Мария Пуйманова - Люди на перепутье
— Вот видишь, я говорил, не пей вина, — равнодушно проронил Гамза и обнял ее за талию. — Забудь это и иди спать.
Нелла уклонилась от его объятий.
— Ты разговариваешь со мной, как с дурочкой.
Ссоры у них были редкостью, и поэтому Гамза, не привыкший к ним, остановился перед женой и сердито сказал:
— Немедленно объясни, в чем дело. Терпеть не могу недомолвок и околичностей.
— Я тоже, — тихо сказала Нелла. — Но если так трудно сказать…
СТРАШНЫЙ СОН
Ночью юный Станислав Гамза услышал, что грабители открывают отмычкой дверь. Схватив автоматический пистолет-маузер, он выскочил в коридор, торопясь опередить Поланского, чтобы прославиться одному. Но в передней никого не было. Мрак и тишина. Кто-то скребется снаружи, у лестницы, что ведет в сад. Прошелестели листья на заросшей плющом стене, хрустнули ветки. И все это происходит в Нехлебах. Во тьме медленно, без обычного скрипа, распахнулись двери. Долго было непонятно, кто сюда крадется. Каково же было удивление Станислава, когда вместо вооруженных мужчин, навстречу которым он был готов храбро кинуться, вошла шпионка, закутанная в дождевик из тонкого, местами помятого целлофана, светившегося зеленым светом. (Так флуоресцирует свиной мозг, подумал Станислав.) Голова незнакомки была закрыта капюшоном, глаза спрятаны за автомобильными очками. Станислава осенило: шпионка пробралась ночью на телефонную станцию, чтобы по телефону усыплять людей на расстоянии. К усыпленным проникают заговорщики и выкрадывают документы. Приятель Станислава из Нехлеб, Кубеш, который вдруг неожиданно появился здесь, нахмурил брови и многозначительно прошептал, что речь идет о «Тайнах святого Вацлава»[27], — недаром, как уже заметил Станислав, у шпионки в петлице виднелась трехцветная ленточка. Шпионка оказалась, кроме того, учительницей Гавиржовой из четвертого класса.
— Руки вверх, вы разоблачены! — прорычал Станислав, опередив Кубеша. Он вытянул руку с тяжелым маузером, направив его на шпионку, задел рукой за стену, царапнул по ней и проснулся.
С минуту он лежал, не решаясь шевельнуться, ошеломленный страшным сном. Он никак не мог сообразить, где находится и что это за комната. Нащупав под подушкой любимый электрический фонарик, который он, по скаутской привычке, ночью всегда клал под голову, Станислав зажег его и обнаружил, что окно и дверь совсем не там, где он предполагал, и что он не в Нехлебах, а в пражской квартире. Он включил настольную лампочку и улыбнулся, вспоминая захватывающий сон. Хорошо бы разбудить Еленку и рассказать ей, пока сон еще свеж в памяти. Она бы задала ему! А который час? Наверное, скоро утро. Станислав посмотрел на часы, но часы не шли. Преодолев лень, мальчик слез с кровати и, сонный, тихими шагами вышел в коридор, чтобы посмотреть на кухне, который час. Он не зажигал света и освещал путь фонариком — так было романтичнее. Как здорово, однако, светит фонарик, настоящий прожектор! Куда фонарику Войтеховского против моего «Эвер-реди»!
Станислав вдруг остановился, и сердце его забилось сильнее: в столовой был слышен мамин голос. Неужели родители не спят? Станислав прикрыл рукой свой фонарик и увидел свет, пробивавшийся в щель под дверьми столовой. Потушив фонарик, мальчик стал подкрадываться. Надо сказать, он делал это мастерски. Он прижался в углу у самых дверей; каждая жилка в нем дрожала. Вот-вот мать войдет, и он испугает ее. Мать вздрогнет и вскрикнет. Она всегда непритворно пугалась. Станислав не боится шпионки, а мать взаправду пугается Станислава.
Там, за дверью, куда Станислав не разрешал себе войти, его воображение рисовало какую-то тайну: там кто-то был, слышались шаги и звук передвигаемого стула. Это ходил по комнате отец.
— …тогда все это бессмысленно и ни к чему, — послышался голос матери. — Я не хочу так жить, Петр.
Мальчик прислушался, затаив дыхание. Шаги стихли, отец, наверное, остановился перед матерью.
— А кто тебя обижает?
«Сейчас мать расскажет, как она рассердилась на меня сегодня из-за радиатора», — подумал Станислав.
— Я не упрекаю тебя, — ответила мать каким-то беспомощно слабым голосом, совсем не похожим на голос взрослых, которые распоряжаются детскими судьбами (и все же пари можно держать, что она упрекает!). — Ничего не сделаешь, мы давно женаты, ты не виноват…
Мальчик вздрогнул, словно получив тревожный сигнал. В таинственном царстве взрослых, там, за дверьми, творилось что-то неладное.
