Василий Гроссман - Несколько печальных дней
А парень гоготнул таким веселым смехом, что Марья почувствовала: вот-вот и она улыбнется.
Потом он дал Марье отличный кусок мяса и, отвечая уже другой покупательнице, смеясь, сказал:
– Это не жилы, мамаша, это мускулы.
Он показал, как телята занимаются физкультурой, и все, даже старухи, засмеялись.
Когда Марья возвращалась домой, сидевший на углу чистильщик ботинок с головой, обмотанной бабьим платком, зашевелился, издал воркующий звук, протянул к ней руки:
– Давай я тебе ботинки почищу.
Марья плюнула в его сторону и сказала:
– Штоб тоби повылазило, турецкая морда.
Она сразу решила, что продавец мяса и чистильщик стоят друг друга: оба они бабники.
V
Анна Сергеевна отправилась в нижнюю квартиру звонить по телефону. На днях она звонила своей гимназической подруге Шуре Храбрецовой, и та сказала, что встретила на Петровке «всю жизнь не угадаешь кого» – их старого приятеля Петю Кондрашова.
– Какого Петю, неужели саратовского? – обрадовалась Анна Сергеевна.
– Ну да, господи, а какого же? Изменился ужасно, но я сразу же узнала, и если бы ты видела его лицо, когда я сказала, что ты уже пятый год замужем! Он теперь занимает крупный пост, очень крупный! Я записала, конечно, номер его телефона…
Анна Сергеевна сразу поняла, что Петя Кондратов и есть нужный ей человек. В тот же день она позвонила ему, и женский голос ответил, что товарищ Кондратов уехал на два дня в Ленинград. Через три дня тот же голос сказал: товарища Кондрашова вызвали в Нарком-тяж. После третьего звонка секретарша узнала голос Анны Сергеевны и ответила насмешливо:
– Товарищ Кондрашов сейчас на правлении.
«Эта дура, очевидно, предполагает, что у нас роман, – подумала Анна Сергеевна и решила: – Позвоню еще раз, нет – два раза и, если не дозвонюсь, буду устраиваться через Ваню Харитонова или Бобку Орлова».
Наконец Анне Сергеевне повезло. Она позвонила Кондрашову, номер телефона она уже помнила и звонила держа перед собой бумажку, но не глядя на нее. Анна Сергеевна ожидала услышать скверный голос секретарши и растерялась, когда вдруг раздалось низкое, мужское:
– Да-а?
– Могу ли я товарища Кондрашова? – запинаясь, спросила она.
– Я вас слушаю, – сказал голос.
– Это говорит Бородаева, Анна Сергеевна.
– Кто? – сердито спросил голос.
Анна Сергеевна растерялась и, чувствуя, что не может сказать двух слов, что сейчас повесит трубку, поняв вдруг, как она одичала за годы сладкого житья с Андрюшей, плачущим голосом крикнула:
– Ну, господи, гимназистка Аня Оболенская!
И тотчас ей ответил голос, который она сразу же узнала:
– Аничка, вы? Неужели вы? – и после короткой паузы: – Если бы вы только знали, как я рад! – Потом вдруг послышался первый, раздраженный голос: – Я занят. Двери, пожалуйста, закройте, – и второй голос сказал: – Извините, Аня, это тут случайно секретарша заболела, но, знаете, сознаюсь, я немного растерялся. Скажите ваш адрес, я приеду.
Он по нескольку раз переспрашивал название улицы, номер дома, квартиры, и она терпеливо повторяла:
– Квартира сто семьдесят четыре, семьдесят четыре, четыре, четыре, ну вот так, – и у нее уже создалось чувство превосходства над ним, точно он был непонятливый ребенок.
Кондратов сказал:
– Я боюсь адрес перепутать и не найти вас, вы себе не представляете даже, как я хочу вас видеть.
– Жду вас, – сказала Анна Сергеевна, повесила трубку, рассмеялась, поблагодарила соседку и побежала наверх, быстро перебирая ногами и глядя на блестящие носки своих новых торгсиновских туфель.
Все складывалось как нельзя лучше, все шло отлично.
Да, этот мрачный юноша ходил к ее покойному брату, а на нее не обращал внимания, папа относился к нему неодобрительно. Неожиданно он озадачил Анну Сергеевну, сказав, что ходит к ним не ради разговоров с братом.
– Вы влюблены в меня? – спросила она, улыбаясь.
– Да, – ответил он.
Вскоре он ушел в Красную Армию. Анна Сергеевна рассказывала Андрюше про гимназиста, пошедшего из-за несчастной любви на войну и погибшего в сражении. Ей нравилось вспоминать о Кондрашове, это было романтично, немножко грустно.
Кондрашов должен был приехать, и Анна Сергеевна, ожидая его, спрятала в шкаф галстук Андрюши, задвинула под кровать мягкие мужские туфли-шлепанцы.
