Владимир Тендряков - Покушение на миражи
А различие среди аристократической верхушки, а обособленная каста военных, а жреческое сословие…
Компактная модель обширного мира, заполненного пестрым населением… Мы изымаем из нее пророка из Назарета, по нашему произволу он, не успев проявить себя, погибнет в какой-нибудь ожесточившейся Вифсаиде. Скорей всего машине придется кого-то подобрать на выбор из тех, кого мы предлагаем на освободившееся место Христа. Но наша программа тут предусматривает даже и самотворчество машины, из отдельных закодированных характеристик она может сама создать некую условную личность, наиболее подходящую на роль Христа. И только одно запрещено машине — повторять код, который соответствует Христу.
Нет смысла менять Христа на Христа! Должен быть кто-то иной, не идентичный.
И больше всего мы боялись утонуть в подробностях, наши усилия в основном были направлены на то, чтоб многоцветный исторический калейдоскоп свести к скупому колориту, к принципиальной схеме. Мы заранее должны смириться с тем, что наша модель станет походить на действительность, как модель авиалюбителя на сверхзвуковой воздушный лайнер. Но все-таки та и другая модель способна повторять действия оригинала — авиалюбительская летать, наша развиваться.
В трудах, в неудачах и посильных победах, в огорчениях и радостях прошла зима, вновь наступила весна. Полностью готовую программу, где Христос занимал свое место, Ирина Сушко прокрутила на машине, добилась полной отладки, и машина вынесла приговор: модель действующая, все в порядке, пора приступать к самому главному акту — акту уничтожения Христа.
Собственно, его совершила одна Ирина — просто стерла из программы «Апостол» воплощенный в символы образ Христа, пришла к нам, села нога на ногу, закурила сигарету и, щурясь сквозь дым, сообщила:
— Все готово. Завтра запускаю.
Был вечер, институт уже опустел, внизу под нами — пустые лаборатории, безлюдные коридоры, за арочным окном сыпал мелкий тоскливый дождичек, шумела улица. На улицах час пик, люди набиваются в троллейбусы, переполняют подземные переходы в метро, разъезжаются по домам, усаживаются перед телевизорами, собираются идти в театры и кино, никто не подозревает, что в этот уходящий день совершается странное убийство, какого еще не случалось во все существование человечества. Самое странное и самое бескровное!
И мы четверо в тесной комнатке на верхнем этаже здания со скромной, но почтенной вывеской Научно-исследовательского института физики, мы, группа террористов, не возбуждены, не насторожены, а скорей просто растеряны. Целый год ждали этот момент, напряженно готовились. Должны бы торжествовать, но… как-то все слишком буднично — и дождь за окном, и привычная тишина опустевшего института, и слишком уж знакомые, слишком обычные слова: «Все готово. Завтра запускаю». Сколько раз мы их слышали от Ирины Сушко. Не верится, что час пробил, свершение наступило.
Миша Дедушка первый подал голос:
— Помните бабочку Брэдбери?.. — с замогильной ноткой.
Мы молчали, вспоминая незатейливый рассказ американского фантаста.
— Иисус Христос, знаете ли, не бабочка… Что же будет?..
Ирина небрежно ответила:
— Свято место пусто не останется. Будет другой, совершит то же самое.
Другой — он и есть другой. Непохожий явит миру сему, Ирина Михайловна. — Толя Зыбков, уютно угнездившись в креслице, жмурился в грозные брови Ирины.
Она снисходительно хмыкнула:
— Он, другой, будет иметь другой нос, другой цвет бороды, но не другие идеи.
— Оглянитесь на нас, Ирина Михайловна. — Толя Зыбков сладенько вежлив. — Вот здесь собрались четверо, учтите, единомышленников. Но я и Миша Дедушка не только же волосистостью подбородков отличаемся. И вы образом мышления на меня не похожи и Георгий Петрович на нас, грешных… Только четверо, а какие различия!
— Не стоит детишки, толочь воду в ступе, — дернула плечом Ирина.
— Завтра выяснится, кто вместо Христа.
— Может, никого! — с прежней замогильной ноткой возвестил Миша.
— Может, Христос действительно уникален и незаменим!
Я молчал, не вступал в гадания, но Толя Зыбков повернулся ко мне всем телом.
— Георгий Петрович, мы цареубийцы, освобождаем трон. Так позвольте задать законный вопрос: кого бы вы хотели возвести на него?
Я ответил уклончиво:
— Самого вероятного.
— Тогда кто же, по-вашему, наиболее вероятен?
— Я не оригинал. Почти все считают второй фигурой в христианстве Павла. Я тоже.
СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ. О Павле, не ведающем Христа
Какой-то племенной вождь в какие-то безвестно далекие времена средь угрюмой пустыни, неприветливых темных скал, возле худосочной речушки, на горе Сион соорудил нехитрое укрепление, чтоб обороняться от назойливых соседей. В египетских манускриптах сохранилось письмо фараону Аменофису III от подвластного царька Урсалимму, а в Книге Бытия упоминается город Салим с его правителем Мельхиседеком. Иерусалим не евреями создан, не ими назван, он древнее из древнейшей истории.
Иисус Навин разбил хананеев, среди них Адониседека, царя иерусалимского. Город вошел во владения колена Иудина, вошел, но власти над собой еще не признавал, был крепостью независимого горного племени иевусеев.
И лишь Давид наконец захватил город, поселился на Сионе, укрепил его, перенес туда ковчег завета. Иерусалим стал столицей евреев, не только тех, кто проживал на земле обетованной, но и тех, кто был рассеян по чужим землям. Сион, град Давидов в нем — духовный центр, хранитель святынь, сам святыня.
Выросший из спаленной пустыни Иерусалим одноцветно сер, угнетающе безрадостен — глина и камень, среди сбившихся хижин редко можно увидеть пыльную, тяжелую зелень померанцевого дерева. Только в Нижнем городе дворцы Ирода и Асмонеев утопают в садах. Улочки, лезущие в глубь оврагов и ползущие наверх, кривы и столь тесны, что едущий на осле порой поджимает колени, чтоб не зацепиться за стены. Пластается угарный дым от очагов, запахи варева, помоек, густой кислый смрад перенаселенности.
В послезакатный час, когда суета сменяется зыбким покоем, кто-то уже спит, забыв заботы и огорчения, кто-то, прячась в своих стенах, вполголоса устало судит день прошедший или наедине с самим собой с надеждой ли, без надежды размышляет о дне грядущем, когда просиненный воздух замирает перед обвалом темноты, — в этот час по узким улочкам двигался отряд парней. На молодых лицах грозная деловитость, устремленная решительность в каждой фигуре. И кой у кого из-под войлочного плаща торчит короткий меч.
Запоздавшие прохожие или шарахаются в сторону, или жмутся к стене.
Идут те, кто называет себя слугами синедрионовыми. Сейчас их время вылавливать врагов первосвященника.
Никогда не было спокойно в Иерусалиме, нынче его лихорадит едва ли не сильней, чем прежде. Сюда едут евреи из Рима и Александрии, из Коринфа и Филипп Македонских, из недалекой Антиохии и дальнего царства Парфянского, где они осели еще со времени Навуходоносорова пленения. Едут, чтоб укрепиться в вере, а находят сомнения. Здесь, в Иерусалиме, каждый благовестит во что горазд, на свой лад толкует законы, стон и гам стоит от многоголосья. Нужен один голос, чтоб его слушались, и этот голос должен принадлежать первосвященнику, иначе зачем же он поставлен над всеми хранить древние святыни?
Нынешний первосвященник Иосиф Каиафа имеет осанку царя Соломона, но во всем послушен своему тестю Ганану. И в синедрионе среди семидесяти одного избранного сидят помимо самого Ганана еще пятеро его сыновей, им подчиняются остальные. Царствующие потомки Ирода Великого не смеют им перечить, римский прокуратор вынужден с ними считаться. Синедрион — высшая власть Иудеи и Израиля! А в народе непокорность, разброд. Можно ли такое терпеть?
На помощь высокому синедриону из гущи народной, из числа тех, кто хочет порядка, спокойствия и благочестия, — молодые силы!
Это сыновья разных семейств, выросшие ли в богатстве, вырвавшиеся ли из нищеты, родом ли из Иерусалима, из соседних ли городов или пришедшие издалека, знающие назубок святое писание или бесхитростно невежественные все они горят неистовым желанием служить вере отцов.
Они ни в чем не сомневаются сами, не терпят сомнений в других.
Они не хотят ни о чем думать, так как знают, что за них думают избранные из избранных в синедрионе.
Они не терпят молчания, когда сами громко славят, не терпят крика, когда им наказано молчать.
Они всегда держатся сплоченной кучкой, у них молодые, крепкие мускулы, горячая кровь, а потому — берегись, не стой на пути!
Они за синедрион и синедрион за них, им дозволено то, что не дозволено другим. Могут жестоко избить, могут убить — дело святое, суд на их стороне.
![Владимир Тендряков - Собрание сочинений. Том 5. Покушение на миражи: [роман]. Повести](/uploads/posts/books/134063/134063.jpg)
