Чарльз Диккенс - Лавка древностей. Часть 2
Согрѣвшись на постояломъ дворѣ, опять влѣзаешь въ фуру. Сначала сидишь бодро и не думаешь о снѣ, но скоро опять дремота начинаетъ тебя одолѣвать. Вотъ ужъ и крѣпко заснулъ, и вдругъ тебя будитъ какой-то странный шумъ: точно комета, промчался мимо мальпость съ зажженными фонарями. Передъ тобой мелькнула заспанная физіономія какого-то господина въ мѣховой шапкѣ, - онъ какъ-то странно таращилъ на тебя глаза, да кондукторь на запяткахъ, — тотъ силился, стоя, согрѣть ноги, а затѣмъ все исчезло, какъ сонъ… Вотъ мы у шлагбаума. Смотритель давно уже спитъ въ той маленькой комнаткѣ, наверху, гдѣ мерцаетъ ночншсь. Послѣ многократнаго стука въ дверь, онъ неразборчиво выкрикиваетъ что-то изъ-подъ одѣяла, но, немного спустя, выходитъ, въ ночномъ колпакѣ, дрожа отъ холода и посылая къ чорту всѣхъ проѣзжающихъ ночью, открываеггь ворота, и мы ѣдемъ дальше. Ночь приближается къ концу. На зарѣ становится еще холоднѣе. На горизонтѣ показывается тоненькая полоска свѣта. Она по степенно расширяется и разрастается; изъ сѣрой тѣни переходитъ въ бѣлую, потомъ въ желтую и, наконецъ, въ огненно-красную. Наступаетъ день, разливая всюду жизнь и веселье. Вонъ тамъ, на полѣ, уже мужички идутъ за плугомъ, птички зашевелились и зачирикали въ деревьяхъ и въ изгородяхъ, и мальчики уже принялись разгонять ихъ трещотками. Пріѣхали въ городъ. На базарѣ большое оживленіе: постоялый дворъ загроможденъ повозками и бричками; у дверей лавокь стоятъ приказчики, зазывая покупателей; на улицѣ взадъ и впередъ гоняють лошадей, которыхъ привели на продажу; тутъ же въ грязи копаются свиньи. Выскочивъ изъ лужи, съ длинной веревкой, болтающейся у ногъ, эти милыя животныя забѣгаютъ въ аптеку, откуда ихъ метлой выгоняютъ аптекарскіе ученики. Ночной дилижансъ мѣняеть лошадей; продрогшіе пассажиры такіе хмурые, скучные и не интересные съ виду: у иныхъ за ночь такъ отросла борода, точно они мѣсяца три ее не брили. За то кучеръ выглядываетъ такимъ бодрымъ, свѣжимъ, элегантнымъ въ сравненіи съ ними. Боже! что за жизнь, что за суета вездѣ, какое разнообразіе впечатлѣнійі Ну, что можетъ быть пріятнѣе подобнаго путешествія въ фурѣ? Иногда Нелли сажала вмѣсто себя дѣдушку, иногда ей удавалось уговорить и учителя, чтобы онъ отдохнулъ въ колымагѣ, и тогда она шла нѣсколько версть пѣшкомъ. Такимъ-то образомъ они наконецъ добрались до большого города, дальше котораго фура уже не шла, гдѣ они и провели ночь. Вотъ они миновали большую церковь. На улицахъ много старинныхъ домовъ, построенныхъ изъ какой-то глины и черныхъ балокъ, перекрещивающихся во всѣхъ направленіяхъ, что придаетъ имъ особенно древній, оригинальный видъ. Двери низкія, сводчатыя; у иныхъ дубовые портики и тутъ же у входа скамейки странной формы, на которыхъ когда-то, въ лѣтніе вечера, отдыхали обитатели этихъ домовъ. Окна изъ маленькихъ подслѣповатыхъ стеколъ мигаютъ и щурятся на прохожихъ, словно они плохо видятъ. Далеко за собой оставили наши путники фабричный районъ; лишь кое-гдѣ въ полѣ одиноко высится заводская труба, все вокругъ сожигая своимъ дыханіемъ. Пройдя только что описанный нами городъ, они вышли въ поле и уже стали приближаться къ мѣсту своего назначенія.
