Альфонс Доде - Необычайные приключения Тартарена из Тараскона (пер. Митрофан Ремезов)
Началась длинная и страшная процедура.
Послѣ только что пройденнаго Алжира кочевыхъ туземцевѣ, Тартаренъ изъ Тараскона познакомился съ не менѣе потѣшнымъ, но и не менѣе грознымъ Алжиромъ городовъ, судебныхъ мѣстъ и адвокатскихъ кляузъ. Тутъ онъ узналъ всѣ судебные выверты, которые продѣлываются за стаканами пунша въ кофейняхъ, узналъ темную адвокатсжую практику, узналъ приставовъ и дѣлопроизводителей, всю голодную саранчу, гнѣздящуюся за кипами гербовой бумаги, объѣдающую колониста до подметокъ его сапоговъ, пожирающую его живьемъ.
Прежде всего оказалось необходимымъ рѣшить вопросъ о томъ, на какой территоріи убитъ левъ, — на территоріи гражданскаго или военнаго вѣдомства. Въ первомъ случаѣ дѣло подлежало разбирательству коммерчесжаго суда, во второмъ — Тартарепъ подвергался суду военному. При одномъ имени военнаго суда впечатлительному тарасконцу представлялось, что его сейчасъ же разстрѣляютъ на гласисѣ укрѣпленій, или, по крайней мѣрѣ, засадятъ на вѣки вѣковъ въ арабскій сило [4]. Всего ужаснѣе было то обстоятельство, что въ Алжирѣ до крайности сбивчиво разграниченіе этихъ двухъ территорій. Наконецъ, послѣ цѣлаго мѣсяца хлопотъ, интригъ, хожденій по арабскимъ бюро, было рѣшено, что хотя, съ одной стороны, левъ и убитъ на территоріи военнаго вѣдомства, за то, съ другой, Тартаренъ, стрѣляя въ него, находился на территоріи, состоящей въ гражданскомъ управленіи. А потому дѣло было разобрано гражданскимъ судомъ, и нашъ герой присужденъ въ уплатѣ убытковъ въ размѣрѣ двухъ тысячъ пятисотъ франковъ, не считая судебныхъ издержекъ.
Какъ раздѣлаться со всѣми этими платежами? Нѣсколько піастровъ, уцѣлѣвшихъ отъ захвата албанскимъ принцемъ, даннымъ-давно ушли на гербовую бумагу и на угощенія дѣльцовъ. Несчастный истребитель львовъ оказался вынужденнвмъ распродать въ розницу всѣ свои пожитки, начиная съ ружей, кинжаловъ и револьверовъ. Одинъ торговецъ бакалейными товарами купилъ пищевые консервы; аптекарь пріобрѣлъ остатки пластырей. Даже охотничьи сапоги отправились слѣдомъ за усовершенствованною складною палаткой, попавшею въ лавку старьевщика и занявшею мѣсто въ ряду кохинхинскихъ рѣдкостей. За всѣми уплатами у Тартарена остались только шкура льва и верблюдъ. Шкуру онъ тщательно упаковалъ и отправилъ въ Тарасконъ, адресовавпій ее на имя храбраго капитана Бравиды (читатель скоро узнаетъ, что сталось съ этимъ баснословнымъ трофеемъ). Что же касается верблюда, то нашъ знаменитый охотникъ разсчитывалъ воспользоваться имъ, чтобы добраться до города Алжира, только, конечно, не верхомъ, а продавши его и на эти деньги взявши мѣсто въ дилижансѣ. Онъ не безъ основанія отдавалъ предпочтеніе именно такому способу путешествовать на верблюдахъ. Къ несчастію, верблюдъ не шелъ съ рукъ, никто не давалъ за него ни сантима.
