Александр Минчин - Факультет патологии
– А вы, молодые люди, почему здесь курите? Ах, как это было сказано!
– А что? – спросил я, хотя и не курил.
– Вы что, разве не читали объявления, что курить нужно в отведенных местах, а не в середине института. Пойдите сейчас же выбросите. Алина встала.
– Сядь, Алин, – сказал я. Взял ее окурок, пошел и выбросил в урну у памятника Троцкого. Потом вернулся.
– Спасибо, – сказал он. Он, видимо, не знал, что сейчас и начнется. Что сейчас все только и начинается.
– Ну, теперь успокоились? – спросил я.
– Как вы со мной разговариваете? – Он почти возмутился.
– И спать будете спокойно? – продолжал я.
– Саш, не надо. – Алина взяла меня за руку, я стоял.
– А что «не надо», Алин, – громко сказал Саша, – будет всякий деревенский учителишка, приехавший на побывку – (шляпа, плащ…), – учить нас, что красиво и что не прекрасно. Сам при этом еще шляпу не научился снимать, когда с дамой разговаривает, да еще окурки тебя посылает выбрасывать уверенно. Тоже мне джентльмен называется. – (Опять же – плащ и шляпа).
– Да как вы… – У него даже слюна горлом пошла, но не показалась. – А ну-ка пройдемте сейчас же в спецотдел!
– Что? – Я даже рассмеялся от неожиданности. – Вы бы шли лучше…
– Да как вы смеете, вы кто такой?
– Я учусь здесь, студент этого института, – Я приветливой язвой улыбался ему. – Позвольте узнать, кто вы? Если это не секрет, конечно. Безотлагательно.
Этот необструганный кусок колбасного живота был весь красный и уже задыхался.
– А я… я – ректор этого института!
– Да что вы! А вы, случайно, не Наполеон Третий к тому же. Там, где я был раньше, таких много встречалось.
На этом я успокоился от его невоспитанности и невежливого бескультурья и сел рядом с Алиной, давая понять, что разговор окончен.
Однако он стоял, не уходил и бушевал:
– А я требую, чтобы вы немедленно прошли в спецотдел и там объяснили свое поведение.
И он протянул руку, чтобы схватиться за меня. Я отбросил резко его руку и проговорил:
– Но только не надо за меня хвататься. – Я не терпел, когда меня за руки цепляли.
Все это напоминало старые времена, менты, вокзал, меня снимают с поезда из-за того, что какого-то гнилого подонка уложил у газетного киоска. С одного удара.
А он уже шипит:
– Пройдемте немедленно – и кажется, что ему сейчас станет дурно: если я не пройду.
– Хорошо, пойдем, – говорю я, – а то не отцепишься. Алина, я сейчас вернусь, не уходи никуда.
Мы идем к спецотделу, это еще та контора (я вам опишу ее позже: это КГБ, МВО и разведчасть армии вместе взятые, только приспособленные для института).
Они там все поповскакивали, как увидели его. Самого зав. спецчастью не было, была его заместительница, тоже дура, и ее помощницы – две кретинки комсомольского разлива.
– Да, Павел Павлович, чем могу быть полезна? – залепетала заместительница.
– Что у вас тут происходит, – загремел гром и заметались молнии. – Студенты посылают меня куда попало, курят где хотят, ведут себя, как им нравится. (Уж неужели, как тебе, подумал я.) Что это такое у вас творится?!
Хотя при чем здесь «у вас», когда я не у них, а у себя. Когда творилось это у меня, и я был сам по себе, они сами по себе, и никаких отношений между нами не наблюдалось.
– Да что вы, Павел Павлович? Как же это возможно! – и она воздела руки у лица, то ли у неба. Лицо, как небо, широкое было.
– А вот спросите это у вашего, с позволения сказать, студента. Отвечайте!
– Ну, не надо только мне приказывать, – сказал я, – на мою голову и без вас приказчиков хватает, от моего отца до Пениса.
– Кого? – У него полезли на лоб глаза.
– Фамилия преподавателя.
Он имел неочухавшийся вид, но это уже начиналась комедия.
У заместительницы чуть не повыскакивали глаза из глазниц от моего кощунства.
– Да вы знаете, кто это такой?
– Нет, – сказал я, – не знаю, пусть представится.
– Да это же ректор нашего института Павел Павлович Пашутин.
Первая мысль, которая мелькнула у меня: оказывается, вот какой дурак придумывал объявления. Вторая: оказывается, он не врал.
– А-а. А я думал, что какой-то учителишка из села приехал на повышение квалификации и качает здесь свои сельские права.
Мне стало забавно: в кого вляпался. Вечно я нахожу какое-нибудь болото, когда сухо. Его чуть не вывернуло от моей фразы.
