Лесли Хартли - Посредник
Машинально я огляделся в поисках Маркуса. Но Маркуса не было. Придется проводить день одному: остальные, кавалеры ордена Зодиака, витали где-то в высших сферах. Искать их я не стану. Былой боязни уже нет — если подойду, они встретят меня приветливо; но я буду им мешать. К тому же мне очень, очень хотелось побыть одному.
Как лучше постичь жару, вот в чем вопрос: как лучше почувствовать ее силу, слиться с нею? В послеобеденное время мы с Маркусом обычно слонялись по усадьбе — нас привлекали ее отдаленные ответвления. Но сегодня я этим не ограничусь. Кроме дороги для экипажа я знал только одну — дорогу к реке. Ее я и выбрал.
Даже по сравнению со вчерашним днем заливной луг еще больше подсох. Ржавые лужицы вдоль насыпной дорожки помелели, сквозь сероватую дымку поблескивали ивы. А вдруг на реке я снова встречу фермера? Но его не было, не было вообще никого, никто не кричал, не смеялся, не плескался, и тишина эта, как и в первый раз, испугала меня — наверное, мыслью об утопленниках. Я взобрался на черный эшафот — горячо, как на сковородке, — и глянул вниз на зеркало, расколовшееся после прыжка фермера. Сейчас оно снова было безупречным; в нем плыло потемневшее отражение неба.
Я перебрался через шлюз и пошел по тропке между высокими, в мой рост, камышами. Скоро встретился второй шлюз, поменьше, но с двумя шлюзовыми воротами вместо одних. Перебравшись и через него, я оказался в поле. Оно было недавно убрано; на земле лежали валки скошенных колосьев, рядом стояли готовые снопы. Их очертания слегка отличались от уилтширских — лишнее подтверждение тому, что я попал в другой мир.
Впервые я пожалел, что на ногах у меня полуботинки — жнивье кололо лодыжки. Но эти жесткие и резкие уколы особой боли не причиняли. В дальнем углу поля показались ворота, и я, внимательно глядя под ноги, пошел к ним.
За забором начиналась изрытая глубокими колеями дорога. В некоторых местах узкие рытвины запеклись от жары, и, когда я ступал в них (мне казалось, что так надо), ногу с трудом удавалось вытащить. А вдруг я застряну, буду здесь корчиться и извиваться, словно попавший в ловушку горностай, — когда-то придет помощь!
За полями дорога упиралась в холм и, казалось, исчезала — во всяком случае, на серо-зеленом склоне ее видно не было. Но вскоре я обнаружил, что она поворачивает налево и, петляя между полезащитными полосами, доходит до двора фермы и дома. Там дорога прерывалась.
Для мальчишки моего поколения ферма означала приключение. Она символизировала романтику, как индейский вигвам. Здесь столько неожиданного: и злая овчарка — попробуй-ка не испугайся ее, и скирда сена, с которой можно съехать, а не можешь — значит, трус.
Вокруг не было ни души.
Я отворил ворота и вошел. Прямо передо мной стояла большая скирда, вдоль нее маняще поднималась лестница. Я втянул голову в плечи и, мягко ступая и оглядываясь по сторонам, начал осмотр местности. Скирда была старая, половину сена уже срезали. Но съехать с нее все равно можно, еще как! Особым желанием прокатиться я не горел, но деваться некуда — так можно и уважение к себе потерять. Мне вдруг почудилось, что на меня смотрит вся школа, я ощутил легкий озноб. Захотелось с этим катанием поскорее разделаться, и я упустил из виду, что опытные в этом деле люди никогда не забывали об одной практической предосторожности, ничуть не унизительной: подстелить солому, чтобы смягчить падение. Соломы вокруг было навалом, но я пренебрег ею, слишком торопился.
Дикий прыжок по воздуху, почти полет, оказался восхитительным: меня обдало волной прохлады; я, конечно, почитатель жары, но временами отдохнуть от нее тоже не грех — тут все логично. Я уже собрался прокатиться еще несколько раз, как вдруг бац! — колено мое столкнулось с чем-то твердым. Это, как потом выяснилось, был чурбан для колки дров, он стоял под стогом, укрытый соломой; но в ту секунду мне было не до размышлений, я застонал — из длинной ссадины ниже колена засочилась кровь. Блеснула мысль о судьбе Дженкинса и Строуда. Что у меня: перелом ноги или сотрясение мозга?
Не знаю, что бы я предпринял, но решать мне не пришлось. Через двор широкими шагами шел фермер, в каждой руке — ведро с водой. Я узнал его — это был Тед Берджес с реки, но он явно не узнал меня.
— Какого дьявола... — начал он, и в его рыжевато-карих глазах заискрились недобрые огоньки. — Ты как, черт тебя дери, сюда попал? Вот сейчас выпорю тебя, на всю жизнь запомнишь.
