Джордж Мур - Эстер Уотерс
— А попробуй оставь его одного, — он тут же остановится и начинает играть в камушки с мальчишками у саусвикского трактира.
— Словом, еще один фальстарт, и для нас все было бы кончено. Старик был бледен как полотно и смотрел в бинокль не отрываясь. Лошадей бежало больше тридцати, так что, сами понимаете, легко ли было выстроить их в линию. Все же с третьего раза они пошли как надо, вытянулись темной ленточкой поперек скаковой дорожки. И почти тут же черный камзол и черный картуз вырвались вперед, и кругом загудели: Серебряное Копыто повел скачку. В жизни своей не видал такого. Он был на три корпуса впереди, и остальные явно отставали все больше. «Ну, черт побери, этот мальчишка уйдет от них на двенадцать корпусов и выиграет скачку шутя», — сказал Старик, не отнимая от глаз бинокля. Но когда до трибуны оставалось всего несколько ярдов…
Раздался звонок. Мистер Леопольд сказал:
— Слышите? Они хотят пить чай. Я должен идти.
— К черту их с ихним чаем! — сказала Маргарет. — Пусть подождут. Кончайте рассказ; мы хотим знать, как он выиграл.
Мистер Леопольд поглядел вокруг, увидел, что все взоры прикованы к нему, прикинул в уме, много ли еще осталось рассказать, и скороговоркой продолжил свое повествование:
— Короче говоря, замечаю я, что Серебряное Копыто, приближаясь к трибунам, начинает сбавлять ход. В эту минуту Демон поглядел через плечо, увидал, что его достают, и поднял хлыст. Но едва он дал лошади хлыста, как она, словно крыса, шарах в сторону прямо под трибуны. Демон ударил ее слева кулаком в нос, но тут Жестянщик на Зяблике наддал. У меня, скажу вам, сердце захолонуло. — При воспоминании об этой страшной минуте мистер Леопольд понизил голос, и лицо его помрачнело… Впрочем, оно тут же снопа осветилось улыбкой, когда он перешел к описанию последующего триумфа. — Сначала я подумал, что все кончено, — сказал он, — да и Старик думал то же самое В жизни не видал, чтобы человек был так бледен. Ну прямо как мертвец. Все произошло в какие-то секунды, но нам то показалось, что это длилось целую вечность Уже примерно на половине финишной прямой Жестянщик поравнялся с Демоном, Было десять шансов против одного, что Серебряное Копыто сойдет с круга, а даже если и не сойдет, то у мальчишки не хилым сил дотянуть до финиша первым. И тут мне вспомнилось, как вы, Уильям, таскал его в Портслейд, и я бы дорого дал в эту минуту, чтобы у него было фута на два больше в шенкелях и в плечах. Жестянщик был великолепен, он выжимал из своего Зяблика все до последнего. А Демон так ослаб, что от него мало было толку, казалось, он еле держится в седле. Да, мы уже думали, что нам крышка, но тут Серебряное Копыто каким-то чудом сам, по собственной охоте, пошел таким галопом, такой показал запас резвости, что у финиша вырвался вперед на целую голову — ровно на голову… Со мной творилось что-то невообразимое, да и Старик тоже был как помешанный, но я сказал ему еще прежде, чем на таблице появились цифры: «Все в порядке, сэр, он сделал свое дело»… А когда выставили его номер, все так и поплыло у меня перед глазами. Да, клянусь богом, мы были на волосок от гибели.
Все молчали, затаив дыхание. Наконец мистер Леопольд сказал, словно очнувшись от каких-то мыслей:
— А теперь надо идти подавать господам чай.
Эстер сидела, подперев щеку рукой. Краем глаза, не поворачивая головы, она могла видеть Уильяма. Сара перехватила один из этих украдкой брошенных взглядов, и лицо ее стало злым; повернувшись к Уильяму, она спросила, скоро ли будут выдавать выигрыши по билетикам. Вопрос заставил Уильяма пробудиться от мечтаний об удачных ставках, и он отвечал, что не видит причины, почему бы им не поделить выигрыши прямо сейчас.
— Двенадцать человек брали билетики. Правильно? Сара, Маргарет, Эстер, мисс Гровер, мистер Леопольд, я, четверо жокеев, Надувало и Уолл… Условия были такие: чья лошадь пришла первой, получает семь долей, у кого пришла второй — три доли, и у кого третьей — две. Третьей лошади ни у кого не было, значит, я полагаю, эти два шиллинга должны достаться главному победителю.
— Главному победителю? Это что — Эстер? А почему, скажите на милость, ей? Что же такое получается? И как это не было третьей лошади? Третьим пришел Мыльный Пузырь, так ведь?
— Так, только эта лошадь не участвовала в лотерее.
— Почему это она не участвовала?
— Потому что не попадала в число первых одиннадцати — в число фаворитов. Мы играли только на тех лошадей, которые были названы в «Спортсмене» как фавориты, на которых больше всего делали ставок.
