Эдит Уортон - Эпоха невинности
Он ждал, когда его старший компаньон продолжит. Мистер Леттерблэр открыл ящик и вынул пакет:
— Если вы пробежите глазами эти бумаги…
Арчер нахмурился:
— Простите, сэр, но как раз из-за своего будущего родства я предпочел бы, чтобы вы консультировались с мистером Скипуортом и мистером Редвудом.
Мистер Леттерблэр выглядел удивленным и слегка задетым. Отклонять предложения для подчиненных было не принято.
— Я уважаю ваши сомнения, сэр, — кивнул он, — но в данном случае, я уверен, деликатность требует поступить так, как я сказал. Это не моя идея, а миссис Мэнсон Минготт и ее сыновей. Я встречался с Лоуэллом Минготтом и с миссис Уэлланд. Все они хотят поручить это дело вам.
Арчер почувствовал, что закипает. Последние две недели он смиренно предоставил событиям течь своим путем, и лишь красота и добрый нрав Мэй смягчали назойливое давление Минготтов. Однако последний приказ старой миссис Минготт раскрыл ему глаза на то, что клан считает возможным предъявлять любые требования будущему зятю. Эта роль ему крайне не понравилась.
— Ее дядюшкам следовало бы заняться этим, — сказал он.
— Они пытались. Этот вопрос обсуждался в кругу семьи. Они против развода, но она твердо стоит на своем и хочет получить юридическую консультацию.
Молодой человек молчал, не раскрывая пакета.
— Она хочет вступить в новый брак?
— Должно быть; но сейчас она отрицает это.
— Но тогда…
— Вы весьма обяжете меня, мистер Арчер, если все же просмотрите бумаги. Позже мы обсудим их с вами и я выскажу свое мнение.
Арчер неохотно вышел, унося ненавистный пакет. Со дня последней встречи с Оленской он находился в постоянной борьбе с собой. То ощущение мимолетной близости, которое возникло между ними, когда они вдвоем сидели у камина, было разрушено появлением герцога и миссис Стразерс. Два дня спустя Арчер участвовал в комедии восстановления графини в милости ван дер Лайденов и с некоторой иронией сказал себе, что дама, которая так удачно умеет благодарить могущественных пожилых джентльменов за небольшой знак внимания — корзину цветов, не нуждается ни в приватных утешениях, ни в публичной поддержке молодого человека с весьма скромными возможностями, коим он являлся. Посмотреть на предмет с этой точки зрения было необыкновенно удачной мыслью — все потускневшие добродетели близких снова засияли, как прежде. Он не мог себе представить, чтобы Мэй, в каких бы обстоятельствах она ни оказалась, стала жаловаться на судьбу посторонним мужчинам; и никогда она не казалась ему столь благородной и прекрасной, как всю следующую неделю. Он даже подчинился ее желанию продлить помолвку — ей удалось найти тот аргумент, который его обезоружил.
«Вы же знаете, что в конечном счете ваши родители всегда идут вам навстречу еще с тех пор, как вы были маленькой девочкой», — пытался он настоять на своем, а она ответила, озарив его ясным взглядом: «Да. Именно потому я и не хочу отказывать им в просьбе — последней просьбе, обращенной к маленькой девочке…»
Это был глас старого Нью-Йорка; ответы именно такого рода он бы предпочел слышать от своей жены всегда.
Читая полученные документы, Арчер не столько узнавал какие-то факты, сколько, захлебываясь и задыхаясь, увязал в отвратительном болоте. Главным образом бумаги состояли из переписки поверенных графа Оленского с французской юридической фирмой — ей графиня поручила уладить свои финансовые дела. Было также короткое письмо самого графа к жене; прочтя его, Арчер поднялся, сложил бумаги обратно в конверт и возвратился в кабинет мистера Леттерблэра.
— Вот эти письма, сэр. Если вы хотите, я поговорю с мадам О ленской.
— Благодарю вас, Арчер. Если вы вечером свободны, приезжайте ко мне ужинать, а потом мы с вами поговорим об этом деле, если вы собираетесь поехать к ней завтра.
С работы Ньюланд Арчер снова поехал прямо домой. Зимний вечерний воздух дрожал прозрачной ясностью; над крышами светил только что родившийся молодой месяц. Душа Арчера переполнилась этим чистым сиянием, и, чтобы не расплескать его, он решил побыть наедине с собой по крайней мере до назначенной беседы с Леттерблэром. Он понимал, что принял единственно возможное решение — самому поговорить с графиней. Нельзя допустить, чтобы ее секреты открылись чужим глазам. Огромная волна сострадания накатила и унесла прочь его досаду и равнодушие — он увидел перед собой несчастную и беззащитную женщину, которую нужно было любой ценой спасти от новых ударов судьбы.
