Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 3
Она накрывала на стол, когда увидела, что вверх по дорожке к дому проворно и легко, упругими прыжками перелетая через валуны, спешит мужчина. Он распахнул дверь настежь, крикнул: «Джон, привет!» — и умолк, увидев Дэгни. На нем был темно-синий свитер и легкие брюки; волосы у него отливали золотом, а лицо светилось такой безупречной красотой, что она замерла, уставившись на него, — даже не от восхищения, а просто не веря своим глазам.
Он тоже смотрел на нее, очевидно, не ожидая встретить в доме женщину. Потом он, похоже, узнал ее, и удивление во взгляде перешло отчасти в радость, отчасти в легкую усмешку, и все завершилось улыбкой:
— Вы тоже присоединились-таки к нам? — полуутвердительно-полувопросительно произнес он.
— Нет, — сухо ответила она, — не присоединилась. Я штрейкбрехер.
Он залился смехом взрослого над ребенком, который использует мудреные слова, недоступные его пониманию.
— Если вы понимаете, что говорите, то понимаете, что это невозможно, — сказал он. — Только не здесь.
— Я вломилась в дверь. В буквальном смысле.
Он посмотрел на бинты и не смог сдержать простого, не очень вежливого любопытства:
— Когда?
— Вчера.
— И как же?
— На самолете.
— Зачем вам понадобилось лететь в эти края?
У него были уверенные, властные манеры аристократа или грубияна, внешностью он походил на первого, одеждой — на второго. Дэгни некоторое время рассматривала его, намеренно заставляя ждать ответа.
— Я попыталась использовать для посадки доисторический мираж, — сказала она. — Что и сделала.
— Так вы и в самом деле штрейкбрехер. — Он покатился со смеху, видимо, осознав все последствия. — А где Джон?
— Мистер Галт на электростанции. Он должен вот-вот вернуться.
Не спрашивая разрешения, гость уселся в кресло, как у себя дома. Она молча вернулась к делу. Он весело следил за ее действиями; похоже, вид Дэгни, раскладывающей на кухонном столе вилки и ложки, доставлял ему наслаждение — как удачный парадокс.
— Что сказал Франциско, увидев вас здесь? — спросил он. Чуть вздрогнув, она повернулась к нему, но ответила ровным тоном:
— Его пока нет здесь.
— Пока нет? — Казалось, он изумился. — Вы уверены?
— Так мне сказали.
Он закурил сигарету. Глядя на него, Дэгни пыталась представить себе, какую профессию он избрал для себя там, что ему нравилось и что он бросил, чтобы переселиться в долину. Однако картина никак не вырисовывалась, и ей пришло в голову невероятное желание, чтобы у него вообще не было никакой профессии, потому что любой труд казался слишком опасным для такой немыслимой красоты. Эта мысль не затрагивала ее лично, она смотрела на него не как на мужчину, а как на произведение искусства. Его красота лишь подчеркивала неустроенность внешнего мира — как можно подвергать испытаниям, передрягам и травмам, неизбежным для любящего свое дело человека, такое совершенство? Однако, возможно, ее сочувствие было в данном случае неуместно, потому что в чертах его прекрасного лица угадывалась твердость характера, которой нипочем любое испытание.
— Нет, мисс Таггарт, — произнес он, перехватив ее взгляд, — раньше мы не встречались.
Она поразилась, осознав, что открыто изучает его.
— Откуда же вы меня знаете? — спросила она.
— Во-первых, я много раз видел ваши фотографии в газетах. Во-вторых, вы единственная женщина из всех оставшихся во внешнем мире, которой, насколько я могу судить, позволительно оказаться в Долине Галта. В-третьих, вы единственная женщина, у которой в этих обстоятельствах хватает смелости оставаться штрейкбрехером.
— Почему вы так уверены в моем отношении к забастовке?
— Не будь вы ее противником, вы бы знали, что доисторическим миражом является не эта долина, а тот взгляд на жизнь, которого придерживаются люди вовне.
Они услышали шум мотора и увидели, как внизу перед домом остановилась машина. Дэгни обратила внимание, как быстро вскочил с кресла гость, завидев Галта. Если бы не очевидная радость на его лице, это выглядело бы как проявление армейской субординации.
Она увидела, как Галт, войдя в комнату, остановился, обнаружив посетителя, заметила, что он улыбнулся, но голос его прозвучал необычайно тихо, даже торжественно, будто его наполнило невысказанное облегчение:
— Здравствуй.
— Привет, Джон, — весело откликнулся гость.
