Оскар Лутс - Весна
– Что там у вас в школе? – спрашивает бабушка.
– И у нас есть такие ребята, которые сразу же мстят, – запинаясь отвечает Арно.
В первой комнате открывается дверь, кто-то входит. Арно узнает вошедшего по голосу – это Либле. Сегодня он, по-видимому, опять трезв, говорит более внятно, чем обычно. «Может, его уже уволили», – думает Арно и прислушивается, что скажет Либле. Бабушка уходит туда.
– Ну, как вы тут живете? – начинает Либле. – Как Арно, лучше ему?
– Слава богу, уже лучше, – отвечает мать.
– Ну вот и хорошо, что лучше. А то ведь он тут всех перепугал. Подумать только – так заболел, что чуть на тот свет не отправился, а той здоровенной девчонке хоть бы что – пробарахталась в реке чуть ли не целый час, и ничего ей не делается. Ходит в школу как ни в чем не бывало, вот и сегодня мы с ней оттуда шли.
Арно не нравится, что Либле называет Тээле здоровенной девчонкой, ведь он мог бы просто сказать – раяская Тээле. Арно продолжает прислушиваться.
Со двора в это время появляется Мари с ведром воды и, увидев Либле, говорит:
– А, звонарь, здорово!
– Будем здоровы, мадам, – отзывется Либле.
– Я все по старой памяти называю тебя звонарем, – продолжает затараторить Мари, – а может, ты уже и не звонарь вовсе. Говорят, в прошлое воскресенье кучер в колокол бил. Поди знай, сможет, тебе уже сказали: «Либле, па-ади прочь!» Теперь можешь веревкой хлеб резать, коли хочешь.
– Ты за меня не бойся, – отвечает Либле, – я-то буду резать как захочу – хоть веревкой, хоть пилой, а ты лучше сама смотри, как бы носом в помои не угодить!.. Сопли-то вытри!
Все вокруг хохочут, потом батрак в свою очередь спрашивает Либле:
– Ну, а как же все-таки, уволили тебя или нет? И верно, говорили, будто кучер уже один раз звонил в колокол.
– Уволили – так уволили. Точно на свете и службы другой нет, как только в колокол бить. Работы хватит – была бы охота работать, – отвечает Либле.
– Значит, все-таки уволили?
– Ну да.
Арно ошеломлен. На щеках его снова проступает румянец, мальчик беспокойно ворочается под одеялом. Значит, случилось именно так, как он предполагал. Либле уволили из-за истории с плотом, хотя он ни в чем не виноват. Виновен Тыниссон. Нет, так этого оставить нельзя. И какой нехороший этот Тыниссон, не признался, что это он…
Сердце Арно бьется учащенно, щеки пылают, одеяло, которым он укрыт, давит его, будто оно бог весть какое тяжелое. Это ведь ужасно: человека увольняют со службы без малейшей вины. А виновник… боже ты мой, ведь не один Тыниссон виноват, виноват и он, Арно.
Больной становится все беспокойнее. Когда мать, войдя в горницу, кладет руку ему на лоб, оказывается, что у него уже снова небольшой жар.
– Послушай, у тебя опять голова горячая, – говорит мать и уходит обратно в первую комнату.
– У Арно опять жар, – доносится до него голос матери. – Либле, не хочешь ли его проведать?
Либле входит в горницу. Он заговаривает с Арно очень ласково и сердечно. Арно прямо поражен, откуда у Либле, этого пьяницы и зубоскала, берутся такие слова. Когда гость направляется к двери, Арно говорит ему вдогонку.
– Либле, Либле, ты ведь ни в чем не виноват. Я знаю, кто потопил плот.
Либле вопросительно смотрит на мальчика, но, видя, что тот ничего больше не хочет говорить, машет рукой.
– Ладно. Пусть будет так, Арно. Не все ли равно, кто потопил, но я им звонить больше не стану.
– Почему же? А если узнают, что ты не виноват?
– Пусть так и будет. Какая тут вообще вина! Ничего тут нет, одно упрямство кистера да пробста. Ну и пусть.
Либле уходит. Арно слышит, как отец говорит ему:
– Ну, если тебе некуда будет податься, приходи к нам. Уж мы тебе работу подыщем.
Батрак поддерживает отца:
– Да, да, приходи к нам. Как раз березы рубить надо. Пойдем с тобой в лес да как возьмемся – пила завизжит. Ты тоже парень крепкий. Тебе только и работать в лесу, чего ты с колоколом возишься.
Арно не может успокоиться. Ему не терпится поскорее выздороветь, чтобы можно было пойти в школу. Он непременно должен поговорить с Тыниссоном.
XVII
– Тоотс, что ты там делаешь?
– Ничего.
– Если человек ничего не делает, то спокойно сидит на своем месте. Что у тебя за пазухой?
– Ничего.
– Если у человека за пазухой ничего нет, то там должно быть пусто. А у тебя куртка оттопыривается. Постой, постой, там даже что-то шевелится.
Под курткой у Тоотса что-то тихо, жалобно попискивает.
