Эрве Базен - Змея в кулаке
— Полагаю, что это хорошее дело. Не правда ли, господин аббат? — сказала она, изобразив на своем лице самую умильную улыбку (номер первый из ее ассортимента — улыбку ангельскую, обычно озаряющую воспитанниц приюта после причастия).
Отец и аббат N6 поддались на удочку. Лишенные дипломатического нюха, они учуяли в намерении Психиморы лишь аромат святости. Аббат воскликнул в волнении:
— Совершенно верно, мадам Резо, это хорошее, очень хорошее дело!
Отныне маленький Жан попал под власть нашей мегеры, которая одним-единственным словом могла разрушить все его честолюбивые надежды получить образование, и он перестал таскать для нас яйца из курятника, отказывался выполнять наши рискованные поручения. Все же Психиморе не удалось сделать из него доносчика. Мальчик не хотел нам вредить: ведь мы могли выдать его тайные намерения стать в будущем попом-расстригой.
Что касается Фины, выказывавшей слишком явную симпатию к нам в отсутствие хозяйки и, по ее мнению, бессовестно расточавшей для нас содержимое шкафов, тут мадам Резо пыталась прибегнуть к подкупу, но тщетно. Обещание прибавки к скудному жалованью не привлекло глухонемую старуху в лагерь Психиморы. Фине наплевать было на деньги, к чему ей они? Тогда Психимора взяла другой прицел и вздумала ее выгнать. Напрасные старания! Отец яростно воспротивился: все члены семейства Резо замучили бы его жестокими упреками. Альфонсина была священной принадлежностью «Хвалебного». Впрочем, ее нисколько не взволновала угроза увольнения. Старуха знала, что заменить ее не так-то просто. Ни одна прислуга не прослужила бы и недели под командой мадам Резо.
Неугомонная Психимора принялась за Кропетта и стала делать ему всяческие авансы. Несмотря на свои малые способности к рукоделию, она принялась вязать для него фуфайку и кроить ему фланелевые брюки. Противный рыбий жир был заменен сладким йодистым сиропом. Наконец, подготовив почву постоянными разговорами о его блестящих успехах в занятиях и своих надеждах увидеть его в будущем студентом Школы гражданских инженеров, она приказала:
— Пусть Марсель сразу сдаст за два класса. Он на редкость способный мальчик. Мы, таким образом, выиграем один год, и это будет для него очень ценно, когда он поступит на подготовительное отделение.
Аббат остался очень доволен. Работа его, таким образом, упрощалась. Я выглядел дураком, ведь меня догнал в учении младший брат, но ничего не поделаешь! Кропетт принял эту новую милость спокойно, с достоинством, как нечто заслуженное. Марсель нисколько не обманывался на счет расположения к нему мамаши — самое горячее ее внимание не могло идти ни в какое сравнение с заботливостью нормальной матери, которая действительно печется о благополучии и счастье своих детей. Он знал также, что под вашей «Декларацией прав» красуется и его подпись. Использовать обе стороны, быть желанным в обоих лагерях — такова была его политика. Матери он дарил тихие улыбки. А нам — клятвы верности. Для его душевного спокойствия я дал ему благословение от имени нашего тайного картеля:
— Не отталкивай зря Психимору, ты можешь быть нам полезен. Предупреждай нас, если она тебе сообщит что-нибудь важное для нашей «национальной обороны».
Двойной лазутчик Кропетт сперва оказывал нам услуги. Так, например, он вовремя предупредил нас о подготовлявшемся генеральном обыске в наших владениях — мать уведомила его заранее, не желая обнаружить у него что-нибудь запретное. Благодаря ему я принял необходимые меры предосторожности и перенес на чердак содержимое нашего «сейфа». Обыск не дал никаких результатов, и от избытка осторожности. Я спрятал большую часть наших сокровищ в спальне Фреди, так как она тоже находилась в мансарде и там можно было устроить такой же тайник, как у меня. Об этом перемещении мы ничего не сказали Кропетту. Его лояльность, косившая влево — на нас и вправо — на мать, требовала неусыпного присмотра.
Итак, в течение двух месяцев оба лагеря следили друг за другом. Великая держава Психимора окружила себя на некоторое время мелкими государствами и трепещущими нейтралами. Но такое положение не могло длиться вечно. Слащаво улыбавшаяся мегера по-прежнему искала какую-нибудь уловку, какой-нибудь случай. И случай этот предоставил ей папа.
Отец считал, что теперь ему разрешено дышать свободно.
