Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)
Журналистъ кивнулъ и замѣтилъ своему сосѣду:
"Недурно, онъ почти одинъ изъ нашихъ".
Ларсъ Паульсбергъ сказалъ шутя и все еще благосклонно:
"Да, какъ я уже говорилъ, я ничего другого не дѣлалъ, какъ полдня ругался, такъ что я внесъ свою дань негодованія".
Адвокатъ Гранде между тѣмъ радовался, что ему пришло въ голову привести съ собой Гольдевина; онъ еще разъ разсказалъ Мильде, какимъ образомъ все это произошло. "Я подумалъ, что здѣсь, вѣроятно, не очень-то интересно, и вотъ я встрѣтилъ этого человѣка около двери Тиволи; онъ стоялъ тамъ одинъ, и мнѣ стало его жалко…"
Мильде началъ говорилъ:
"Вы говорите о положеніи, въ которомъ мы всѣ находимся, но думаете ли вы, что мы во всѣхъ отношеніяхъ страдаемъ безсиліемъ и малокровіемъ? Тогда вы глубоко ошибаетесь…"
Гольдевинъ улыбнулся и прервалъ его:
"Нѣтъ, этого я не думаю".
"Да что же вы думаете? Нельзя говорить о молодежи, которая такъ богата талантами, какъ наша, что эта молодежь безсильна. Чортъ возьми, можетъ быть никогда не было такого обилія талантовъ, какъ теперь въ нашей молодежи".
"Я тоже не зналъ такого другого времени", сказалъ и актеръ Норемъ, сидѣвшій на углу стола и молча пившій одну кружку за другой.
"Таланты? Да, это другой вопросъ, къ которому мы сейчасъ перейдемъ", возразилъ Гольдевинъ. "Но находите ли вы, что таланты нашей молодежи много обѣщаютъ?"
"Хе, онъ еще спрашиваетъ… Ахъ, такъ въ наше время нѣтъ ничего путнаго среди нашихъ талантовъ, господинъ Гольдевинъ? Ахъ, нѣтъ, вы правы, нѣтъ хорошихъ талантовъ". Мильде засмѣялся насмѣшливо, онъ обратился къ Иргенсу, который не говорилъ ни слова; онъ началъ смѣяться еще громче. "Теперь для насъ нѣтъ никакихъ надеждъ, Иргенсъ", сказалъ онъ: "феноменъ приговариваетъ насъ къ ничтожеству".
Теперь вмѣшалась фру Ханка, она хотѣла прекратить споръ:
"Это, можетъ быть, недоразумѣніе; господинъ Гольдевинъ выяснить это. Развѣ нельзя слушать человѣка безъ того, чтобы не горячиться? Мильде постыдился бы."
"Xe, xe, у васъ не особенно много вѣры въ насъ. Хоть немного таланта должно же у насъ быть?" спросилъ Паульсбергъ все еще снисходительно.
Гольдевинъ возразилъ:
"Вѣры?… Я не могу скрывать, что по моему мнѣнію все идетъ назадъ, да, я сознаюсь, что я это думаю. И въ особенности молодежь заставляетъ меня призадуматься. Мы начали медленно итти назадъ. Молодежь теперь не требуетъ многаго ни отъ себя, ни отъ другихъ, а довольствуется малымъ и называетъ это малое великимъ. Нужно обратить на это вниманіе. Вотъ, что я хочу сказать о теперешнемъ положеніи вообще".
"Но чортъ возьми, что же вы скажете про нашихъ молодыхъ поэтовъ?" воскликнулъ вокругъ журналистъ Грегерсенъ въ сильномъ возбужденіи. "Да, читали ли вы ихъ когда-нибудь! Встрѣчались вамъ, напримѣръ, имена — Паульсбергъ, Иргенсъ?"
Журналистъ былъ очень раздраженъ.