Он вспомнил, как она рассказала ему о требовании миссис Уэлланд избавить ее от выслушивания «неприятных» вещей, и содрогнулся при мысли, что, возможно, именно из-за такого подхода к жизни воздух Нью-Йорка остается столь незамутненным. «Неужели мы всего лишь фарисеи?» — подумал он, удивленный собственной попыткой примирить инстинктивное отвращение к человеческой низости с таким же инстинктивным сочувствием к человеческой слабости.
Впервые он задумался о том, как примитивны до сих пор были его собственные принципы. Он слыл бесстрашным малым, и он знал, что его любовная связь с бедняжкой миссис Торли Рашуорт была не настолько тайной, чтобы не придать его образу некий романтический блеск. Но миссис Рашуорт была женщиной глупой, тщеславной, по натуре скрытной, и ее больше, нежели его достоинства, привлекали таинственность и опасность их связи. Осознав это, он получил удар в самое сердце, но сейчас это освобождало его от угрызений совести. Короче говоря, эта связь была тем, что молодые люди его возраста с легкостью оставляют позади, уверенные в том, что огромная пропасть лежит между теми женщинами, которых они любят и уважают, и жалкими женщинами, которые существуют для наслаждения. В этом мнении их почему-то старательно поддерживали матери, тетушки да и все пожилые родственницы. Они единодушно разделяли веру миссис Арчер, что когда случаются «такие вещи», то для мужчины это, несомненно, всего лишь глупость, тогда как для женщины — преступление. И все эти матроны считали любую безрассудно влюбленную даму непременно злостной интриганкой, всеми средствами удерживающей простодушного мужчину, угодившего в ее сети. И единственной их целью становилось как можно скорее подсунуть ему милую невинную девушку, женить его на ней и поручить ей присматривать за ним.
В гораздо более сложной жизни Старой Европы, как начинал догадываться Арчер, любовные проблемы были не столь просты и не столь легко разрешаемы. Богатая, праздная, насыщенная жизнь создавала массу соблазнов; и женщина, даже от природы сентиментальная и сдержанная, силой обстоятельств, одиночества и беззащитности могла быть втянута в историю не слишком красивую с общепринятой точки зрения.
Придя домой, Арчер черкнул графине О ленской записку, прося на следующий день принять его, и отправил с посыльным, который вернулся с известием, что она уезжает вместе с ван дер Лайденами в Скайтерклифф следующим утром, но сегодня после ужина она будет дома одна. Записка была написана на небрежно оторванной половине листа, без даты и адреса, но почерк был тверд и изящен. Его позабавила ее идея провести уик-энд в торжественном уединении Скайтерклиффа, и он подумал, что там скорее чем где бы то ни было она ощутит тот холод, который исходит от людей, избегающих всего «неприятного».
Ровно в семь Арчер был у Леттерблэра, очень довольный, что после ужина может извиниться и уйти. У него уже сложилось собственное мнение после прочтения бумаг, и он не особенно жаждал обсуждать его со своим старшим партнером. Мистер Леттерблэр был вдовцом, и они ужинали одни, в темной запущенной комнате с пожелтевшими гравюрами «Смерть Чатама» и «Коронация Наполеона» на стене. На буфете, между двумя рифлеными ящичками для ножей, стоял графин с вином «Шато-Брион» и графин со старым лэннингским портвейном, подарком одного из клиентов. Известный мот Том Лэннинг распродал свой винный погреб незадолго до своей таинственной и постыдной смерти в Сан-Франциско — и первое, с точки зрения нью-йоркского света, было гораздо хуже второго.
После бархатистого устричного супа подали рыбу с огурцами, затем молодую жареную индейку с кукурузными оладьями, за ними последовали утка в смородиновом желе и сельдереем под майонезом. Мистер Леттерблэр, чей ленч состоял только из чая с сандвичем, обедал плотно и основательно и того же ожидал от гостя. Наконец, когда ритуал был закончен, скатерть убрана, сигары раскурены, мистер Леттерблэр, откинувшись на стуле и отставив портвейн, сказал, чуть сдвигаясь так, чтобы тепло от огня в камине грело его спину, промолвил:
— Вся семья против развода. Я думаю, они правы.
Арчер мгновенно осознал свое внутреннее сопротивление.
— Однако, сэр, почему? Если когда-либо было, что…
— Но какой смысл? Она здесь — он там; между ними Атлантика. Она никогда не получит ни доллара сверх тех своих денег, которые он ей добровольно возвратил — так устроены их чертовы брачные контракты. По их законам О ленский еще поступил довольно щедро — он вообще мог оставить ее без гроша.
