Рональд Харвуд - Одинаковые тени
Я подхожу к ней, беру ее за затылок, пригибаю к себе и стараюсь поцеловать, но она отводит голову.
— Что с тобой, черт побери? — спрашиваю я. — Зачем ты ко мне пришла, если так себя ведешь?
И знаете что? Она молчит. Да, сэр. Не говорит ни слова. Друг, иногда я сержусь на эту Нэнси.
— Нэнси, — говорю я, — этот Джанни Гриква говорит, что ты моя женщина. Но ты себя ведешь не как моя женщина. Отчего ты так, а? Отчего? Если ты моя женщина, у нас есть о чем поговорить, кое-что мне нужно узнать и кое-что сделать.
— Вот что, Джорджи, — говорит она, — отведи меня на митинг твоего дяди Каланги и можешь спать со мной день и ночь.
Знаете, я вам что-то должен сказать. Друг, мне не нравится, когда женщина говорит такие вещи, потому что это не похоже на дело, — вы меня понимаете? И во-вторых, я не хочу водить Нэнси ни на какие митинги. Но я говорю:
— Зачем это тебе идти на дядин митинг?
— Люблю послушать, — говорит она.
— Тогда о'кей. Мы с тобой пойдем на митинг в четверг вечером.
— В четверг вечером? — переспрашивает она, вроде бы удивленно. — А где?
— Неважно где. Я тебя туда отведу, если ты обещаешь, что после этого мы кое о чем поговорим.
— Да скажи мне, где будет этот митинг.
— Нет, Нэнси. Не могу.
— Послушай, Джорджи, скажи мне, где будет митинг, и мы с тобой проведем в постели целую неделю.
— Клуф Нек, Хай-роуд, дом 7,— говорю я. — О'кей. Стало быть, ты обещаешь, а?
И мы идем в большую комнату вниз. Я конечно бы провел с ней в постели целую неделю, но она знает, что я этого не могу, потому что мастер Абель на столько меня не отпустит.
И вот я сижу за столиком и смотрю, как люди пьют и танцуют. Джанни Гриква разгуливает взад-вперед и воображает, что всех осчастливил, потому что он с шуточками и хихиканьем ходит от столика к столику и забирает у людей деньги. Друг, я понять не могу, как это его дом не прикрыла полиция, потому что полиция не переносит таких домов.
Проходит сколько-то времени, и я уже порядочно выпил и вроде бы совсем счастлив, хотя я все время слежу за Нэнси. Друг, она ни с кем не танцует, и ни с кем не разговаривает, и не смотрит в мою сторону. Она просто сидит на месте. Но я почти счастлив, и я вспоминаю, как Фреда, совсем раздетая, подходила ко всем мужчинам, и я думаю, что, может, неделя с Нэнси начнется сейчас же.
— Нэнси, пошли наверх, — говорю я.
— После митинга, большой мальчик. Как я обещала.
И я молчу, хоть мне это не нравится.
— Так я пошел, — говорю я.
— Хорошо, Джорджи, — говорит она.
— В четверг вечером, — говорю я. — Встретимся перед муниципалитетом в половине седьмого. О'кей?
— О'кей.
— А после митинга кое о чем потолкуем, ладно?
— Друг, — говорит она, — не волнуйся. После митинга можешь делать со мной все, что хочешь.
И она улыбается, и я ей говорю:
— Обещаешь?
— Обещаю, друг. Конечно.
— О’кей, — говорю я.
И тут ко мне подходит Джанни Гриква и спрашивает:
— Уходишь, Джорджи?
— Да, сэр, — говорю я.
Я иду к выходу, а этот Джанни провожает меня и знаете что делает? Он сует мне в руку фунтовую бумажку.
— Это за то, что ты хороший парень, — говорит он.
И я ухожу домой.
X
Всю среду я думал про вторник. Друг, сначала этот священник задал мне задачу. Потом мастер Абель и снимки и весь этот разговор о голосе совести. Друг, иногда я по целым дням не слышу ни слова от этой моей совести, — вы меня поняли? Вот так мастер Абель один раз объяснил мне кое-что. Он сказал, что не потому плохо гулять с девушкой, что будет ребенок, и не потому плохо врать, что все может раскрыться, а просто плохо гулять с девушкой и плохо врать. Это плохо, и все тут. И когда я спросил мастера Абеля, почему это плохо, он опять сказал мне о совести. Я хочу вам сказать, что моя совесть не всегда говорит мне, что это плохо, но так говорит мастер Абель, а он образованный, и поэтому я ему верю. Но почему это плохо, а? Друг, я не понимаю. Ты находишь девушку и гуляешь с ней, и, может быть, что-то еще, и, может, тебе это нравится. Что ж тут плохого? И, может, полицейский подходит к тебе и говорит, что ты нарушил закон, а ты говоришь, что не нарушал закона, и он, может быть, тебе верит и отпускает. Ты врешь, но зато ты не в тюрьме, так что ж тут плохого, а? Друг, этого мне не понять. Тебе говорят, что у тебя должна быть всего одна жена. Почему, а? Ты, может, устал от этой жены и хочешь другую, но тебе это не разрешается. Европейцам можно все, что они захотят, но с нами другое дело, — вы меня поняли? Потому что, друг, мы неевропейцы и у нас черная кожа. Да, сэр. Мы африканцы, конечно, и никто другой. Мой дядя Каланга все это знает, это я вам говорю. И он говорит, что наше проклятое правительство хочет заставить нас сделаться европейцами и оттого у нас столько неприятностей. Он говорит, что если бы они оставили нас в покое и позволили оставаться африканцами, мы бы были о'кей и ни у кого бы не было неприятностей. Да, сэр. Я ему верю, потому что он образованный.