Она обратила внимание, что они чуть замешкались с рукопожатием и что оно получилось чуть более продолжительным, как у людей, не вполне уверенных, не была ли их предыдущая встреча последней.
Галт повернулся к ней.
— Вы знакомы? — спросил он, обращаясь к обоим.
— Не совсем, — сказал гость.
— Мисс Таггарт, позвольте представить вам Рагнара Даннешильда.
Дэгни догадывалась, что отразилось у нее на лице, когда она словно издалека услышала голос Даннешильда:
— Не надо пугаться, мисс Таггарт. Здесь, в долине, я не опасен.
Она могла только потрясение качать головой, потом к ней вернулся голос, и она сказала:
— Дело не в том, что вы делаете с другими, а в том, что делают с вами они…
Его заразительный смех вывел ее из оцепенения:
— Осторожно, мисс Таггарт. С такими чувствами вам недолго оставаться штрейкбрехером. — И добавил: — Но вам надо бы начать перенимать от здешних обитателей то, в чем они правы, а не их ошибки; они двенадцать лет тряслись из-за меня — и зря. — Он перевел взгляд на Галта: — Когда ты появился?
— Вчера поздно вечером.
— Садись. Позавтракаем вместе.
— Но где Франциско? Почему его все еще нет?
— Не знаю, — слегка нахмурясь, сказал Галт. — Я только что узнавал в аэропорту. Никаких известий от него.
Дэгни направилась на кухню, и Галт двинулся следом.
— Не надо, — сказала она. — Сегодня этим занимаюсь я.
— Я вам помогу.
— Но здесь не то место, где просят помощи, правда? Он улыбнулся:
— Это верно.
Никогда ей не было так приятно двигаться, ходить, не ощущая собственного веса; трость в руке осталась лишь элегантным штрихом, Дэгни переполняло приятное ощущение, что необходимость в трости исчезла, что походка становится легкой, четкой и прямой, а все движения — безупречно точными и естественными. Всему этому она порадовалась, когда ставила еду на стол перед двумя мужчинами. По ее поведению они видели, что она сознает, что они следят за ней, и она держалась, как актриса на сцене, как женщина на балу, как победительница в негласном состязании.
— Франциско будет приятно узнать, что его сегодня заменили вы, — сказал Даннешильд, когда она присоединилась к ним за столом.
— Заменила?
— Дело в том, что сегодня первое июня, а в этот день мы каждый год, вот уже двенадцать лет, завтракаем вместе.
— Здесь?
— Поначалу нет. Но здесь уже восемь лет — с тех пор как построен этот дом. — Он, улыбаясь, пожал плечами: — Странно, что Франциско, человек, за плечами которого более многовековая традиция, чем у меня, первым нарушил нашу традицию.
— А мистер Галт? — спросила она. — Сколько веков традиции за его плечами?
— У Джона? Совсем ничего. Ничего в прошлом, но все в будущем.
— Не будем говорить о веках, — вмешался Галт. — Расскажи, каким для тебя был последний год. Потерял людей?
— Нет.
— Потерял время?
— Ты хочешь сказать, был ли я ранен? Нет. Ни единой царапины с тех пор, десять лет назад, когда я только начинал, но об этом давно пора забыть. В этом году мне ничего не угрожало, в сущности, я оказался бы в большей опасности, заведуя аптекой в каком-нибудь городишке в соответствии с указом десять двести восемьдесят девять.
— Были поражения?
— Нет. Потери в этом году несла противоположная сторона. Бандиты лишились большей части своих кораблей, которые перешли ко мне, а большинство их людей — к тебе. Для тебя год тоже был удачным, не правда ли? Я в курсе, следил за событиями. Со времени нашего последнего завтрака ты заполучил всех, кого наметил, в штате Колорадо и еще прихватил других, таких, как Кен Денеггер, — отличное приобретение. Но хочу сказать еще об одном, лучшем, — он почти твой. Скоро ты его получишь, он уже висит на тонкой ниточке И вот-вот свалится к твоим ногам. Этот человек спас мне жизнь, так что можешь себе представить, как далеко он зашел.
Галт откинулся на стуле, глаза его сузились.
— Так тебе вообще ничто не угрожало? Даннешильд рассмеялся:
— Я пошел на некоторый риск. Дело стоило того. Такой приятной встречи у меня никогда не было. Не мог дождаться, чтобы рассказать. Тебе захочется услышать. Знаешь, о ком идет речь? О Хэнке Реардэне. Я…
— Нет!
Голос Галта прозвучал как приказ. Коротенькое слово было нагружено таким импульсом воли, какого никому из них не приходилось слышать от него раньше.
