Уилки Коллинз - Отель с привидениями
Вопреки советам леди Монтбарри, он воспользовался встречей с Агнес, чтобы возобновить свои домогательства. Трудно было выбрать менее удачное время для выяснения отношений. Ни сама она, ни окружающие не могли этого понять, но парижские увеселения подействовали на Агнес угнетающе. Она не жаловалась на нездоровье; она охотно отдавалась калейдоскопу развлечений, какие предлагает иностранцам выдумка этого самого бойкого народа на свете, но ничто не встряхнуло ее, ей было скучно и утомительно все это. В таком душевном и физическом состоянии неуместные речи Генри не только не встретили благожелательного отклика, но и просто переполнили чашу терпения: она откровенно и наотрез отказалась слушать его.
— Зачем ты напоминаешь мне о том, что я перестрадала? — раздраженно спросила она. — Неужели ты не видишь, что это оставило след во мне на всю жизнь?
— Я полагал, что кое-что уже знаю о женщинах, — исповедался он леди Монтбарри, ища утешения. — Но Агнес — совершенная загадка. Прошел год после смерти Монтбарри, а она остается верной его памяти, словно он умер, храня верность ей самой, — она по-прежнему переживает потерю его, как никто из нас.
— Вернее ее не было женщины на земле, — ответила леди Монтбарри. — Помни об этом, и ты ее поймешь. Разве может такая женщина, как Агнес, отдать свое сердце или охладеть, сообразуясь с обстоятельствами? Если человек оказался недостоин ее, перестал ли он быть ее избранником? Вернейший и лучший его друг при жизни, хотя он этого и не заслужил, она, естественно, остается вернейшим и лучшим другом его памяти. Если ты ее действительно любишь — жди; доверься двум своим лучшим друзьям — мне и времени. Завтра же отправляйся в Венецию, а когда будешь прощаться с Агнес, найди теплые слова, словно ничего не случилось.
Генри мудро последовал ее совету. Прекрасно понимая его состояние, Агнес, со своей стороны, попрощалась с ним тепло и сердечно. Когда он уже от двери бросил на нее последний взгляд, она, пряча лицо, поспешно отвернулась. Был ли то добрый знак? Спускаясь с ним по лестнице, леди Монтбарри сказала:
— Конечно, это добрый знак. Напиши нам, когда будешь в Венеции. Мы дождемся здесь письма от Артура и его жены, чтобы знать, когда ехать в Италию.
Прошла неделя, но писем от Генри не было. Прошло еще несколько ней, и пришла телеграмма. Отправленная из Милана, а не из Венеции, она содержала странное сообщение: «Выбыл из отеля. Вернусь к приезду Артура с женой. Временный адрес: Алберго, Реале, Милан».
При том, что Венецию он предпочитал всем прочим европейским городам и к тому же предполагал быть на месте, когда съедутся родственники, какая неожиданность могла вынудить Генри переменить свои планы? И почему такой скупой текст, без всяких объяснений? Пусть наш рассказ нагонит его и в самой Венеции отыщет ответы на эти вопросы.
Глава 2
Делая ставку в основном на английских и американских путешественников, отель «Палас» отмечал свое открытие, как водится, грандиозным банкетом и нескончаемыми речами.
Задержавшись в пути, Генри Уэствик объявился, когда гости уже перешли к кофе и сигарам. Обозревая великолепие гостиных и особо отмечая искусное сочетание удобства и роскоши в спальнях, он был готов разделить оптимизм старой няни относительно десятипроцентных дивидендов. Начало, во всяком случае, обнадеживало. Повсеместная реклама пробудила такой интерес к этому предприятию, что в первую же ночь были заняты все номера. Генри смог получить лишь комнатушку на верхнем этаже — и то благодаря счастливому случаю: не приехал джентльмен, письмом заказавший ее. Генри это вполне устроило, и он уже шел ложиться спать, когда уже другой случай отвел ему иной ночлег, поместив в лучшие условия.
Поднимаясь из цоколя к себе наверх, Генри вдруг услышал рассерженный голос (он различил в нем новоанглийский акцент), обличавший грубейшее издевательство, какое только можно сотворить над гражданином Соединенных Штатов, а именно предложить ему ночевать в комнате без газовой горелки.
