Константин Гамсахурдиа - Десница великого мастера
Георгий стал следить за долетом журавлиной стаи и вдруг на одной из остроконечных вершин Кавказского хребта увидел храм, объятый пламенем. Пламя лизало купол церкви.
Царь был потрясен, у него подкосились ноги, на висках выступили холодные капли.
Он протер глаза и снова посмотрел на вершину: взвивается над горой пламя, горит «божий дом», как тогда, в Олтиси…
Он перекрестился и закрыл глаза. Когда он снова взглянул на вершину, ни храма, ни пламени уже не было — осталась скала, на которой догорали закатные лучи. Потом он повернул к югу, но не знал, куда идти. Местность была ему совершенно незнакома.
— А-у-у-у! — закричал он.
Никто не отозвался. Смущенный, пошел он вдоль болот и зарослей. Ему казалось, что он превратился в вавилонского царя Навуходоносора, который разгромил Иерусалим, за что был изгнан людьми и, как корова, питался травой. Тело Навуходоносора покрылось корой, волосы стали длинными,, как львиная грива…
Только в сумерки добрался Георгий до условленного ясеня, весь грязный и оборванный. Волосы и борода были облеплены репьем, щеки исцарапаны шиповником.
Охотники удивились: с детства не видели они Георгия таким бледным и взволнованным.
— Что с тобой, Глахуна? — спросил Эстате. — Уж не с лешим ли ты повстречался?
Георгий отрицательно покачал головой и спросил:
— Вы видели, как вон на той вершине горела церковь?
— Церковь? — удивился Эстате. — Ты плохо спал вчера, Глахуна. Тебе померещилось. Там нет никакой церкви.
Охотники закусили и двинулись в путь.
Георгий предложил перейти на другую сторону дороги и поохотиться в Сапурцле. Все другие стояли за то, чтобы спуститься в Арагвскую долину.
После ночи, проведенной в лесу, и от хождения по болотам у Георгия разболелась раненая нога. В долине Арагвы ему придется бродить по воде: подбитая птица может ведь упасть и на другой берег реки. Но все же он согласился с товарищами.
…Был тихий осенний вечер. Вершины Кавказа кутались в облака. Горная цепь подпирала небесный свод.
Легкий туман поднимался от Арагвы и расстилался по фиолетовым лугам. Охотники связали журавлей шейками и пустились в путь. Друзья заметили, что царь не в духе.
Первым вышел из лесу Китеса, посмотрел на долину Арагвы и сказал:
— Помнишь, Глахуна, когда мы еще были мальчиками, ты подстрелил журавля, а он поднялся и упал прямо на середину Арагвы?
— Как же не помнить, Китеса. Помню, — печально ответил Георгий и обвел глазами долину, словно искал там свою юность.
— Ты не послушался нас, Глахуна, и полез в реку за птицей. На плече у тебя висели два журавля. Пока ты плыл за новой добычей, река отняла у тебя убитых журавлей. Я и Габо бросились тебе на помощь, едва нагнали тебя вон за той дубовой рощей и за уши вытащили из воды. Журавлей унесла река. В Мцхету тебя привезли на арбе, а твой наставник сердился на нас и угрожал: «Не сносить вам, бесенята, головы, если бы царевич утонул».
— Ты позабыл, Китеса, что журавлей я все-таки тогда поймал, — заметил Габриэль.
— Да нет, не так это было, — вмешался в беседу Эстате, — журавлей выловили плотовщики в Мцхете.
— Не стоит ссориться из-за журавлей, унесенных водой, — сказал Габриэль, улыбаясь.
— Да, умчала Арагва нашу молодость, как тех журавлей, — вздохнул Эстате.
— Арагва или время умчало ее? — спросил Георгий. Эстате посмотрел на Арагву.
— Смотри, — обратился он к Георгию,-там на двугорбой горе какой-то юноша карабкается на дерево.
Георгий еще раньше его заметил юношу. Он испугался. Неужели его узнали? Наверно, это какой-нибудь челобитчик.
Юноша поймал на клене какую-то птицу, сунул ее за пазуху, спрыгнул с дерева и вдруг исчез.
— Кто первым его заметил? — спросил Георгий. — Я, — ответил Эстате.
— Откуда он мог здесь появиться и куда исчез?
— И я, по правде говоря, удивляюсь этому, — ответил Эстате.
Было еще так светло, что, если бы неизвестный юноша в красно-желтой чохе спустился в долину, охотники не могли бы его не заметить.
— Ты тоже его видел? — спросил Георгий у Габриэля.
— Видел.
— Китеса, и ты видел?
— Видел. Они были встревожены: куда мог скрыться юноша у
них на глазах?
Георгий не раз слышал от Фарсмана Перса про лесного беса, который показывается в долинах охотникам, заколдовывает у них стрелы и делает охотников беспомощными.
Эстате усердно уверял:
— Я видел, как он поймал птицу, дошел до холма и там провалился сквозь землю.