Между тѣмъ, Тартаренъ во что бы ни стало хотѣлъ какъ можно скорѣе добраться восвояси. Его неудержимо влекло увидать опять голубой корсажъ Байи, мирный домикъ съ фонтаномъ, отдохнуть подъ рѣзнымъ навѣсомъ веранды и тамъ дождаться присылки денегъ изъ Франціи, и нашъ герой не сталъ откладывать своего возвращенія; удрученный ударами судьбы, но бодрый духомъ, онъ рѣшилъ отправиться пѣшкомъ. Верблюдъ не покинулъ его при столь плачевныхъ обстоятельствахъ. Странное животное съ необычайною нѣжностью привязалось въ своему хозяину и шагъ за шагомъ, не отставая отъ него ни на аршинъ, послѣдовало за нимъ изъ Орлеансвилля.
Въ первую минуту такая преданность растрогала Тартарена; въ тому же, неприхотливый спутникъ ничего ему не стоилъ и питался чѣмъ попало. Но по прошествіи нѣсколькихъ дней уныло шагающій по пятамъ компаньонъ сталъ сильно надоѣдауь странствующему тарасконцу, видѣвшему въ немъ постоянное напоминаніе о всѣхъ своихъ невзгодахъ. Мало-по-малу стали противны до отвращенія и мрачно-задумчивая морда, и висящій сборками горбъ, и эта качающаяся походка. Короче сказать, герой возненавидѣлъ своего верблюда и только о томъ и думалъ, какъ бы отъ него избавиться; но это было совсѣмъ не такъ просто, какъ могло казаться. Тартаренъ пробовалъ скрыться отъ него потихоньку — верблюдъ его разыскивалъ; пробовалъ убѣжать отъ него — верблюдъ такъ шагалъ, что убѣжать не было возможности: Онъ кричалъ на него: «Пошелъ прочь!…» и бросалъ въ него камнями. Верблюдъ останавливался, грустно смотрѣлъ на него, потомъ черезъ минуту шагалъ опять и догонялъ его. Тартарену ничего больше не оставалось, какъ покориться своей участи.
Однако же, когда на девятый день своего пѣшаго хожденія измученный тарасконецъ, весь покрытый пылью, издали увидалъ среди зелени бѣлые балконы Алжира, когда онъ подошелъ къ городскимъ воротамъ и очутился на шумной дорогѣ, ведущей въ Мустафу, среди зуавовъ, носильщиковъ, лодочниковъ, торговокъ, прачекъ, среди разноголосой и разноязычной толпы, глазѣющей на него и его верблюда, онъ не выдержалъ:
— Нѣтъ! Это, наконецъ, невозможно! — проговорилъ онъ. — Не могу же я войти въ Алжиръ въ сопровожденіи такой гадины!
И, воспользовавшись тѣснотой. Тартаренъ бросился въ сторону и залегъ въ канавѣ. Черезъ минуту онъ увидалъ, какъ надъ его головой пронесся по дорогѣ старый верблюдъ съ тревожно вытянутою впередъ шеей.
Тутъ только нашъ герой вздохнулъ свободно, какъ человѣкъ, съ плечъ котораго свалилась большая тяжесть, и вошелъ въ городъ окольною дорогой мимо своего загороднаго садика.
VII
Катастрофа за катастрофой
У своего мавританскаго домика Тартаренъ остановился въ совершенномъ недоумѣніи. Смеркалось; на улицѣ не видно было ни души. Сквозь полуотворенную дверь, которую негритянка забыла запереть, слышались смѣхъ, звонъ стакановъ, хлопанье пробокъ шампанскаго и, покрывая весь этотъ пріятный шумъ, веселый и звонкій женскій голосъ пѣлъ:
Aimes-tu, Marco la Belle,
La danse aux salons en fleurs…
— Что за дьявольщина! — крикнулъ тарасконецъ, блѣднѣя, и кинулся во дворъ.
