Джим Томпсон - Преступление
...У окна стоял маленький радиоприемник. Стол был завален фруктами, сластями и чипсами, да еще стопка комиксов фута в два высотой. Когда я вошел, он читал их, с трудом перелистывая страницы, так как держал в одной руке кока-колу, а в другой банан.
Продолжая почитывать, он отвечал мне рассеянно, явно не интересуясь происходящим. Сейчас с ним было все в порядке. Чудесным образом он задержался на краю бездны. Ему не хотелось ни вспоминать прошедшее, ни заглядывать вперед.
Он поинтересовался родителями: отчего они не приходят его навестить. Я сказал, что им хотелось, но я их отговорил. Они очень расстроены. Это будет тяжело для всех.
— Ну, — беспечно протянул он, — может, и правильно. Лучше им пока подождать.
Он перевернул страничку, одновременно жуя банан и попивая коку. Я спросил:
— Подождать чего, Боб? Твоего приговора или когда ты выйдешь из психушки?
— Чего?
— Послушай, Боб! Боб!
— Ну? — раздраженно протянул он не глядя. — Ну, я слушаю, слушаю.
Я выхватил у него книжку и отшвырнул ее. Банан полетел в мусорную корзину, за ним последовала и вода. Он закричал:
— Эй! Вы что тут...
— Заткнись! Я задаю вопросы, ясно? Я задаю вопросы, а ты отвечаешь, когда спрашивают. Понятно, Боб? Я тебя спрашиваю!
Что-то неясное промелькнуло в его глазах. Он кивнул подавленно.
— Ну так вот. Вопрос первый: почему ты соврал тогда, во время нашего первого разговора?
— Соврал? Ничего я не врал.
— А кому ты врал? Прекрати, выплюнь сейчас же! Ты мне сказал, что не убивал Джози Эдлман, а прокурору сказал, что убил. Так где же правда?
— Ну, я... ну, мистер Клинтон говорил...
— Да плевать, что он там говорил. Гроша ломаного не стоит. Мне ты соврал? Убил ты девчонку?
Он потряс головой:
— Не-а. Конечно, нет.
— Значит, ты соврал мистеру Клинтону. Если не наврал мне, то наврал ему. Правильно, Боб? Правды две не бывает. Если мне ты сказал правду, то ему неправду. Так?
Он остановился в нерешительности.
— Ну так как?
Он вздрогнул:
— Ну, понимаете, у меня все спуталось. Я хотел ему сказать правду, но запутался. Он ведь говорил: может, это было так, а может, вот этак. А я сказал: наверное, так и было. Я запутался совсем. Поэтому сказал ему правду, так же как он сам говорил.
— Понятно. Ему ты сказал, что убил Джози и что это правда, а мне — что не убивал и что это тоже правда.
— Ага. Это...
Я шлепнул его по губам. Со стуком влетел надзиратель. Я ему велел убираться:
— Я тут из клиента душу вытряхиваю, и не мешайте!
— Я должен сообщить мистеру Клинтону!
— Ступайте! Идите пройдитесь и не торопитесь назад!
Он хлопнул дверью и, конечно, не вернулся. Клинт понимал, чем я занимаюсь, и у него не было возражений. С некоторыми вариациями, и, естественно, с противоположной целью — я выполнял в точности ту же работу, что и он.
Я подвел парнишку к раковине, твердя ему, что нечего кричать: я всего лишь пытаюсь ему помочь, и он когда-нибудь скажет мне за это спасибо. Слегка подтрунивая, пока он не начал понемногу улыбаться, помог ему сполоснуться.
— Ну вот что, милый мой, — начал я. — Давай-ка начнем по-новому. Теперь больше нас никто не запутает, да?
— Н-нет, сэр.
— Ты ведь не убивал Джози?
— Нет, сэр. Думаю, что... Нет, сэр.
— Ты сказал мне правду. Мистеру Клинтону ты сказал неправду.
— Да, сэр.
— В полдень ты был на площадке для гольфа. И незадолго до, и несколько позже тоже.
— Да, сэр.
— Мистер Клинтон что-нибудь тебе обещал за признание? Ну, типа: скажи, что ты убил Джози, и мы тебя отпустим?
Он поколебался.
— Ну, что-то вроде. Он сказал: будешь вести себя честно, и я тоже буду; что он знает, что я на самом деле не хотел этого, и что все это была просто ошибка, и что он не думает, что кого-то накажут за...
— Но впрямую он тебе ничего не обещал?
— Впрямую вроде нет. Но мне показалось...
Я кивнул и раскрыл портфель. Он спросил:
— Мистер Коссмейер, так что же они...
— Да ничего. Ничего они не сделают. Только говори правду, и все будет нормально.
Я вытащил из портфеля толстую пачку фотографий и, разложив их в три ряда на постели, кивком подозвал его.
— Боб, это сделано во время аэрофотосъемки с вертолета. Снимали эстакаду, каньон, Твой дом и то, что вокруг него, и потом по прямой до поля для игры в гольф. То есть все места, где ты прошел...
Он посмотрел вопросительно.
