Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА
— Да, оставайтесь! А завтра мы опять придумаем какие-нибудь забавы! Вечером можно будет пойти в Кагэцуэн…
В конце концов оба остались ночевать.
— А как быть с сеткой от москитов? — спросил я. — Сетка у нас одна…
— Раз сетка всего одна, можно улечься всем вместе. Так даже интереснее! Будет весело, — радовалась Наоми, как будто собиралась участвовать в студенческой экскурсии.
Этого я не ожидал. Я полагал, что мы уступим им сетку, а сами с Наоми ляжем спать в ателье на диване, отгоняя москитов дымом сэнко. У меня и в мыслях не было спать вповалку всем четверым в одной комнате.
Но Наоми хотела сделать по-своему, кроме того, нельзя же быть нелюбезным с гостями… И пока я мялся в нерешительности, она, как всегда, быстро решила.
— Ну, я иду стелить постель, а вы трое мне помогайте! — скомандовала она и первая поднялась наверх в комнату.
«Как она положит матрацы?» — думал я.
Сетка была слишком мала для того, чтобы четверо человек могли улечься в ряд. Поэтому три матраца помещались подряд, а четвертый в головах, под прямым углом к остальным.
— Так будет хорошо. Мужчины втроем устроятся рядом, а я буду спать одна в головах, — сказала Наоми.
— Вот так штука! — сказал Кумагай, заглядывая внутрь сетки. — Да здесь как в свинарнике: все вповалку!
— Ну и что, если даже вповалку? Не привередничай!
— Потому что удостоился приюта в вашем почтенном доме?
— Конечно! Все равно сегодня по-настоящему не удастся заснуть.
— Отчего же? Прекрасно засну. И даже буду храпеть! — И он с шумом бухнулся в постель, как был, в кимоно.
— А я все равно не дам тебе заснуть! Хама-сан, не давай Матяну спать! Если он уснет, я начну его щекотать!
— Душно! В такой жаре не уснешь! — Хамада, одетый по-европейски, остался в брюках и рубашке; он лежал на спине, подняв колени, справа от Кумагая, который все время ворочался с боку на бок. Хамада прикрыл лоб рукой, как бы прислушиваясь к шуму дождя. Шелест веера, которым он обмахивался другой рукой, еще усиливал жару.
— При женщине как-то не спится!
— Яне женщина, я мужчина! Ты же сам говорил, что не считаешь меня женщиной! Что, не правда?
В темноте, сквозь сетку, виднелась белая спина Наоми, надевавшей ночной халат.
— Конечно. Говорить-то я говорил, но…
— Значит, если я буду спать поблизости, ты все-таки будешь чувствовать, что я женщина?
— Да, пожалуй…
— Ну, а Матян?
— Мне безразлично. Я тебя за женщину не считаю!
— Если я не женщина, то кто же?
— Ты?… Тюлениха, вот ты кто!
— Ха-ха-ха… А что лучше, обезьяна или тюлениха?
— От обеих прошу уволить! — сказал Кумагай нарочито сонным голосом.
Я лежал слева от него и молча слушал их болтовню. Меня интересовало, как ляжет Наоми, головой ко мне или к Хамаде. Свою подушку Наоми бросила на неопределенное место. «Не нарочно ли она так небрежно бросила ее, когда стелила постель?» — думал я.
Наоми подошла, переодевшись в розовый халатик.
— Свет гасить? — спросила она.
— Погаси, — послышался голос Кумагая.
— Ну, так я гашу…
— Ай, больно! — в ту же секунду вскрикнул Кумагай. Наоми неожиданно вскочила к нему на грудь и, воспользовавшись его телом, как подставкой, изнутри сетки повернула выключатель. Свет погас, но темно не было. Уличный фонарь на улице светил в окно, и в комнате было достаточно светло, чтобы можно было разглядеть лицо и одежду каждого. Перешагнув через голову Кумагая, Наоми бросилась на свою постель, в ту же секунду я ощутил дуновение — это распахнулся подол ее кимоно.
— Матян, нет ли у тебя папироски?
По-видимому, Наоми не собиралась спать. Она уселась на подушку, по-мужски скрестив ноги, и смотрела на Кумагая:
— Ну же, повернись-ка сюда!
— Черт побери, я хочу спать!
— У-у-у. Повернись сейчас же ко мне! Повернись, все равно я тебе покоя не дам!
— Ой, больно! Перестань, перестань, слышишь!.. Я ведь живой, будь со мной немного повежливее. Если ты будешь делать из меня подставку, пинать ногами, я не выдержу, хоть и сильный!
Послышался смех Наоми.
Я смотрел на полог сетки и… не знаю точно, но, кажется, Наоми кончиками пальцев ноги несколько раз коснулась головы Кумагая.
— Ох, беда с тобой… — сказал Кумагай и, наконец, перевернулся на другой бок.
— Ты не спишь, Матян? — послышался голос Хамады.
— Не сплю. Меня тут терзают!
— Хама-сан, ты тоже поворачивайся сюда! Слушай меня, не то я стану и тебя мучить!