Но, друг, я не нахожу себе места. Я думаю, что, может, слишком много болтал про этот митинг. Я помню, что сказал Нэнси, где будет митинг, но, друг, мне не следовало этого делать из-за приписки: «Запомни адрес и время и разорви письмо. К.» Это написал мой дядя, и это значит, что я не должен никому ничего говорить. Так что, друг, может, я поступил неправильно. Но эта Нэнси заставляет меня делать то, чего я не хочу. Друг, я бы женился на этой Нэнси, в первый раз я встречаю такую девушку.
И я думаю, как хорошо было бы пойти к священнику Сэндерсу с Нэнси и сказать, что я хочу на ней жениться. Но, черт возьми, я совсем забыл, что у него церковь только для европейцев и ты не можешь в ней обвенчаться. И я даже не хочу идти туда в воскресенье молиться вместе с европейцами, потому что потом неприятностей не оберешься. Я знаю этих европейцев. Может, священник и хочет, чтобы мы там молились, но европейцы этого не хотят. И если об этом прослышит наше проклятое правительство, оно наверняка посадит нас всех в тюрьму, это я вам говорю.
Друг, я устал от всего такого и хочу обо всем позабыть, вот я и подумал, что лучше пойти к другу Питу из отеля «Океан» и потом, может, сходить в кино.
Стало быть, в среду вечером я иду в отель «Океан» к моему другу Питу Мдане, потому что мастер Абель дома не ужинает и мне незачем его ждать.
Пит Мдане — славный человек, это я вам говорю. Ему столько лет, сколько мне, двадцать пять, и он такой же высокий, как я, только не такой образованный. Он грамотно пишет и, может, немножко читает, но он необразованный, — вы понимаете? И когда мы вместе, мы не говорим об образованных вещах — только о девушках и шикарной одежде. У него есть эта женщина Сара — я вам должен сказать, что я с ней имел дело и она очень хорошая девушка, только Пит не знает, что я имел дело с его женщиной. У нее и с другими были дела. Да, сэр. Я точно знаю.
И вот я жду, когда он выйдет из отеля, потому что в среду вечером он не работает.
— Привет, Пит, — говорю я.
— Джордж Вашингтон! — говорит он. — Порядок!
— Как жизнь? — говорю я.
— Джордж Вашингтон! — говорит он. — Порядок!
— Значит, у тебя все в порядке? — говорю я.
— Порядок номер сто процентов, — говорит он и улыбается.
Друг, какая у этого Пита улыбка! Отсюда до Иоганнесбурга.
— Джордж Вашингтон! — говорит он. — Порядок!
— Красивая у тебя куртка, — говорю я.
— Еще бы. Два фунта. Еще бы. Красивая! Порядок!
— Как насчет кино? — говорю я.
— Мысль на миллион долларов. Порядок!
— Порядок, — говорю я. — Куда пойдем?
— Хорошие брюки, парень, — говорит он. — Очень хорошие, Порядок!
— Так на какую картину ты хочешь? — говорю я.
— Обожаю летние брюки. Факт. Да, сэр. Ух!
— Я тоже, — говорю я.
— Еще бы, — говорит он. — Ух!
— Что идет в кино, а? Скажи мне, что идет в кино.
— Где ты достал эти брюки, Джордж Вашингтон?
— У Гарри, — говорю я.
— Ух! У этого Гарри водятся отличные брюки. Порядок!
— Какую картину ты хочешь посмотреть, а? — говорю я.
— Сколько стоят такие брюки, Джордж Вашингтон?
— Тридцать шиллингов, — говорю я.
— Ух! Это дешево. Порядок!
— Пойдем…
— Да, сэр. Дешево. Порядок!
— А как насчет того, чтобы нам с тобой сегодня сходить в кино?
— Кино будет просто прекрасно. Еще как!
— О'кей. Стало быть, мы пойдем. Куда мы пойдем?
— Куда ты хочешь идти, Джордж Вашингтон? — говорит он.
— Не знаю, друг. Сам скажи, куда мы пойдем.
— Я в этом не понимаю, Джордж Вашингтон. Скажи ты.
— А что сегодня идет в кино, друг? — говорю я.
— Это вопрос, приятель. Это вопрос.
— Так ты не знаешь, что идет в кино?
— Конечно знаю, только надо хорошенько подумать, Ух!
— Давай думай, Пит.
— Я и думаю, Джордж Вашингтон. Я думаю. Ух!
