дельфиниумы голубели ярче самого синего неба.
Такие дни повсюду редки. Люди на них нарадоваться не могут. Мальчишки ни с того ни с сего издают радостный щенячий визг; черствый бизнесмен отправляется за город – присмотреть дом с участком… Старики посиживают, глядя куда-то вдаль, – смутно припоминают, что в молодости все дни были такими… Кони валяются на зеленом лугу… Куры кудахчут, хлопают крыльями на солнцепеке.
Четверг был как раз таким волшебным днем. Мисс Уинч, которая до полудня всегда пребывала не в духе и этим кичилась, вдруг мило раскланялась поутру с почтальоном.
Джо Элегант встал рано, намереваясь поработать над романом, над той сценой, где главный герой, юноша, выкапывает из могилы свою бабушку, чтобы проверить, так ли она красива, как ему запомнилась. (Роман назывался «Эдипово семя».) Однако, глянув в окно, Джо увидел, как золотится от солнца пустырь, как играет в сердце каждого мальвового цветка алмазик росы, – и тут же выскочил босиком на волю и долго скакал по сырой траве, пока не расчихался.
Мисс Грейвз, исполнительница заглавной партии Принцессы бабочек на ежегодном Празднестве бабочек в Пасифик-Грове, застукала одного пожилого статс-эльфа в окрестностях своего плавательного бассейна… Ну довольно, разве перескажешь все, что случилось в самых разных местах в этот Благостный четверг…
Для Мака с ребятами наступивший день был днем схватки с Судьбой, а поскольку сражаться с ней предстояло Маку, друзья накормили его горячим завтраком, подлив в кофе настоящего пшеничного виски из запасов Эдди. Элен почистил самые приличные, голубые штаны Мака, до блеска надраил ему ботинки. Уайти I извлек откуда-то отцовскую шляпу – черную, с узкими стильным) полями и лихо заломленным верхом (покойник был не кто нибудь, а стрелочник на Южно-тихоокеанской железной дороге!). Чтобы подогнать шляпу к голове Мака, пришлось напихать сзади под тулью туалетной бумаги.
Мак молчал все утро, но ребята видели, что он страшно волнуется. Он знал, как много от него зависит, и чувствовал в сердце робость и отвагу. Ребята вложили ему в руку прилежно изготовленные лотерейные билеты и проводили за порог, а потом сели на траву у входа и стали ждать.
Мак спустился по тропке, пересек узкоколейку. Проходя мимо старого бойлера, с показной беспечностью пробарабанил пальцами по ржавым трубам… Долго изучал набор отверток в витрине лавки Джозефа-Марии, собираясь с духом, потом наконец вошел.
За прилавком стоял Какахуэте, красивый поджарый парень в лиловой яхтсменской куртке с золотыми галунами. Он листал «Эстрадное обозрение», в глазах горел мрачный, диковатый огонек гениальности.
– Здорово, – сказал Мак.
– Привет, – сказал Какахуэте.
– Джозеф-Мария дома?
– У себя, наверху.
– Мне нужно поговорить с ним лично.
Какахуэте медленно, исподлобья оглядел Мака, потом прошел в подсобное помещение и прокричал оттуда:
– Tio mio!
– Чего тебе?
– Тут Мак пришел.
– Зачем?
– Фиг его знает.
Джозеф-Мария в нежно-голубом шелковом купальном халате спустился по ступенькам.
– Доброе утро, Мак. У этих мальчишек никаких манер.
Какахуэте передернул плечами и убрал «Эстрадное обозрение» с прилавка на ларь с картошкой.
– Рано ты, однако, поднялся, – сказал Маку Патрон и выжидательно посмотрел на него.
Мак повел свою речь с учтивой серьезностью:
– Ты здесь у нас недавно, Джозеф-Мария, но у тебя уже много добрых, хороших друзей…
Конечно, во второй части этого высказывания Джозеф-Мария усмотрел небольшую натяжку, однако решил, что беды в ней нет.
– Да, мне здешние люди по душе. Хорошо ко мне относятся… – глаза у него сонно прижмурились – это означало, что он весь настороже, как радар.
– Городишко наш маленький, – продолжал Мак. – Кругозор у нас узкий. А ты свет повидал, все знаешь…
Патрон улыбнулся, признавая собственную мудрость, и ждал, что последует дальше.
– Мы с ребятами хотим спросить у тебя совет, – вкрадчиво сказал Мак, – ты ведь не откажешь.
Патрон ощутил смутное беспокойство.
– Совет? Какой совет? – спросил он осторожно.
Мак глубоко вздохнул и сказал:
– Ты человек торговый, оборотливый, тебе это может показаться чепухой. А может, ты нас и поймешь, как никак уже пожил с нами. Дело тут чувствительное, касается Дока. Понимаешь, мы с ребятами у него в должниках ходим. Не знаем, как расплатиться…
– Много должны-то? – спросил Патрон. Он поднял за нижний конец стоявшую рядом метелку и выломал веточку, ковырять в зубах. – Иди погуляй, – приказал он тихонько Какахуэте – племянник скользнул вверх по лестнице в мансарду.
– Это долг не денежный! – сказал Мак. – Это долг душевный. Вот уж сколько лет Док нам помогает: заболеем – вылечит, сядем на мель – подкинет денег.
– Да, – согласился Патрон. – Док безотказный…
Он еще не мог понять, куда метит Мак, но чувствовал – опасность где-то рядом.
А Мак – профессиональный обольститель! – от звуков собственного голоса воодушевлялся, делался все увереннее:
– Долго еще можно было бы на Доке ездить, да сейчас ему и без нас тошно…
– А что с ним такое?
– Как, разве ты не знаешь? Он сидит день и ночь как проклятый, бьется над своими целлофаноподами…
– Да-да, ты мне уже говорил, – закивал Патрон.
– Вот мы и хотим с ребятами ему помочь. Не можем смотреть, как наш лучший друг мучается… Он ведь, наверное, и тебе что-нибудь хорошее сделал…
– Да, – обрадованно вспомнил Патрон. – Ты знаешь, что в шахматах нельзя сжульничать?
– Знаю, знаю. Док мне объяснял, – нетерпеливо сказал Мак. – Так я вот о чем: дела у Дока – табак. Вот если б ему новый большой микроскоп, он живо бы с этими целлофаноподами разделался, а стоит микроскоп верных четыре сотни…