Вообще американцы не только самый покладистый народ на свете, они еще при определенных условиях и самый терпеливый и уравновешенный народ. Но они тоже люди, и отживший обычай спальной свечи кладет предел американскому долготерпению. Путешествующий американец, о котором идет речь, отказывался верить тому, что его спальня может считаться таковой без газового рожка. Указывая на стены и потолок, управляющий обратил его внимание на прекрасные старые росписи, подновленные и со свежей позолотой, и объяснил, что газовая лампа непременно все зачадит уже через несколько месяцев. Путешественник отвечал, что это возможная вещь, но росписи ему без надобности. Он привык к спальне с газом, он хочет спальню с газом, и он намерен ее получить. Уступчивый управляющий согласился поспрашивать на верхнем этаже, где условия похуже, но освещение газовое, не согласится ли какой-нибудь джентльмен поменяться номерами. Генри, слышавший это, был вовсе не прочь обменять маленькую спальню на большую и вызвался быть этим добровольцем. Замечательный американец тут же пожал ему руку.
— Вы культурный человек, сэр, — сказал он, — и вам эта роспись в самый раз.
Входя в номер, Генри поднял глаза на табличку. Там стояла число «14».
Усталый и сонный, он предвкушал хороший ночной отдых. Имея абсолютно здоровые нервы, он хорошо спал и дома, и на новом месте. Однако без сколько-нибудь внятной причины его ожидания не оправдались. Роскошная постель, хорошо проветренная комната, восхитительная тишь венецианской ночи — все располагало ко сну. А он не сомкнул глаз. Невыразимая тоска и тревога не покидали его ни ночью, ни на рассвете. Как только отель подал признаки жизни, он спустился в столовую и заказал завтрак. Когда принесли еду, он обнаружил в себе еще одну необъяснимую перемену. У него абсолютно отсутствовал аппетит. Прекрасный омлет, отличные отбивные он вернул, даже не попробовав, а ведь он никогда не жаловался на отсутствие аппетита и чего только не усваивало его пищеварение!
День был ясный, погожий. Он заказал гондолу и отправился в Лидо.
В открытой ветрам лагуне он почувствовал себя другим человеком. Еще десять минут назад он был в отеле, а сейчас уже крепко спал в гондоле. Проснувшись, когда они приставали к берегу, он пересек Лидо и с удовольствием искупался в Адриатике. В те дни на острове был всего один плохонький ресторан; однако к этому времени его аппетит разыгрался не на шутку, и он съел все, что ему подали. Вспоминая, как в отеле он отказался даже попробовать свой прекрасный завтрак, он не мог этому поверить.
В Венеции он провел остаток дня в картинных галереях и соборах. К шести часам, когда гондола доставила его в отель, он нагулял себе хороший аппетит и, встретив дорожных знакомых, договорился с ними пообедать за табльдотом.
Обед заслужил высшую похвалу у всех постояльцев, кроме Генри. К его изумлению, едва он сел за стол, аппетит мгновенно и таинственно пропал. Он выпил немного вина, но так ничего и не съел.
— Что с вами творится? — спрашивали знакомые.
Он честно отвечал:
— Я знаю это не больше вас.
С наступлением ночи он подвергнул новому испытанию свою удобную и красивую спальню. Результат был тот же, что и в первый раз. Снова им овладели безысходная тоска и тревога. Снова он провел бессонную ночь. И опять, когда он сел завтракать, он не испытывал ни малейшего аппетита.
Что новый отель действует на человека столь необычным образом, нельзя было обойти молчанием. Генри обмолвился об этом друзьям в холле, а управляющий услышал. Управляющий, естественно, болел за свой отель, и его задело, что на 14-й номер ложится пятно. Он пригласил присутствующих самим рассудить, насколько спальня мистера Уэствика виновна в его бессоннице; он особо побуждал возглавить расследование седоголового джентльмена, которого пригласил на завтрак некий английский гость.
— Это доктор Бруно, наш первый врач в Венеции, — объяснил он окружающим. — Пусть он разберется, оказывает комната мистера Уэствика какое-нибудь вредное влияние или нет.
В номере 14 доктор огляделся с явным интересом, который не укрылся от присутствующих.
— Последний раз я был в этой комнате, — сказал он, — в связи с грустным событием. Тогда еще это было палаццо, а не отель. Меня вызвали к английскому дворянину, который тут умер.
Кто-то поинтересовался, как звали этого дворянина. Совершено не подозревая, что он говорит в присутствии брата покойного, доктор Бруно ответил:
— Лорд Монтбарри.
Генри молча выскользнул из комнаты.
Он ни в коем случае не был суеверным человеком. И тем не менее нежелание оставаться в отеле завладело всем его существом. Он решил уехать из Венеции. Просить другую комнату — значило оскорбить управляющего. Переехать в другой отель — значило ставить под удар дело, в успехе которого он был кровно заинтересован. Артуру Барвиллу, когда тот приедет в Венецию, он оставил записку, в которой писал, что уехал на озера и что одной строчки по адресу его миланского отеля будет достаточно, чтобы вызвать его обратно; после чего он сел в дневной поезд на Падую, а потом с аппетитом обедал и ночью спал без задних ног.
