Джордж Элиот - Мидлмарч
В тот миг, когда беседа приняла столь оживленный характер, подошел мистер Фрэнк Хоули. Этот джентльмен почитал ниже своего достоинства околачиваться у «Зеленого дракона», но, проходя по Хай-стрит и увидев Бэмбриджа, пересек улицу, дабы справиться у барышника, нашел ли тот обещанную лошадь для двуколки. Мистеру Хоули было предложено взглянуть на купленную в Билкли серую кобылу: если это не точь-в-точь то, чего он желал, значит, мистер Бэмбридж ни черта в лошадях не смыслит. Мистер Хоули, повернувшись к Бэмбриджу, уславливался с ним, когда можно увидеть серую и познакомиться с ее достоинствами, а тем временем позади него по мостовой проехал всадник.
«Булстрод», — тихо произнесли два-три голоса, один из которых, принадлежавший галантерейщику, почтительно присовокупил к фамилии слово «мистер»; но сказано это было между прочим, точно так же они восклицали «риверстонский дилижанс!», увидев вдали этот экипаж. Мистер Хоули бросил вслед Булстроду равнодушный взгляд, зато Бэмбридж, проводив банкира глазами, ехидно осклабился.
— Фу, черт! Кстати, вспомнил, — начал он, слегка понизив голос. — Я привез из Билкли еще кое-что, кроме вашей серой кобылы, мистер Хоули. Любопытную историйку о Булстроде довелось мне там услышать. Знаете вы, как он нажил свое состояние? Джентльмены, любой из вас может совершенно бесплатно получить весьма пикантные сведения. Если бы каждому воздавалось по заслугам, Булстрод читал бы свои молитвы в Ботани-Бей.
— Что вы имеете в виду? — спросил мистер Хоули, сунув руки в карманы и пододвинувшись к Бэмбриджу. — Ведь если Булстрод в самом деле негодяй, то Фрэнк Хоули оказался пророком,
— Мне рассказал эту историю его старый приятель. Ага, вспомнил-таки, когда я первый раз его увидел! — вдруг воскликнул Бэмбридж, вскинув вверх указательный палец. — На аукционе у Ларчера, но я тогда не знал, кто он такой, и он куда-то испарился, наверняка охотился за Булстродом. Он говорит, он может выкачать из Булстрода любую сумму, все его секреты знает наперечет. В Билкли он мне все выболтал. Большой любитель выпить, вот и разговорился за бутылкой, а так бы черта с два я что-нибудь узнал. Хвастунишка, распустит язык и трещит без удержу, словно ему деньги платят за слова. Человек всегда должен знать, где остановиться, — презрительно заключил мистер Бэмбридж, гордый тем, что сам бахвалится, точно зная рыночную цену похвальбы.
— А как его зовут? Где его можно разыскать? — поинтересовался мистер Хоули.
— Разыскать не знаю где — мы распрощались с ним в «Голове сарацина», а фамилия его Рафлс.
— Рафлс! — воскликнул мистер Хопкинс. — Я вчера отправил все, что требуется для его похорон. Похоронили его на лоуикском кладбище. Мистер Булстрод провожал его в последний путь. Очень приличные были похороны.
Это сообщение произвело сенсацию. Бэмбридж издал крик души, в котором наиболее умеренным из пожеланий было: «побрал со всеми потрохами», а мистер Хоули, нахмурившись и слегка набычившись, воскликнул: «Что? Где умер этот человек?»
— В Стоун-Корте, — ответил галантерейщик. — Экономка говорит, он родственник владельца. Он явился туда в пятницу, совсем больной.
— То есть как? Мы в среду вместе пили, — перебил мистер Бэмбридж.
— А врач у него был? — осведомился мистер Хоули.
— Да. Мистер Лидгейт. Сам мистер Булстрод просидел возле больного одну ночь. Тот скончался на третье утро.
— Ну-ка, ну-ка, Бэмбридж, — обратился мистер Хоули к барышнику. — Что рассказывал этот малый о Булстроде?
Группа слушателей к тому времени разрослась, ибо присутствие городского секретаря послужило порукой тому, что здесь рассказывается нечто достойное внимания; таким образом с повествованием мистера Бэмбриджа ознакомились семь человек. История эта, почти полностью нам известная, с упоминанием о пострадавшем Уилле Ладиславе и добавлением кое-каких подробностей и местного колорита, представляла собой ту самую тайну, разоблачения которой так боялся Булстрод… а теперь надеялся, что она навек погребена вместе с трупом Рафлса, — мрачный призрак былого, от которого, как он думал, его наконец-то избавило провидение. Да, провидение. Он не признавался даже себе, что сам способствовал достижению желанной цели — он просто принял то, что послано ему. Невозможно доказать, что он чем-то ускорил кончину этого человека.