Деревня, въ которую они направлялись, была еще довольно далеко отъ нихъ; не настолько, однако, чтобы имъ необходимо было провести еще одну ночь въ дорогѣ. Но учителю не хотѣлось явиться на новое мѣсто въ нечищенномъ платьѣ и пыльныхъ сапогахъ, и они остановились на ночлегъ, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ деревни.
Было прекрасное, свѣтлое осеннее утро, когда они подошли къ ней, издали восторгаясь красивымъ видомъ.
— Посмотрите, вотъ и церковь, а около нея пріютился старый домъ; это навѣрно школа, говорилъ учитель радостнымъ, взволнованнымъ голосомъ. — Подумайте, какое счастье получать 35 фунтовъ въ годъ, да еще въ такой красивой мѣстности!
Они всѣмъ любовались: и старой церковной папертью, и ея стрѣльчатыми окнами, и могильными плитами, ярко обрисовавшимися на темной зелени, заполонившей все кладбшце, и старинной башней, и даже ея флюгеромъ.
Bee здѣсь имъ нравилось: темныя кровли домовъ, ригъ и помѣщичьяго замка, ручеекъ, запруженный у мельницы, синія горы, виднѣвшіяся на горизонтѣ — все ихъ очаровывало. Къ такимъ-то именно краямъ и стремилось сердце дѣвочки, такіе-то пейзажи и грезились ей, когда они пробирались по темнымъ, страшнымъ притонамъ нищеты и всякихъ ужасовъ, когда отдыхали на кучѣ золы. По мѣрѣ того, какъ она теряла надежду когда либо попасть въ благословенныя мѣста, миражи тускнѣли, блѣднѣли въ ея воображеніи, но чѣмъ дальше они отодвигались, тѣмъ сильнѣе жаждало ихъ ея сердце. Надо правду сказать, на этотъ разъ дѣйствительностъ не обманула ожиданіе: она являлась чуть ли не прекраснѣе самихъ грезъ дѣвочки.
— Теперь я долженъ буду на нѣсколько минуть разстаться съ вами, промолвилъ учитель, прерывая молчаніе: они отъ радости не могли говорить. — Мнѣ надо снести письма и кое-о-чемъ поразспросить. Гдѣ бы только намъ сойтись? Можетъ, вотъ въ той маленькой гостинницѣ?
— Нѣтъ, мы лучше подождемъ васъ здѣсь, возразила Нелли. — Калитка отперта: мы войдемъ въ ограду и посидимъ на церковной паперти, пока вы возвратитесь.
— Какъ здѣсь хорошо! восхищался учитель, провожая ихъ. Онъ отстегнулъ сумку и положилъ ее на каменную скамью: — Я скоро возвращусь и, надѣюсь, съ хорошимъ вѣстями, сказалъ онъ, натягивая новенькія перчатки, которыя все время бережно несъ въ карманѣ, и веселый, довольный, полетѣлъ справлять свои дѣла.
Сидя на паперти, дѣвочка слѣдила за нимъ глазами, а когда онъ скрылся за деревьями, она потихонько встала съ своего мѣста и пошла по густо заросшей тропинкѣ стараго кладбища. Тамъ было такъ тихо, что даже еле слышный шелестъ ея платья, шорохъ осыпавшихся листьевъ подъ ея ногами, казалось, нарушалъ торжественное спокойствіе и безмолвіе. Это кладбище было очень старинное — самое подходящее мѣсто для привидѣній. Церковь была построена нѣсколько вѣковъ тому назадъ.