– Немедленно разобраться и доложить! – проревел он и выметнулся из кабинета.
Они стояли и, совершенно обалдевши, глядели на меня.
– С какого факультета? – заорала, видимо, от страха, по инерции, заместительница, сапогового типа такая дура.
– Ну, ладно, орать только на меня не надо, – перебил ее я, – а то вообще ничего не выясните: повернусь и уйду просто, и ищи как звали.
Возразить было нечего, я логично объяснял.
– Как фамилия? – тихо в громкость спросила она.
Я назвал себя, курс и наименование факультета.
– Немедленно к декану, – рявкнула она.
– Я кому сказал! – повысил голос я.
Она притихла, и мы вышли из кабинета вместе. Через две двери уже находился наш деканат. Но мы не успели до него дойти.
Как будто специально навстречу нам шли Дина Дмитриевна (моя телохранительница и ангел-спасительница, благожелательница благодеятельная), зам. декана факультета, и рядом – сам декан. Я даже не поверил, что такое возможно, такой марьяж. Как нарочно, при мизерной игре… Я всего-то декана видел второй раз, за всю историю моего обучения: он редко появлялся.
Мы столкнулись через три шага и два вздоха. На два выдоха.
Дина Дмитриевна мне заулыбалась и хотела что-то сказать (видимо, с деканом познакомить…), но тут заголосила эта чокнутая заместительница:
– Степан Степанович, что же это такое творится, студент вашего факультета курит где попало, нецензурно выражается и вообще оскорбил ректора, Павла Павловича.
Мне нравилась ее интерпретация: как она свалила в кучу все эти причины и перетасовала. Я вообще не люблю оригинала, и только вариации утешают меня.
Дина Дмитриевна согнала улыбку с лица и передумала – нас знакомить. При декане она молчала, но без него была начальница. А так как декан бывал редко, а по возможности еще реже, то в основном всем народом на факультете командовала она. Он же нами не интересовался. Но сейчас должен был быть главой и распорядиться. – Во-первых, – начал я, – никого нецензурными словами я не оскорблял. И если у вас плохо с русским языком (как наукой), то нужно подучить, что значат слова, фразы и выражения, которые говорятся, а не выдумываются.
Степан Степанович внимательно смотрел на меня, слушая.
– Далее, он сказал, что «студенты посылают его куда попало». Согласен. Но при этом, посылая, нецензурных слов я не употреблял, а сказал, что шел бы он и не надоедал, мешая.
Декан кашлянул как-то.
– Во-вторых, я не курил, я вообще некурящий, только иногда (если выпью…). А курила девушка, к которой он невежливо обратился, не сняв шляпу, хотя и не имел никакого права, так как мужчина. А в-третьих…
– Хватит, – сказал главный, и я остановился. Чем-то он мне нравился, а людям, которые мне нравятся, я прощаю все и не выступаю никогда.
– И все-таки, в-третьих, еще одна вещь, – не удержался я.
Но хамская заместительница перебила меня:
– Тот ушел просто вне себя, сказал, чтобы я немедленно разобралась и доложила. – Она преданно посмотрела на Степан Степановича.
– Никаких разборов, – сказал он, ему было уже все ясно, – строгий выговор в устной форме, без занесения в личное дело. А в следующий раз, если такое повторится: с занесением в личное дело и предупреждением об исключении из института. – (Тогда я не верил, что это повторится.) Он был суровый мужик, этот Степан Степанович Чешуков из-под Урала. Своим хребтом везде пробивался и дошел до декана факультета. Докторская у него была по огненной литературе двадцатых, любимым писателем был, который уже не был – А. Фадеев, но который много (даже чересчур) оставил после себя и сурово ушел из жизни, застрелился. У него, видимо, Степан Степанович суровости и набрался.
Заместительница из спецотдела улизнула, как волной смыло, докладывать. Тоже работа. Я продолжал стоять перед ними двумя.
– Можете идти, – сказал он, не глядя.
– Как, и это все? – Я удивился.
– А что еще, вы свободны, – Он посмотрел. Но так мне было неинтересно.
– А как же текст выговора, слова, ведь если он устный, я хочу его услышать, невзирая…
В глазах его мелькнули лучики, и он улыбнулся.
– Ох, сорванец, иди на занятия, желаю удачи, – и он подмигнул мне. И только тогда Дина Дмитриевна вздохнула облегченно, но я знал, что она очень переживала и испугалась за меня. И ждала, чем это кончится, пока не вмешиваясь.
Это был еще тот ректор, на него все клали, без исключения: чего же я должен был выделяться и составлять исключение.
Я поблагодарил Степан Степановича, уже во все лицо мне улыбавшегося, за доставленное удовольствие получить устный выговор от него лично, повернулся и пошел.