Габриэль отличался храбростью, но бесов он боялся.
— Бесполезно искать сатану, осеним себя крестным знамением и повернем в Сапурцле,-предложил он.
И тут же рассказал странную историю. — Помнишь, Глахуна, в прошлую субботу ты послал меня в крепость Херки? — Как же, помню.
— Я вернулся опуда не в духе, ты встретил меня в конюшне и спросил, что со мной.
— И это помню, Габриэль.
— Я не сказал тебе, в чем дело? Нет?
— Нет, не сказал..
— Так вот, коль не сочтешь меня трусом, я расскажу обо всем подробно. Под вечер ехал я из Херки. На расстоянии трех стадий от Гартискари начинается редкая буковая роща. На опушке этой рощи стоит огромный дуб. Ты его помнишь, Глахуна?
— Как же, помню, Габриэль.
— Наверно, помнишь и то, что к тому дубу дорога идет под гору по краю утеса и с этой дороги еще издали виден тот дуб. Так вот, доехал я до этого места. И вдруг вижу: появился юноша в красно-желтой чохе, а подмышкой у него красный петух. Трижды обошел он тот дуб и поцеловал его три раза. Потом оторвал голову у петуха, окропил кровью землю вокруг дуба и вдруг исчез в лесу.
Охотников удивил этот рассказ. Они направились было к Сапурцле, но Георгий заупрямился.
— Ведь нас четверо мужчин, что с нами может сделать один дьявол? — говорил он, подбадривая других, но сам все же побаивался.
Журавлей сняли с плеч и подвесили к деревьям. Взяли в руки лук и стрелы. Обошли холм со всех сторон.
Георгий поднялся на холм раньше всех. Он заметил, что на голой вершине холма навалена охапка срезанного папоротника. Затаив дыхание, вглядывался Георгий, но под папоротником никого не было. Его наметанный, охотничий глаз уловил только, что торчащая из земли палка чуть дрожала и привязанный к ней щегол время от времени трепыхался.
Задрожит палка, и щегол подпрыгнет, забьется, затрепещет в воздухе, и снова усядется на шест, снова задрожит шест, и снова забьется привязанная «нему птичка. Георгий забрался на вершину холма и увидел: в яме глубиной в человеческий рост сидел, притаившись, юноша в красно-желтой чохе. Заметив Георгия, он встал. Волосы у него были всклокочены, подбородок и скулы покрыты юношеским, словно птичьим, пухом. Юноша смутился, когда над его головой появилось четыре охотника.
— Эй, кто ты, парень?-спросил Георгий, обрадованный, что перед ним человек, а не дьявол. Он всмотрелся в незнакомца. Лицо и одежда юноши показались ему знакомыми. Парень, по-видимому, недавно перенес оспу; его лицо еще не совсем очистилось от струпьев, и это помешало Георгию узнать его.
— Я такой же охотник, как и вы, — ответил человек из ямы.
— Если ты и впрямь охотник, а не бес, то зачем же прячешься в яме? — спросил Эстате.
— Одни охотятся в яме, другие — в лесу, кому как вздумается.
Эстате внимательно следил то за юношей, то за птичкой. «Если этот человек на самом деле охотится за птичкой, зачем он привязал ее веревкой?» Эстате все еще не верилось, что перед ним охотник, а не бес.
Юноша как зачарованный глядел на Георгия. Ему тоже казалось знакомым это лицо, но рыжая борода и простая одежда вызывали сомнение.
Эстате шепнул Георгию:
— Не верь ему, Глахуна. Это либо бес, либо вор, сбежавший из тюрьмы.
Юноша услышал имя «Глахуна». «Наверное, ошибаюсь», — подумал он и снова взглянул на Георгия.
— А на кого ты охотишься?
— На сокола, сударь, — ответил юноша.
— На сокола. Каким же способом?
— Вот, сударь, видите эту птичку, а это сеть…— сказал он и приподнял одной рукой палку. Палка задрожала. Другой рукой он поднял сачок с карманчиком на конце. — Теперь как раз такое время, когда соколы вылетают на охоту. Сокол заметит сверху птичку, подумает, что она запуталась в сети, налетит и вопьется в нее… А я из ямы под папоротником накрою его сачком.
Охотники удивились: ничего подобного они раньше не слыхали,
Царские сокольничие-иранцы ловили соколов иным способом.
— Ты откуда? — спросил Георгий.
— Я лаз, сударь.
— А как же ты, лаз, очутился здесь? — Я пленник царя Георгия, сударь.
Георгий еще более удивился. Лазов никогда не брали в плен его воины. В Ухтике было взято в плен много греков, в Анатолике-армян. Греков он определил в каменщики, армян освободил, А про лазов он не помнил.
— Тебя из Лазики привезли сюда? — переспросил Георгий.
— Нет, из Пхови, сударь.
— Как тебя звать?