Но сплетня разнеслась по городу, как запах гари. Мистер Фрэнк Хоули послал доверенного клерка в Стоун-Корт якобы справиться по поводу сена, на самом же деле выведать у миссис Эйбл все что можно о Рафлсе и его болезни Таким образом он выяснил, что приезжего доставил в Стоун-Корт на своей двуколке мистер Гарт; после чего мистер Хоули при первой же возможности побывал в конторе Кэлеба, дабы узнать, не согласится ли тот в случае нужды взять на себя роль третейского судьи в одном спорном вопросе, а затем как бы невзначай спросил о Рафлсе Кэлеб не сказал ни единого слова, которое повредило бы репутации Булстрода, однако вынужден был признать, что на прошлой неделе отказался от всех поручений банкира. Мистер Хоули, нимало не сомневаясь, что Рафлс выложил всю свою историю Гарту, вследствие чего тот отказался быть управляющим Булстрода, уже через несколько часов пересказал все это мистеру Толлеру. Так рассказ, передаваясь из уст в уста, в конце концов выглядел уже не предположением, а достоверным сообщением, якобы полученным непосредственно от Гарта, так что самый дотошный историк счел бы Кэлеба повинным в обнародовании и распространении этих слухов.
Мистер Хоули понимал, что ни разоблачения, сделанные Рафлсом, ни обстоятельства его смерти не могут послужить достаточным основанием для того, чтобы привлечь Булстрода к суду. Он отправился в Лоуик, где самолично изучил запись в церковной книге и обсудил все дело с мистером Фербратером, которого, как и мистера Хоули, ничуть не удивила внезапно выплывшая неприглядная история банкира, хотя со свойственным ему беспристрастием он, как всегда, старался воздерживаться от поспешных выводов. Но во время их беседы мистера Фербратера поразило еще одно совпадение, о котором он не сказал ни слова, хотя очень скоро о нем заговорили вслух все в Мидлмарче, утверждая, что «дело тут яснее ясного». Пока священник обсуждал причины, побудившие Булстрода опасаться Рафлса, у него внезапно мелькнула догадка, не связана ли с этими опасениями неожиданная щедрость, проявленная Булстродом по отношению к Лидгейту; хотя он не допускал мысли, чтобы Лидгейт сознательно позволил себя подкупить, он предчувствовал, что подозрительное стечение обстоятельств пагубно отразится на репутации врача. Мистер Хоули, как можно было предположить, пока еще ничего не знал о сделанном Лидгейтом займе, и мистер Фербратер приложил все старания, чтобы уклониться от этой темы.
— Да, — со вздохом сказал он, намереваясь закончить беседу, в течение которой было высказано множество предположений, из коих ни одного нельзя было доказать, — странная история. Итак, у нашего искрометного Ладислава оказалась причудливая родословная. Своевольная молодая дама и преисполненный патриотизма польский музыкант — для такого побега, как Ладислав, вполне подходящие ветви, но черенок в виде закладчика-еврея для меня полная неожиданность. Впрочем, никто не может угадать заранее, какие плоды принесет скрещивание. Некоторые виды грязи употребляются для очищения.
— Незачем гадать, и так все ясно, — сказал, садясь на лошадь, мистер Хоули. — Ничего доброго не может выйти, если какая-нибудь мерзость приметалась — евреи ли, корсиканцы, цыгане…
— Я знаю, вы всегда его не любили, Хоули. Но он, право же, человек бескорыстный и несуетный, — улыбаясь, произнес мистер Фербратер.
— Вот-вот! Это в вас виг сказывается, — заметил мистер Хоули, имевший привычку милостиво признавать, что Фербратер чертовски славный и добросердечный малый и его даже можно принять за тори.
Мистер Хоули не усмотрел ничего подозрительного в визитах Лидгейта к Рафлсу, хотя и понимал, что они обеляют Булстрода. Однако весть о том, что Лидгейт разом смог не только выкупить закладную, но и расплатиться со всеми долгами, быстро разнеслась по городу, обрастая разными догадками и предположениями, придававшими ей новое звучание и форму, и вскоре достигла слуха более проницательных истолкователей, которые не замедлили усмотреть многозначительную связь между внезапным улучшением денежных обстоятельств Лидгейта и желанием Булстрода замять скандал. О том, откуда у Лидгейта деньги, все непременно бы догадались, даже при отсутствии прямых улик, ибо, давно уже сплетничая о его делах, не раз упоминали, что ни собственная родня, ни тесть не желают ему помочь. Кроме того, подоспели и прямые улики, предоставленные не только банковским клерком, но и простодушной миссис Булстрод, которая упомянула о займе в разговоре с миссис Плимдейл, а та упомянула о нем своей невестке, урожденной Толлер, а та уж упоминала об этом всем. Общество сочло эту историю достаточно важной, чтобы устраивать в связи с ней званые обеды, и великое множество приглашений было дано и принято с целью перемыть косточки Булстроду и Лидгейту; жены, вдовы и старые девы чаще, нежели обычно, захватив с собой работу, отправлялись друг к дружке пить чай, мужчины же повсюду — от «Зеленого дракона» до заведения миссис Доллоп — обсуждали эту историю с несравненно большим пылом, чем вопрос, отклонит ли палата лордов билль о реформе.