Как ни странно, я ничуть на него не обиделся: именно так, по моему мнению, и должен был разговаривать сердитый фермер; пожалуй, выскажись он менее грубо, я был бы разочарован. Но мне стало до жути страшно — из закатанных рукавов его рубахи торчали руки, которые мне очень хорошо запомнились, и я знал: он в состоянии выполнить угрозу.
— А я вас знаю! — выдохнул я, в надежде отвести его гнев. — Мы... мы встречались!
— Где? — недоверчиво спросил он. — Где?
— У реки, — ответил я. — Вы там купались... а я пришел с остальными.
— А-а! — воскликнул он; его голос и отношение ко мне полностью изменилось. — Значит, вы из Холла.
Я кивнул с достоинством, на какое был способен в моем положении — я полулежал, скрючив спину, стебли соломы щекотали мне шею, и чувствовал себя невероятно маленьким, да и выглядел, без сомнения, таковым. Главная физическая опасность миновала, и сразу вернулась острая боль в колене. Я легонько коснулся места ушиба и поморщился.
— Пожалуй, надо перевязать, — сказал он. — Идемте. Сами идти можете?
Он подал руку и потянул меня. Колено болело и отказывалось гнуться; я заковылял.
— Счастье, что сегодня воскресенье, — заметил он. — А то меня здесь нипочем бы не было. Я поил лошадей и вдруг слышу: крик.
— Разве я кричал? — удрученно поинтересовался я.
— Было дело. Но многие на вашем месте ревели бы белугой.
Я оценил комплимент, и мне захотелось сказать ему что-нибудь приятное.
— А я видел, как вы ныряли, — нашелся я. — Очень здорово.
Мои слова ему и вправду понравились; потом он проговорил:
— Не сердитесь, если я сказал пару ласковых. Такой уж я человек, а тут еще четырехногие дьяволы житья не дают.
Я и не подумал презирать его за то, что он изменил тон, как только узнал, откуда я: это казалось мне естественным, верным и правильным; я и сам изменил тон, когда понял, что Тримингем — виконт. Мои иерархические построения стали моей моралью, я сознательно воспринимал людей в зависимости от их положения.
Мы вошли в дом — жалкое жилище, — и дверь привела нас прямо в кухню.
— Больше всего я живу здесь, — объявил он, как бы оправдываясь. — Есть фермеры, которые только командуют, а я все делаю сам. Садитесь, сейчас найдем что-нибудь для перевязки.
Я сел и только тогда понял, как сильно расшиб колено.
Он вернулся с бутылкой карболки и какими-то тряпками. Потом вытащил из раковины белый эмалированный кувшин и промыл ссадину, уже переставшую кровоточить.
— Повезло вам, — заметил он, — что бриджи с гетрами целы остались. А то плакал бы ваш зеленый костюмчик.
Я почувствовал облегчение — действительно повезло.
— Его подарила мисс Мариан, — сообщил я. — Мисс Мариан Модсли, из Холла.
— Правда? — спросил он, вытирая мне колено. — Я с этими господами почти не знаюсь. Потерпите, сейчас будет больно. — Он обмакнул тряпку в карболку и приложил к ране. В глазах встали слезы, но я даже не поморщился. — Да вы спартанец, — похвалил он, и лучшей награды мне не требовалось. — А теперь перевяжем вот этим. — Он достал старый носовой платок.
— А вам он не понадобится? — встревожился я.
— У меня их хватает. — Мой вопрос его немного озадачил. Он сильно затянул повязку. — Не туго?
Мне нравилось, как он, словно через силу, заботился обо мне.
— Попробуйте походить, — велел он.
Я заковылял по каменным плитам кухонного пола: повязка держала, и стало легче. Как приятно сознавать, что у истории с плохим началом — отличный конец! Вот уж будет о чем рассказать! Вдруг меня словно током ударило: с ним надо как-то рассчитаться! Разумеется, как и все дети, я привык, что взрослые делают для меня то и это, но я был уже не ребенок и понимал, что значит «оказать услугу». Предложить ему деньги? Неудобно, да у меня их и нет. Как же быть? Может, что-то подарить ему? О подарках я задумывался нередко. Я оглядел кухню — здесь не было никаких украшений, разве что календарь скотовода, и все разительно отличалось от моего теперешнего обиталища — и напыщенно произнес:
— Большое вам спасибо, мистер Берджес. (Здорово я всунул «мистера».) Могу ли быть вам чем-нибудь полезен?
Я не сомневался, что он откажется, но он как-то строго посмотрел на меня и сказал:
— Может, и так.
Я вмиг навострил уши.
— Передадите кое-что для меня?
— Разумеется, — разочарованно ответил я — подумаешь, просьба! Я вспомнил поручение Тримингема и какой из этого вышел толк. — Что нужно передать и кому?