Агата наблюдала за своимъ бывшимъ учителемъ. Онъ приводилъ ее въ изумленіе, этотъ человѣкъ, любившій постоянно уступать, сдававшійся, когда ему противорѣчили, теперь каждую минуту имѣлъ отвѣтъ наготовѣ и во всякомъ случаѣ не имѣлъ робкаго вида.
"Вы не должны обижаться на то, что я говорю", попросилъ онъ. "Я — сознаюсь, что я не долженъ былъ здѣсь говорить; это должны дѣлать другіе, больше въ этомъ понимающіе; но если я долженъ говорить, то, мнѣ кажется, что наши молодые писатели не имѣютъ большого значенія при современномъ положеніи вещей. Нѣтъ, конечно, такой марки, которой можно было бы это провѣрить, все зависитъ отъ точки зрѣнія, а моя точка зрѣнія не совпадаетъ съ вашей. Итакъ, наши молодые писатели не поднимаютъ общаго уровня; по моему разумѣнію они этого не дѣлаютъ. У нихъ для этого нѣтъ силъ, какъ оказывается. Нѣтъ, нѣтъ; но они тутъ не при чемъ! Хорошо, тогда ихъ нельзя ставить выше того, чѣмъ они есть на самомъ дѣлѣ. Очень нехорошо, что мы теряемъ изъ виду большое, а маленькое дѣлаемъ большимъ. Бросьте бѣглый взглядъ на нашу молодежь, посмотрите на писателей, они достаточно способны. Но… да, способны-то они достаточно, они работаютъ и работаютъ для этого, но они не достигаютъ идеала. О Боже мой, собственно говоря, какъ они не щедры въ своихъ средствахъ! Они экономны, сухи и умны. Они пишутъ стихи и печатаютъ эти стихи. Порой они вымучиваютъ изъ себя книгу, выскребаютъ себя добросовѣстно до самаго дна и достигаютъ этимъ превосходныхъ результатовъ.
Они не расточаютъ, они не бросаютъ денегъ на улицу. А прежде поэты могли кое-что внести, на это у нихъ были средства; и они бросали дукаты въ окошко съ красивой и неразумной беззаботностью — и что же дальше? Ихъ карманы были опять полны дукатовъ. Ахъ, нѣтъ, наши молодые писатели благоразумны и умны, не даютъ вамъ широкихъ горизонтовъ, они не изображаютъ, какъ прежніе, бурю и торжество грубой силы".
Агата не сводила съ него глазъ; онъ посмотрѣлъ на нее и встрѣтилъ ея взглядъ. Едва уловимой теплой улыбкой, пробѣжавшей по ея лицу, она дала ему понять, что слышала его слова. Она хотѣла показать Олэ, какъ мало она жалѣетъ о томъ, что онъ не поэтъ; она кивнула Гольдевину и не завидовала поэтамъ, что имъ приходилось все это слышать. Гольдевинъ былъ благодаренъ ей за ея улыбку, только она одна ласково ему улыбнулась. Его не огорчало, что на него кричали, сердились и задавали ему грубые вопросы, что онъ за феноменъ, что можетъ такъ увѣренно говоритъ. Какія всѣмірно извѣстныя дѣла онъ самъ совершалъ? Онъ не долженъ дольше оставаться инкогнито; какое его настоящее имя? Всѣ поклонятся ему.
Иргенсъ былъ самый сдержанный изъ нихъ; онъ гордо крутилъ свои усы и посматривалъ на часы, чтобы дать понять, какъ все это ему надоѣло. И, бросивъ на Гольдевина взглядъ, онъ шепнулъ фру Ханкѣ съ пренебреженіемъ:
"Мнѣ кажется, что человѣкъ этотъ очень нечистоплотенъ. Взгляните на его рубашку, на его воротникъ, или какъ это называется. Я замѣтилъ, какъ онъ передъ этимъ положилъ сигарный мундштукъ безъ футляра въ карманъ своего жилета; кто знаетъ, можетъ быть онъ носитъ въ этомъ же самомъ карманѣ старую гребенку. Уфъ!"
