Довлатов Сергей - Наши
– Что же тебя все не печатают?
– Не хотят.
– А ты напиши про собаку.
Видимо, дочке казалось, что про собаку я напишу – гениально.
Тогда я придумал сказку:
"В некотором царстве жил-был художник. Вызывает его король и говорит:
– Нарисуй мне картину. Я тебе хорошо заплачу.
– Что я должен нарисовать? – спросил художник.
– Все, что угодно, – ответил король, – за исключением маленькой серой букашки.
– А все остальное – можно?! – поразился художник.
– Ну, конечно. Все. кроме маленькой серой букашки.
Художник уехал домой.
Прошел год, второй, третий. Король забеспокоился. Он приказал разыскать художника. Он спросил:
– Где же обещанная картина?
Художник опустил голову.
– Отвечай. – приказал король.
– Я не могу ее написать, – сказал художник.
– Почему?
Наступила долгая пауза. Затем художник ответил:
– Я думаю только о серой букашке…"
– Ты поняла, что я хотел сказать?
– Да.
– Что же ты поняла?
– Видно, он хорошо ее знал.
– Кого?
– Букашку…
Затем наша дочка ходила в школу. Училась довольно прилично. Хотя ярких способностей не обнаруживала.
Сперва я огорчался. А потом успокоился. У талантливых – одни несчастья в жизни…
Катина жизнь протекала без особых драм. В школе ее не обижали. Я был в детстве гораздо застенчивее. Все же у нее имелся полный комплект родителей. К тому же – бабушка и собака.
Ко мне дочка относилась хорошо. Немного сочувствия, немного презрения. (Ведь я не умел чинить электричество. Ну, и мало зарабатывал…) Как все ленинградские школьники, она была довольно развитой. Ей было известно мое отношение к властям. Если по телевидению выступал Брежнев, Катя следила за моей реакцией…
Она говорила мне:
– Зачем ты ходишь раздетый?
Видимо, я был ей физически неприятен. Может, так и должно быть. Детям свойственна такого рода антипатия. (Родителям – никогда.) У нее стал портиться характер. Я подарил ей отросток кактуса. Написал такое стихотворение:
Наша маленькая дочка Вроде этого цветочка – Непременно уколю.
Даже тех, кого люблю…
В семьдесят восьмом году мы эмигрировали. Сначала уехали жена и дочка. Это был – развод. Хотя формально мы развелись за несколько лет до этого. Развелись, но продолжали мучить друг друга. И конца этому не было видно.
Говорят, брак на грани развода – самый прочный. Но мы переступили эту грань. Моя жена улетела в Америку, доверив океану то, что положено решать самим.
Дочка поехала с ней. Это было естественно. А я остался с матерью и Глашей.
Я не хотел уезжать. Вернее, знал, что еще рано.
Мне нужно было подготовить рукописи. Исчерпать какие-то возможности. А может быть, достигнуть критической точки. Той черты, за которой начинается безумие.
И я остался. Мать осталась со мной. Это тоже было естественно.
После отъезда жены и дочки события развивались в ускоренном темпе. Как в романе начинающего автора, торопливо дописывающего последние страницы.
Меня отовсюду выгнали. Лишили последних заработков. Я все больше и больше пил.
Затем – какие-то странные побои в милиции. (Я бы воспринял их метафизически, не повторись они дважды.) Неделя в Каляевской тюрьме. И наконец – ОВИР, таможня, венские сосиски…
Четыре года я живу в Америке. Опять мы вместе. Хотя формально все еще разведены.
Отношения с дочкой – прежние. Я, как и раньше, лишен всего того, что может ее покорить.
Вряд ли я стану американским певцом. Или киноактером. Или торговцем наркотиками. Вряд ли разбогатею настолько, чтобы избавить ее от проблем.
Кроме того, я по-прежнему не умею водить автомобиль. Не интересуюсь рок-музыкой. А главное – плохо знаю английский.
Недавно она сказала… Вернее, произнесла… Как бы это получше выразиться?.. Короче, я услышал такую фразу:
– Тебя, наконец, печатают. А что изменилось?
– Ничего, – сказал я, – ничего… '
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Перед вами – история моего семейства. Надеюсь. она достаточно заурядна. Мне осталось добавить лишь несколько слов. 23 декабря 1981 года в Нью-Йорке родился мой сынок. Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его – представьте себе – мистер Николас Доули.
Это то, к чему пришла моя семья и наша родина.