Хамада покорно повернулся и лег на живот. Затем стало слышно, как Кумагай вынимает спички из рукава своего кимоно.
Вспыхнувшая спичка осветила мое лицо.
— Дзёдзи-сан, вы тоже повернитесь ко мне! Что это вы все время молчите?
Я что-то невнятно пробормотал.
— Что такое? Вы спите?
— Гм… я немного вздремнул…
— Хитрый, притворяешься спящим! Что, угадала? А на душе, верно, кошки скребут, да?
Она прочла мои тайные мысли. Глаза у меня были плотно закрыты, но я почувствовал, что лицо залилось краской.
— Не бойтесь, все в порядке. Я просто шучу, так что можете спать спокойно. Или, если уж очень тревожитесь, можете смотреть, пожалуйста… Совсем не обязательно молча переживать…
— А может, он сам хочет, чтобы ты его мучила? — сказал Кумагай. Он закурил папиросу и глубоко затянулся.
— Нет, зачем его мучить?… Не стоит! Я и так это делаю каждый день.
— Нечего сказать, приятное угощение! — сказал Хамада. Он сказал это неискренно, из желания угодить мне.
— Дзёдзи-сан, а все-таки, если вы хотите, могу вас помучить.
— О нет! С меня достаточно!
— Тогда повернитесь ко мне! Вы один все время молчите! Это неинтересно!
Я резко повернулся и поднял голову с подушки. Наоми сидела, скрестив ноги, касаясь одной ногой моего носа, другой — носа Хамады, а Кумагай поместил свою голову у нее между колен и неторопливо курил.
— Ну, Дзёдзи-сан, вам правится такая картина?
— Хм…
— Что означает это «хм»?
— Я удивлен! Настоящий тюлень!
— Да, я тюлениха… Сейчас она отдыхает на льдине. А вы трое, лежащие в ряд, тоже тюлени, только самцы…
Низко, как грозовая туча, над моей головой нависла желтовато-зеленая сетка… Белое лицо, обрамленное длинными черными волосами… Небрежно накинутый халат, обнажавший местами грудь, руки, икры… Это была одна из ее поз, всегда очаровывавшая меня. Приманка, на которую я кидался, как зверь. В полумраке комнаты я ощущал ее скверную усмешку, дразнящий взгляд, упорно направленный на меня.
— Не притворяйтесь, будто удивлены… Вы перед сном надеваете на меня халат, говорите, что не в силах терпеть… А сегодня терпите, потому что здесь посторонние, да?
— Не болтай глупостей!
— Ха-ха-ха… Не важничайте, сдавайтесь!
— Ой, потише! Отложите эту беседу до завтрашней ночи… — сказал Кумагай.
— Правильно, — поддержал его Хамада.
— Сегодня ночью все должно быть по справедливости! Чтобы никому не было обидно, я дала одну ногу Хама-сану, а другую Дзёдзи-сану!
— А мне что же?
— Матян — самый счастливый! Он ко мне ближе всех! Вон куда голову положил!
— Да, ты в самом выгодном положении!
— Послушай, ты же не собираешься просидеть так всю ночь? А как же, когда ты ляжешь?
— Вот уж не знаю… В чью сторону мне лечь головой? К Хама-сану? Или, может быть, к Дзёдзи-сану?
Наоми, «чтобы никому не было обидно», поворачивала ноги то ко мне, то к Хамаде и долго ворочалась на постели.
— Повернусь к Хамаде, — сказала она.
— А мне все равно, ложись головой куда хочешь!
— Ну нет, так дело не пойдет… Тебе хорошо, Матян, ты в середине, а мне так вовсе не безразлично.
— В самом деле? Хорошо, Хама-кун, тогда я лягу головой к тебе…
— Видишь ли, это тоже как-то неудобно… Ляжешь головой ко мне — Кавай-сан обидится, ляжешь к Кавай-сану — я буду волноваться…
— И потом, эта женщина спит ужасно беспокойно, — опять вмешался Кумагай. — Ночью она начнет пинать ногами того, к кому придутся ноги…
— Это правда, Кавай-сан? Она действительно так беспокойно спит?
— Да, очень…
— Эй, Хамада!
— Ну?
— Он спросонок ей подошвы лижет! — И Кумагай громко захохотал.
— Ну и что ж тут такого? Дзёдзи-сан всегда говорит, что ему больше нравятся мои ножки, чем даже лицо…
— Это своего рода фетишизм!
— Но это правда… Ведь правда же, Дзёдзи-сан? Вы больше всего любите мои ноги, да? — Затем, заявив, что все должно быть «по справедливости», она стала каждые пять минут вертеться на постели, ложась головой то в одну, то в другую сторону.
— А теперь черед Хама-сана! — говорила она, волчком вертясь на постели. Поворачиваясь, она поднимала ноги кверху, так что они упирались в сетку, швыряла подушку на другой конец матраца, вертелась с поистине тюленьей энергией, так что край сетки, из-под которого матрац и без того вылезал чуть ли не наполовину, загнулся, и в сетку налетело множество москитов.