«Господи, – успокоила она себя, – я просто привожу в порядок комнату, никакой тут измены Андрюше нет».
Анна Сергеевна приводила в порядок комнату, а когда раздался звонок, она вдруг почувствовала, как у нее горят щеки и уши.
Они поздоровались и пока говорили про то, сразу ли удалось найти Кондрашову квартиру, не попал ли он в соседний подъезд, глаза их смотрели взволнованно и напряженно.
Потом они заговорили про воду, которая утекла, и стали считать, сколько этой воды утекло. Кондрашов спросил, где работает муж Анны Сергеевны, и, рассказывая, она следила за его глазами и, казалось, понимала все, что он думал. Вот он соображал, спит ли кто-нибудь из них на диване, потом он пересчитал подушки на кровати – их было три, – потом он рассматривал вышивку на стене – беседа волка с Красной Шапочкой – и соображал, для кого Анна Сергеевна вышивала ее. Затем он посмотрел на коврик возле кровати и на платье Анны Сергеевны, очевидно представив себе, как ее ноги нащупывают ночные туфли. Он рассматривал корешки книг и усмехнулся, увидев, что муж высоко не залетает – это были по большей части элементарные пособия по экономическим и статистическим наукам; да, он рассказывал спокойным и неторопливым голосом, добродушно улыбнулся, сказав, что теперь, когда он послан на хозяйственную работу, к нему беспрерывно звонят откуда-то узнающие его телефон знакомые и родственники. Он говорил, а она слушала и следила за тем, как он решал вопрос о ее жизни и отношениях с мужем. Он покашлял и сказал:
– Да, а я так и не женился.
Эти слова не имели никакой связи с тем, что говорилось, но они вытекали из тех мыслей, которые были у него.
– Пора, пора, – сказала она, смеясь, – посмотрите, сколько у вас седых волос.
– Да, пора, – серьезно сказал он, а Анна Сергеевна, сама не зная зачем, глядела на него с грустным и взволнованным выражением.
Он начал ее расспрашивать, как она прожила эти годы, училась ли, где работала. Было стыдно сознаться этому человеку, что она долгие годы жила в пустой суете. И Анна Сергеевна не сказала правды.
– Да, в разных местах работала, – сказала она и зевнула, словно одно воспоминанье об этой работе наводило скуку, – училась в вузе, работала на заводе лаборанткой, потом, увы, была секретарем одного директора, снова работала на заводе.
– А сейчас вы не работаете? – спросил Кондрашов.
– Сейчас нет, – рассмеялась она, – я даже хотела сходить в редакцию «Огонька», пусть поместят мою фотографию и подпишут: «Единственная безработная в СССР».
– А вы хотите получить работу? – спросил он.
Анна Сергеевна быстро взглянула на Кондрашова и поняла, что если она заведет разговор о службе, то Кондрашов, выйдя от нее, подумает: «Вот еще одна знакомая, отыскавшая номер моего телефона». Должно быть, ей по-настоящему захотелось иных отношений с этим человеком, ибо в течение нескольких секунд она успела все сообразить, решить, сделать беспечное лицо и ответить:
– Работу? Нет, сейчас я об этом не думаю.
И он обрадовался, что его подозрение не оправдалось. Ведь десятки людей ежедневно говорили с ним: они звонили по телефону, писали письма, приезжали из дальних уральских городов, где были заводы и объединения. Все это было важно и нужно, но никто из приходивших не интересовался Петей Кондрашовым, а вот товарищ Кондрашов, председатель объединения, был предметом жгучего интереса для сотен людей.
Обо всем этом, прощаясь, Кондрашов сказал Анне Сергеевне, и она порадовалась своей женской чуткости. Они условились снова встретиться в ближайшие дни. Он крепко, как мужчине, пожал ей руку, вздохнул и ушел.
Анна Сергеевна стояла у окна и видела, как большой автомобиль с собакой на радиаторе загудел и поехал к заставе.
Анна Сергеевна вынула из шкафа галстуки и разгладила их.
– Андрюшечка, – убежденно сказала она и закрыла глаза.
«В конце концов, можно будет поговорить с Бобкой Орловым, – подумала она, – завтра же сделаю это».
Потом пришла Марья, у нее на лице было насмешливое, надменное выражение, так, по крайней мере, казалось Анне Сергеевне: «Ага, так вот для чего тебе понадобилась домработница».
Вечером Анна Сергеевна рассказывала мужу про посещение Кондрашова.
Андрей Вениаминович отнесся к воскрешению убитого весьма равнодушно, но вдруг оживился и пробормотал:
– Позволь, позволь, Кондрашов, ты говоришь? Ну, конечно, это из объединения.
После этого он сказал:
– Ого-го, с такой птицей очень не вредно иметь личное знакомство!
Анна Сергеевна подумала: «Как он знает людей!» – и начала объяснять, какой необычайный человек Кондрашов и почему она его ни о чем не просила и впредь постарается не просить.