– Ох, сатана, да не царапайся ты! – шепчет Тоотс, крепко прижимая левую руку к груди.
Учитель, видя, что за пазухой у Тоотса творится что-то неладное, подходит к нему.
– Покажи-ка, что у тебя там.
– Ничего нету. – Тоотс краснеет и продолжает сидеть на месте. Он бы с радостью поднялся, но именно это «ничего нету» и не дает ему двинуться с места. На лице его отражается мука.
– Но это по меньшей мере странно, – говорит учитель. – За пазухой у него «ничего нету», и все-таки это «ничего нету» шевелится и пищит. Ну-ка, покажи!
Тоотс видит, что спасения нет, и начинает расстегивать пуговицы куртки. За пазухой у него вдруг что-то начинает беспокойно копошиться – пыхтит, сопит, ищет выхода. Наконец оттуда высовывается мордочка маленького щенка.
– Ну вот, этого еще не хватало! – говорит учитель. – Завтра ты еще, чего доброго, сунешь себе поросенка за пазуху. Скажи на милость, зачем ты притащил в школу щенка?
– Кийр хотел его у меня купить.
– Неправда! Тоотс врет. Он вчера сказал, что у него есть щенок, который умеет плясать и бить в барабан. А я ему ничего не ответил.
– Как это – ты ничего не ответил? Ты же хотел его купить. Еще велел принести сегодня в школу, – обиженным тоном возражает владелец щенка.
– Прежде всего замолчите, – говорит им обоим учитель, – и послушайте, что я вам скажу. Тоотс… слышишь, Тоотс!
– Да, да, слышу.
– Как ты думаешь, что мне с тобой теперь делать?
Тоотс с грустной улыбкой глядит в угол.
– Неправда. В угол я тебя сегодня ставить не собираюсь. Я сегодня тебя вообще не буду наказывать. Обещай мне, что ты больше не станешь проказничать, и с тобой ничего плохого не случится. Обещаешь?
– Обещаю.
– Отлично. Но все-таки, чтобы вещи, которые у тебя сейчас в кармане, не вводили тебя в искушение, подойди сюда и выложи их на мой стол. Иди же, иди!
– Не хочу, ребята увидят.
– Ах, вот что? Ну ладно, тогда пусть только нам двоим будет известно, что у тебя в карманах спрятано. Пойди в мою комнату и выложи там все это на стол. Собаку тоже захвати туда; когда пойдешь домой, возьмешь и ее с собой.
Тоотс удаляется. Когда он возвращается в класс, его карманы, обычно набитые битком, висят совсем пустые.
– Все выгрузил? – спрашивает учитель.
– Все.
– Отлично. А теперь садись и постарайся быть внимательным. Когда завтра придешь в школу, не приноси с собой ничего лишнего. Слышишь? Если я что-нибудь замечу, тебе опять придется выкладывать все на стол. Возьмись наконец за ум; пересмотри дома все свое добро и не тащи в школу то, что тебе здесь совсем не нужно. Хорошо?
– Хорошо.
И произошло нечто непостижимое. До самого конца уроков Тоотс вел себя, как самый примерный ученик. Правда, между ним и Визаком произошло небольшое недоразумение, но виноват был Визак: он пытался через замочную скважину заглянуть в комнату учителя, чтобы посмотреть, что за вещи Тоотс принес с собой в школу. Неизвестно, удалось ему там что-нибудь увидеть или нет, но своим закадычным друзьям Тоомингасу и Сымеру он, говорят, потом рассказывал, что на учительском столе было много всякого добра – две или три книжки про индейцев, несколько камешков, пара напильников, кусочки железа, два-три ножика, стальное шило, клубок ниток, пачка иголок, деревянный конек с длинной веревкой и еще много всякой всячины.
После второго урока во время перемены в класс вошел мальчик, бледный, с ввалившимися глазами. Многие сперва не узнали его, и только через несколько минут послышались голоса:
– Это Тали! Смотри-ка, Тали!
Да, это был он, Арно Тали. Он стоял, окруженный ребятами, и все с изумлением смотрели на него. Но это уже не был прежний румяный, живой мальчуган: он исхудал, глаза его глядели устало. Он, казалось, и не обращал на ребят особенного внимания; взгляд его искал лишь двоих – Тээле и Тыниссона.
Его не пустили бы так скоро в школу, но он до того приставал к отцу, что старик наконец сказал: пусть идет, если хочет, – может, скорее поправится.
И вот он снова в школе. Батрак привез его сюда на лошади и обещал после за ним приехать. Был понедельник; все домашние утром думали, что Арно сегодня еще в школу не пойдет, и Арно сначала примирился с этой мыслью. Но потом его охватило какое-то беспокойство: он непременно должен пойти в школу.
Учитель вошел в класс, поздоровался с Арно, спросил, как его здоровье, и, погладив мальчика по худенькой щеке, добавил, что лучше бы ему еще несколько дней посидеть дома и немного окрепнуть. Но в душе учитель радовался, что его любимый ученик опять в школе.