— А как же тогда попал в игру Серебряное Копыто?
— Да что ты так кипятишься, Сара, никто не собирается тебя обманывать, все делается честно, а если ты нас в чем-то подозреваешь, говори прямо.
— Я хочу знать, как попал в игру Серебряное Копыто — он же не был в числе фаворитов.
— Ну, не строй из себя дурочку, Сара. Ты же прекрасно знаешь, что мы согласились сделать исключение для нашей лучшей лошади. Хороша была бы лотерея, если бы мы не включили в нее Серебряное Копыто.
— А если бы первым Мыльный Пузырь пришел, — воскликнула Сара, сдвинув брови, — что бы тогда было с нашими денежками?
— Вам бы их вернули — каждый получил бы свой шиллинг обратно.
— А теперь я, видите ли, должна получить три шиллинга, а эта святоша, Плимутская Сестричка, или как там ее, получит девять! — вскричала Сара, быстро, несмотря на выпитое пиво, все прикинув в уме. — Почему это два шиллинга, которые должны были достаться за Мыльного Пузыря, отдавать теперь за первую лошадь, а не за вторую?
Уильям был в нерешительности, он не мог сразу найти на это убедительного ответа, и Сара, почувствовав, что берет верх, тотчас обвинила его в том, что он просто старается угодить Эстер.
— Будто мы не видели, как ты с ней гуляешь допоздна, чуть не до полночи, — вот потому ты и хлопочешь, чтобы все денежки достались ей. Что же, ты нас за дураков считаешь, что ли? Вот уж, у кого бы я ни работала, а такого еще не видала, — где это слыхано, чтобы лакей гулял с судомойкой, да еще с сектанткой.
— Ну ты, потише! Не смей задевать мою религию! — Эстер вскочила с места, но Уильям успел схватить ее за руку.
— Не обращай внимания, пусть себе мелет языком…
— Ишь ты, не обращай внимания!.. Чтобы такая особа… Она даже и не служила прежде нигде. Верно, ее взяли из какого-нибудь работного дома — так вроде это называется…
— Я не позволю ей оскорблять меня!.. Не позволю! — кричала Эстер, вся дрожа от ярости.
— Подумаешь, важная птица — оскорбили ее! — уперев руки в бока, выкрикивала Сара.
Вот что я тебе скажу, Сара Тэккер, — сказала миссис Лэтч, поднимаясь со стула. — Я запрещаю тебе дразнить эту девушку. Ты нарочно ее бесишь, чтобы она сделала что-нибудь, чего не положено, а ты тогда ухватишься за это и побежишь жаловаться на нее хозяйке… Пойдем отсюда, Эстер, пойдем со мной. Пускай делят свои выигрыши, если им охота. Я-то знаю, что это никогда не приводило к добру.
— Вам хорошо так рассуждать, маменька, но нам же надо договориться и поделить деньги.
— Не нужны мне ваши деньги, — угрюмо сказала Эстер. — Не возьму я их.
— Что за вздор, черт подери! Ты должна взять свои деньги. Ага, вон идет мистер Леопольд — он нас рассудит.
Мистер Леопольд сразу же сказал, что деньги, которые должны были бы достаться за третью лошадь, следует поделить между теми, кто получает за первую лошадь и за вторую. Однако Сара не согласилась с таким решением. В конце концов было предложено передать этот вопрос на решение редактору «Спортсмена», но поскольку Сара и тут осталась глуха ко всем доводам, Уильям предложил ей выбрать самой, кому она больше доверяет — «Спортсмену» или «Спортивной жизни».
— Послушайте, вы, — сказал Уильям, становясь между обеими девушками, — в такой вечер, как сегодня, грех ссориться. Каждый из нас что-то выиграл и должен быть этому рад. Спор-то ведь пошел из-за двух шиллингов, которые должны были бы достаться за третью лошадь, если бы она участвовала в лотерее. Мистер Леопольд сказал, что эти деньги надо поделить. Ты, Сара, с этим не согласна. Мы предложили написать в «Спортсмен». Эстер сказала, что она вообще отказывается от этих денег. Так, Христа ради, Сара, скажи же нам, чего ты хочешь?
С минуту Сара колебалась; затем предложила что-то совсем нелепое и после продолжительной перепалки с Уильямом, состоявшей преимущественно из брани и оскорбительных намеков, объявила, что не возьмет этих двух шиллингов и одного не возьмет тоже. Пусть ей отдадут те три, что она выиграла, больше ей ничего не надо. Уильям поглядел на нее, пожал плечами, достал свою трубку и кисет и заявил, что, по его глубокому убеждению, ни одна женщина на свете не должна играть на скачках.
— Спокойной ночи, сударыни, на сегодня я сыт вашим обществом по горло, пойду лучше покурю в буфетной. Смотрите не выдерите друг другу волосы — оставьте что-нибудь для медальона мне на память.