— Ну, конечно, на снимках все очень мелко — имей это в виду, — однако вошло все. Все деревья, и опоры электропередач, и прочее. Посмотри и постарайся поточнее показать путь, которым ты шел.
Он склонился над снимками. И через секунду оглянулся на меня:
— Они не... они не в том порядке. Можно мне их разложить?
— Ты уверен? Ну, давай разложи правильно.
В действительности снимки представляли собой одну целостную картину, которую я разделил и намеренно перемешал.
Он разложил их минуты за две. Это, разумеется, еще ничего не подтверждало, но, по крайней мере, я почувствовал некоторое удовлетворение. Значит, он там был совсем недавно. Я дал ему карандаш, и он прочертил свой путь. И сделал это очень быстро. Может, подумал я, даже слишком быстро?
— Боб, ты всегда ходил таким путем? Вниз по этому маленькому склону, после наверх и так далее?
— Ну... — Он почесал голову.
— Ты очень часто ходил по одному и тому же маршруту, да? То-то ты так хорошо его запомнил.
Он рассматривал меня задумчиво, облизывая губы. Потом переспросил осторожно:
— Ну а что вы хотите от меня услышать, мистер Коссмейер?
— Только правду, Боб. Какова бы она ни была — вот что я от тебя хочу.
— Ну... тогда, наверное, нет. То есть я имею в виду, я только в тот день так пошел.
— Отлично, — отвечал я мягко. — Значит, это правда, только этого я и хотел. Теперь давай посмотрим. Давай мою память проверим. Ты в тот день был очень взволнован. Не оглядывался по сторонам и очень торопился. Правильно?
Тогда скажи мне — только правду, — как же ты так хорошо запомнил путь?
— Ну... — он судорожно сглотнул, — может, я не запомнил. Может, вы не хотите, чтоб я говорил, что...
— Боб, послушай меня, мальчик. Я на твоей стороне. Я твой друг. Понимаешь, я как врач. Ты же знаешь, иногда врач причиняет боль для блага больного. Вот и я делаю то же самое. Ты должен понять. Ты ведь хороший, неглупый парень. Только говори мне правду — говори все. Как помнишь.
— Ну, я не помню точно. Так, что-то припоминаю.
— Ну и?..
— Ну, я тогда едва что-то замечал. Теперь только начинаю что-то припоминать. Ну, то есть точно не помню, а припоминаю.
— Так-так, молодец, Боб, продолжай.
— Обычно я там шел не торопясь. Ну, мог засмотреться на кроличью нору или там перепрыгивать через канаву, камнем в столб кидаться — ну, короче, всякая ерунда. Но в тот день мне было не до того. Я просто шагал вперед, куда глаза глядят, и...
— Ну естественно! И с любым на твоем месте было бы то же самое. Отлично, Боб!
Нет, это все не годилось. Для Клинтона и для суда этого было недостаточно. Хотя... могло бы помочь — немного. Что-то на этом можно соорудить. Звучит вполне достоверно, правдоподобно — мальчик не мог это выдумать под влиянием момента. Только бы он упорно стоял на своем — если, конечно, это правда, а не попытка угодить мне...
Я не хотел на него давить. Видит Бог, не хотел. Но ничего другого не оставалось. Надо было быстро выудить из него правду. Сам бы он дозревал до этого неделями — если бы вообще дозрел — а времени у нас в обрез. Во всяком случае, у меня... У меня же не один клиент! Не собираюсь же я всю жизнь возиться с ним одним! Долго же тебе придется жить, Коссмейер!
Я предложил ему газировки, взял и себе. Пошутил с ним еще, заставил усмехнуться несколько раз. Когда мы вновь обратились к фотографиям, казалось, он чувствует себя свободнее. Нормально реагировал на вопросы, отвечал уже без оглядки на то, как я это воспринимаю.
Ну да, там была яма у высоковольтной линии, но она там уже давно. Он не знает, если только ее не выкопали для опоры — по ошибке. Но у этих опор никто не появлялся, так что спросить не у кого.
Да, верно, там есть выгон с какими-то коровами. Но дом далековато оттуда, за несколько миль. Чтобы его увидеть, надо выйти к шоссе, а он туда не ходил.
Да, точно, здесь, левее, что-то вроде свалки. Теперь ее огородили и запретили возить в нее мусор. И все равно это порядочно от его маршрута. К ней ведет что-то вроде заброшенной проселочной дороги, которой больше никто не пользуется.
Да, еще пруд. Там таких маленьких прудиков два или три. И ничего в них нет — одни головастики. Никто там не купается и рыбу не удит. Никогда он там никого не видел, так что и в тот день никого там быть не могло.
Ну да, он покуривал немножко, но только если угощали. Никогда не покупал. И никогда не оставлял окурков после себя на том месте, где убивал время. Ну да, было такое местечко, прямо вон у тех камней. Да, точно, там земля очень твердая. Может, там и остались какие-нибудь отпечатки следов, но разве это что-то доказывает? Иной раз он мог их там оставить... Да, эти наручные часы почти всегда на нем. Отец ему купил, когда они как-то вместе ездили в город, и... поэтому он знал, который час. И не нужно было никого спрашивать. Да и кого спросить-то...