— Нет никакого сомнения, Тереза, — говорил он своей сестре, графине Бартоломи, приехавшей погостить под нашим кровом, — нет никакого сомнения, плохой характер моей жены имел чисто физиологические причины. После операции она преобразилась. Разумеется, она как была, так и останется немножко колючей, но все-таки жить с ней теперь можно.
— Только бы так продержалось, — отвечала тетушка, бессознательно перефразируя изречение матери Наполеона — Петиции Рамолино.
«Так продержалось» вплоть до Пасхи. За несколько дней до праздников отец получил письмо от одного из своих старых шанхайских приятелей, который пригласил его к себе погостить недельки на две. Этот бывший колониальный чиновник, недавно возвратившийся из Китая, — благоденствующий престарелый вдовец, обладатель знатного имени, большого состояния, любимой дочери, старинного замка в Жере и множества орденов, — словом, граф де Поли, искал для себя новой вывески и полагал, что обрел ее в энтомологии. Однако он колебался между жесткокрылыми, полужесткокрылыми, чешуекрылыми, сетчатокрылыми, прямокрылыми и перепончатокрылыми насекомыми. Необходимо было положить конец его увлечению паукообразными, ибо дочь его сообщала в письме, приложенном к отцовскому посланию, что граф де Поли запретил слугам обметать щетками пыль с потолков и снимать паутину. Мсье Резо, снедаемый христианским состраданием, за завтраком спросил при нас мнение Психиморы.
— Мы могли бы, — сказал он, — взять с собой старшего сына, а младших оставить под присмотром Вадебонкера.
Психиморе не улыбалась разлука с «Хвалебным». Для нее достаточно было и первого печального опыта.
— Даже и речи не может быть о такой поездке, друг мой, это слишком для меня утомительно.
— Радуюсь твоему благоразумию, — сказал отец, перед которым забрезжила надежда на приятное холостяцкое путешествие. — Но кого же мне взять с собой?
— Надо подумать, — осторожно ответила Психимора; она давно все обдумала, но вовсе не стремилась обнаружить свои батареи.
Свое решение она сообщила лишь на следующий день за завтраком согласно обыкновению за столом сообщались все новости, хорошие и плохие (плохих бывало обычно больше, чем хороших).
— Марсель сейчас не очень здоров, — сказала Психимора. — Я не могу разрешить ему эту поездку, хотя он заслуживает ее больше всех.
Вздернутый нос Кропетта вытянулся.
— Я вознагражу тебя чем-нибудь другим, бедняжечка.
Отец просиял. Фреди яростно высморкался и, как всегда, вытер нос справа налево. Я прекрасно понимал маневр Психиморы, но возможность удрать из дому на две недели усыпила мои опасения. После нас хоть потоп! Только аббат, казалось, был не слишком спокоен.
— Мне думается, следовало бы дать господину аббату отпуск на несколько дней, он вполне заслужил его за свою преданность детям, — продолжала Психимора. — У вас, кажется, есть родственники в Нормандии?
Аббат сразу повеселел и охотно принял предложенный отпуск. Итак, кроме Марселя, все остались очень довольны. Заметьте, Психимора не сказала: «В Жер с отцом поедут Фреди и Жан». Эта незаслуженная милость лишь подразумевалась. Хотя уступка Психиморы была ловким политическим ходом, у нее не повернулся язык объявить о ней открыто.
Эти мелкие подробности меня не трогали. На перемене, желая вдохнуть воздух предстоящей нам свободы, я взобрался на верхушку тиса, моего любимого дерева в парке, откуда открывался вид на все «Хвалебное».
14
Нет, Психимора, тебе не удастся отравить нашу радость. Напрасно ты пыталась остричь нас наголо перед отъездом. Папа решительно воспротивился. Правда, я стоял перед ним весь красный, с перекошенной физиономией, а он уже начинал побаиваться меня: этот забияка, того и гляди, выкинет какой-нибудь фортель! Нет, Психимора, придется тебе отказаться от кое-каких мелких преследований, мы их не потерпим. Зачем ты тайком удлинила брюки у новых костюмов, которые отец подарил нам, желая, чтобы сыновья были достойны его? Я немножко умею шить и сегодня же вечером восстановлю на брюках отворот. Зачем ты дала мне галстук, который по расцветке никак не подходит к костюму? Я не стану просить отца купить мне другой галстук, это бесполезно, он пошлет меня ко всем чертям, но Фреди подпустит нелестное замечание по поводу моего «ошейника», и тогда отец, воспользовавшись этим предлогом, постарается утвердить свою власть и проявить хороший вкус, а я окажу такую же услугу старшему брату, намекнув, что у него стоптанные башмаки.