Когда-то здѣсь былъ монастырь, о чемъ свидѣтельствовали остатки почернѣвшихъ, сводчатыхъ стѣнъ. Кое-гдѣ еще стѣны поддерживались Божьею помощью, но большая часть ихъ развалилась, разсыпалась и заросла травой, — словно и онѣ требовали себѣ погребенія и жаждали смѣшать свою пыль съ человѣческимъ прахомъ. Какъ разъ у самаго кладбища, среди развалинъ, которыя въ послѣднее время пытались было возстановить, стояли два маленькихъ домика, съ покривившимися окнами и дубовыми дверьми, тоже приходившіе въ разрушеніе, унылые съ виду, пустые. Эти-то домики и привлекли къ себѣ вниманіе дѣвочки. Казалось бы, что церковь, развалины монастыря и старинныя гробницы должны были болѣе интересовать всякаго человѣка, впервые попавшаго въ эти мѣста, но Нелли, съ той самой минуты, какъ увидѣла эти дома, не могла оторвать отъ нихъ глазъ, сама не зная почему. Даже послѣ того, какъ она обошла вокругъ всей ограды и возвратилась на прежнее мѣсто, — она и сѣла-то такъ, чтобы все время видѣть эти строенія: ее влекло къ нимъ невѣдомой силой.
X
Теперь мы послѣдуемъ за матерью Кита и за тѣмъ господиномъ, который увезъ ее въ почтовой каретѣ, а то, пожалуй, читатель найдетъ нашъ разсказъ непослѣдовательнымъ и безсвязнымъ и скажетъ, что мы оставляемъ нашихъ героевъ на произволъ судьбы и совершенно забываемъ о ихъ существованіи.
Быстро промчавшись по улицамъ города, они понеслись во всю прыть по большой дорогѣ.
М-съ Неббльзъ сидѣла молча. Ей было не по-себѣ. Съ одной стороны, какъ-то неловко, съ непривычки, летѣть на четверкѣ лошадей, рядомъ съ такимъ важнымъ господиномъ, а тутъ еще начинаютъ осаждать всякія материнскіе страхи: то ей представляется, что кто нибудь изъ дѣтей, — а, можетъ быть, и оба, — переломалъ себѣ ребра, падая съ лѣстницы, или попалъ въ огонь; то ей казалось, что они непремѣнно обожгли себѣ горло, стараясь напиться изъ горячаго чайника, или ихъ прищемили за дверью. Глядя въ окно кареты и встрѣчаясь глазами то съ проходящими и проѣзжающими, то съ смотрителемъ шлагбаума, съ фурщиками, и т. д., она проникается важностью своей роли и принимаетъ величественную осанку: такъ плакальщики, слѣдуя въ траурной каретѣ за бренными останками человѣка, совершенно имъ чужого, считаютъ своимъ долгомъ, при встрѣчѣ съ знакомыми, напускать на себя унылый видъ, словно они всецѣло поглощены горемъ и равнодушны ко всему на свѣтѣ.
Но для того, чтобы остаться равнодушной въ обществѣ такого безпокойнаго спутника, какимъ оказался жилецъ Брасса, надо было обладать желѣзными нервами. Ни этой каретѣ, ни этимъ лошадямъ, навѣрно, никогда еще не приходилось возить такого неугомоннаго сѣдока. Онъ двухъ минутъ кряду не могъ посидѣтъ покойно: то одно окно подниметъ и тотчасъ же съ шумомъ опуститъ, то другое; то въ правое окно высунетъ голову, то въ лѣвое; руки и ноги его постоянно въ движеніи. Надо еще къ этому прибавить, что онъ носилъ въ карманѣ спичечницу съ какимъ-то фокусомъ. Только что, бывало, мать Кита закроетъ глаза, чиркъ… чиркъ… и уже господинъ этотъ смотритъ при зажженной спичкѣ на часы, а искры такъ и падаютъ на солому. Долго ли тутъ до бѣды! Форейторъ не успѣетъ и лошадей остановить, какъ они уже будутъ заживо изжарены. Когда останавливаются на станціи, чтобы перемѣнить лошадей, онъ, не спуская подножки, выскакиваетъ изъ экипажа и мечется какъ угорѣлый по двору: подбѣжитъ къ фонарю, вынетъ часы изъ кармана и, не взглянувъ на нихъ, снова прячетъ въ карманъ, и вообще такъ странно ведетъ себя, что его компаньонкѣ становится жутко. Вотъ уже лошади запряжены: онъ съ ловкостью арлекина вскакиваетъ въ карету, и не успѣли они отъѣхать и версты отъ станціи, какъ снова зачиркали спички, въ конецъ разгоняя сонъ только что было задремавшей спутницы.