Несчастный Тартаренъ! Какіе виды онъ тутъ увидалъ! Подъ аркадами его тихаго пріюта, среди бутылокъ, лакомствъ, разбросанныхъ подушекъ, трубокъ, гитаръ и тамбуриновъ, стояла Байя, безъ голубаго корсажа, а въ одной прозрачной газовой сорочкѣ и въ широкихъ розовыхъ шароварахъ, и пѣла Marco la Belle, лихо надѣвши на беврень фуражку флотскаго офицера. У ея ногъ полулежалъ на цыновкѣ и громко хохоталъ надъ ея пѣсней пресыщенный любовью и вареньями разбойникъ Барбасу, капитанъ пакетбота Зуавъ…
Появленіе Тартарена, покрытаго пылью, исхудалаго, загорѣлаго, съ страшнымъ взоромъ и въ дыбомъ торчащей фескѣ, сразу оборвало это милое турецко-марсельское пиршество. Байя взвизгнула, точно испуганная собачонка, и убѣжала въ домъ. А Барбасу, какъ ни въ чемъ не бывало, продолжалъ хохотать еще громче.
— Эге!… Господинъ Тартаренъ! Ну, что-то вы теперь скажете? Какъ видите, она говорить по-французски!
— Капитанъ! — крикнулъ Тартаренъ, не помня себя отъ бѣшенства.
— Digoli que vengué, moun bon! — крикнула мавританка, наклоняясь черезъ перила балкона.
Нашъ злосчастный герой былъ окончательно уничтоженъ и безсильно упалъ на тамбуринъ. Его мавританка говорила даже по-марсельски!
— Предупреждалъ я васъ не очень-то довѣрять марсельскимъ дамамъ! — наставительно сказалъ Барбасу. — И вотъ насчетъ вашего албанскаго принца тоже…
Тартаренъ поднялъ голову.
— А вы знаете, гдѣ принцъ?
— О, недалеко. Теперь онъ погоститъ пять лѣтъ въ тюрьмѣ Мустафы. Молодецъ попался съ поличнымъ… Ему, впрочемъ, не въ первый разъ приходится отсиживать. Его высочество уже высидѣлъ гдѣ-то три года. Да, позвольте, я даже припоминаю гдѣ: у васъ въ Тарасконѣ.
— Въ Тарасконѣ!…- вскричалъ Тартаренъ, которому вдругъ все стало ясно. — Такъ вотъ почему онъ зналъ только одну часть города…
— Само собою разумѣется… Ту часть, что видна изъ тюремныхъ оконъ… Ахъ, милѣйшій мой господинъ Тартаренъ, надо держать ухо очень востро въ этомъ проклятомъ краю, не то здѣсь живо обдѣлаютъ на всѣ лады… Вотъ хоть бы взять вашу исторію съ муэзиномъ.
— Какую исторію? Съ какимъ еще муэзиномъ?
— Ге! А вы и не подозрѣваете!… Вонъ съ тѣмъ муэзиномъ, что волочился за Байей… Въ Акбарѣ [5] разсказана эта исторія сполна, и весь Алжиръ еще о ею пору надъ ней потѣшается… На самомъ дѣлѣ трудно придумать что-нибудь забавнѣе этого муэзина, который, распѣвая молитвы на своемъ минаретѣ, у васъ передъ носомъ обьяснялся въ любви съ вашею сожительннцей и назначалъ ей свиданія, выкрикивая хвалы Аллаху…
— Да они здѣсь всѣ, поголовно, мошенники и негодяи! — завопилъ несчастный тарасконецъ.
— Таковъ уже, знаете, всегда новый край, — философски замѣтилъ Барбасу. — Какъ бы то ни было, однако, послушайтесь моего совѣта и возвращайтесь-ка поскорѣе въ Тарасконъ.
— Легко вамъ говорить: возвращайтесь… А съ чѣмъ бы это я возвратился?… Деньги гдѣ?… Вы, стало быть, не знаете, какъ меня ощипали тамъ въ пустынѣ?