Отец коротко засмеялся.
— Странный ты человек, — сказал он. — Почему ты складываешь оружие? Зачем сама суешь голову в петлю?
Станислав проглотил набегавшую слюну. Что-то сжалось у него внутри. Острое желание узнать о беде, которую обсуждали родители, охватило его.
Мать ответила нетерпеливо:
— Вот это и есть недомолвки. По-моему, мы вполне спокойно можем объясниться, напрямик… — голос у нее дрогнул, — и решить, как нам быть.
Ее слова и шелест платья послышались у самых дверей, и мальчик, боясь, что мать откроет дверь и увидит его, уже готов был отпрянуть назад в темноту, когда вдруг раздались эти слова:
— Поверь, Петр, — сказала мать отцу, сказала ясно, и Станислав слышал это, — нам лучше всего разойтись.
Мальчик закрыл руками лицо, и взрослые услышали стон, словно кто-то получил сильный ожог. Станислав, как невменяемый, вбежал в столовую, остановился посредине, не зная к кому подойти, и, подпрыгивая на месте, как обычно делают дети от сильной боли, захлебнулся от рыданий. Родители бросились к нему.
— Я этого не перенесу!.. Не перенесу!.. — срывающимся голосом кричал мальчик.
— Что с тобой? — испуганно спрашивали родители, предполагая ушиб или удушье. — Что с тобой? Говори!
Станислав исподлобья посмотрел по сторонам, избегая взгляда родителей, и воскликнул вне себя:
— Если вы разведетесь, я застрелюсь!
Он заметил испуганный взгляд матери и то, как отец, прикрыв глаза, сделал шаг назад. На минуту стыд охватил взрослых. Но вот мать уже держит мальчика за плечи, трясет его, словно стараясь разбудить.
— Что ты говоришь, Станя!
Он видел, как дрожали у нее губы и страдальчески расширились глаза; он слышал, как дрогнул ее голос, и почувствовал свою власть над взрослыми. Отец бросил на мать злой взгляд, какого Станя никогда не замечал прежде.
— Видишь, что ты наделала, — процедил Гамза, — бедняжка принял все это всерьез.
Нелла подняла голову, хотела возразить, но Гамза жестом остановил ее.
— Иди ложись спокойно спать, — уже другим, совсем ласковым тоном обратился он к сыну. — Мама пойдет с тобой. Она устала и сама не знает, что говорит.
Мать, стоявшая рядом со Станиславом, оглянулась на отца, ее лицо выражало протест, она хотела возразить. Мальчик не сводил с нее глаз. Но Нелла неожиданно сказала:
— Отец прав, иди спать!
Мальчик упорствовал.
— Не пойду, я хочу знать, — жалобно настаивал он. — Я не уйду отсюда, пока вы мне не пообещаете…
Он ухватил мать за руку, отца за палец и тянул друг к другу. Это было очень трудно, взрослые были тяжелы, как две баржи с песком, стоявшие на якоре у разных берегов. Руки не хотели соединяться.
— Что ты, братец, — шутливо сказал Гамза, отдергивая руку. — Больно! Ну и силища у тебя!
Мальчик нахмурился, словно услышав фальшивую ноту.
— Нет, — сказал он.
— Ну, вот что, Станислав, поговорим серьезно, — начал отец, — будь мужчиной, не делай из мухи слона. Ничего не случилось.
— Дай честное слово! — все еще волнуясь, воскликнул Станя. Голос его звенел, как натянутая тетива, казалось, мальчик вот-вот расплачется.
Мать ужаснулась. «Чем успокоить мальчика?» — раздумывала она, стоя перед ним пристыженная, беспомощная.
— Послушай, Станя, — начала она, — ты же знаешь, что мы тоже люди. Ну, немножко поссорились… Ведь и вы с Еленой ссоритесь.
— Ого, еще как! — ответил мальчик, выпрямившись и глядя в лицо матери доверчивыми детскими глазами. — Но это совсем другое дело. Ты мне не рассказывай!
Гамза отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Мальчик заметил это. Он ловил каждый признак примирения.
— Так вы не разведе…
— Нет, — оборвал его отец. — Уж если я сказал, можешь на меня положиться.
— А вы это не просто так говорите, чтобы отвязаться? Мама, скажи!
— Нет, нет! — смущенно сказала мать за его спиной, подталкивая сына к двери. Но он остановился на пороге, оглядываясь на отца.
— Пойдем тоже!
— Я приду, — ответил отец. — Не приставай больше, Станислав.
Когда Станя вошел в детскую, уже рассвело, на фоне неба были видны провода, за окном чирикали замерзшие воробьи. Наверное, и они пели до того, как их выгнали из садов на мостовую… Боже, как холодна и пуста жизнь!..