Гольдевинъ сидѣлъ съ спокойнымъ лицомъ, уставившись въ одну точку стола, и слушалъ замѣчанія мужчинъ. Журналистъ прямо спросилъ его, не стыдно ли ему?
"Ахъ, оставьте его въ покоѣ", перебилъ Паульсбергъ: "я не понимаю, зачѣмъ вы его трогаете?"
"Мнѣ жалко, что я васъ обидѣлъ", сказалъ наконецъ Гольдевинъ. "Но вы не должны сердиться, что кто-нибудь несогласенъ съ вами; вѣдь это же можетъ случиться". Гольдевинъ улыбнулся.
"Такъ что дѣла Норвегіи обстоятъ очень мрачно!" воскликнулъ журналистъ полусмѣясь. "Нѣтъ ни талантовъ, ни молодежи, ничего, кромѣ положенія вообще, хе, хе. Богъ знаетъ, какой еще будетъ конецъ. А мы, которые думали, что люди считаются съ молодыми писателями и уважаютъ ихъ…"
Гольдевинъ посмотрѣлъ на него своими темными глазами.
"Но это люди и дѣлаютъ. На это пожаловаться нельзя. Человѣка, написавшаго двѣ, три книги, ставятъ очень высоко, имъ восхищаются гораздо больше, чѣмъ, напримѣръ, великимъ дѣльцомъ или самымъ талантливымъ практикомъ. У насъ писатели имѣютъ громадное значеніе — они сущность всего высокаго, красиваго. Можетъ быть немного странъ на свѣтѣ, гдѣ вся духовная жизнь въ такой степени отдана въ руки писателей, какъ въ нашей. Какъ вы и согласились ужъ со мной, у насъ нѣтъ государственныхъ людей, — нѣтъ, нѣтъ, но за то писатели занимаются политикой и дѣлаютъ это хорошо. Вы, можетъ бытъ, замѣтили, что наша наука обстоитъ неважно, но, впрочемъ, теперь въ вопросѣ интуитивнаго мышленія писатели не очень-то отстаютъ отъ людей науки… Вѣроятно, не ускользнуло отъ вашего вниманія, что у насъ во всей нашей исторіи не было ни одного мыслителя, — но это не такъ ужъ плохо, потому что писатели занялись теперь мыслью, и публика находитъ, что они это хорошо дѣлаютъ. Нѣтъ, я считаю несправедливымъ упрекать людей въ недостаткѣ уваженія и восхищенія передъ писателями".
Паульсбергъ, указывавшій не разъ въ своихъ произведеніяхъ, что онъ прежде всего философъ и мыслитель, сидѣлъ теперь и игралъ, игралъ своимъ моноклемъ и молча смѣялся. Но когда Гольдевинъ прибавилъ нѣсколько словъ о томъ, что у него счастливая вѣра въ практическую молодежь, такъ, напр., въ молодые таланты страны, онъ услыхалъ громкій хохотъ; журналистъ и Паульсбергъ кричали, перебивая другъ друга, что это превосходно, накажи меня Богъ, превосходно и неоцѣнимо. Торговые таланты, что это такое за штука? Талантъ къ торговлѣ, да? Благодарю васъ!
"Да, по моему мнѣнію, есть большіе таланты среди нашей молодежи въ купеческомъ сословіи, и я бы вамъ совѣтовалъ обратить на нихъ вниманіе, это было бы не лишнимъ. Они строятъ корабли, открываютъ рынки и ведутъ дѣла въ самыхъ широкихъ размѣрахъ".
Гольдевинъ не могъ продолжать, потому что всѣ смѣялись, хотя и старались изъ уваженія къ присутствующимъ друзьямъ купцамъ перейти на другую тему. Олэ Генрихсенъ и Тидеманъ слушали все это молча; въ концѣ концовъ они не знали, какъ имъ себя держать; они скрывали это насколько возможно и разговаривали тихо между собой. Вдругъ Тидеманъ шепнулъ:
