Уильям Фолкнер - Свет в августе; Особняк
— Да, — сказал его дядя. — Я тоже так думаю.
14
Однако к тому времени, как Рэтлиф изничтожил Кларенса и вернул его к частной жизни во Французову Балку, в Джефферсоне вот уже скоро два года, как поселился новый Сноупс, так что Джефферсон оставался верен себе в том, что дядя Чарльза окрестил количественным соотношением или проблемой Сноупсов.
Этот Сноупс был совсем новенький, холостой, звали его Орест, в просторечии Рес. Вот именно, Орест. Даже дядя Чарльза не понимал, откуда он взялся. Дядя рассказывал Чарльзу, как в 1943 году в городе вдруг узнали, что Флему Сноупсу теперь принадлежит то, что осталось от имения Компсонов. А осталось маловато. Рассказывали, что Компсоны продали порядочный участок муниципальному совету под поле для гольфа еще в 1909 году, чтобы послать старшего сына, Квентина, учиться в Гарвардский университет, где он покончил с собой, не проучившись и года; а лет десять назад младший сын, Бенджи, идиот от рождения, поджег дом и сам сгорел вместе с ним. Было это уже после того, как Квентин утопился под Гарвардом, а брак Кэндейс, его сестры, полетел ко всем чертям, и она исчезла неизвестно куда, а ее дочь, тоже Квентин, неизвестно от какого отца, ночью спустилась из окна по водосточной трубе и убежала со странствующим цирком, и тогда Джейсон, средний сын, избавился было от Бенджи, уговорив мать отправить того в сумасшедший дом, но все равно ничего не вышло, так как, по словам самого Джейсона, мать стонала и плакала до тех пор, пока он, Джейсон, наконец не сдался и не привез Бенджи обратно домой, и, конечно, не прошло и двух лет, как Бенджи не только сам сгорел, но и сжег дотла весь дом. А Джейсон получил страховую премию, взял в долг еще немного денег под пустующий участок и отстроил себе с матерью новый кирпичный дом на главной улице у площади. Но его участок очень ценился: город Джефферсон уже пододвигался к этому участку, окружал его; собственно говоря, поле для гольфа уже давно, еще в 1929 году, перенесли к загородному клубу, а старое поле снова откупил Джейсон Компсон. И не удивительно. Еще в школе Джейсон после уроков и по субботам подрабатывал в скобяной лавке дядюшки Айка Маккаслина в качестве приказчика, а в этой лавке уже тогда хозяйничал некий Эрл Триплет, которого откуда-то выкопал дядя Айк, должно быть, где-нибудь в охотничьих угодьях или на озере в Дельте, потому что дядюшка Айк почти все время проводил там. По этой причине никто в городе не удивился, узнав, что Триплет уже давно потихоньку вытеснил дядюшку Айка из лавки, хотя дядюшка Айк все еще околачивался там, когда не уходил на охоту или на рыбалку, и, конечно, Триплет все еще отдавал ему ружья, патроны и рыболовные снасти по своей цене. И никто не сомневался, что Джейсон поступал точно так же, когда он, в свою очередь, вытеснил Триплета и тот вернулся к своему ружьишку, перемету или верше для миног.
Во всяком случае, практически Джейсон Компсон теперь стал владельцем скобяной торговли Маккаслина. И никто не удивился, узнав, что Джейсон прикупил к старому родовому имению их прежний участок, который его отец продал, чтобы послать старшего сына в Гарвард — университет, презираемый Джейсоном по той причине, что он вообще презирал все учебные заведения после средней школы, считая их прибежищем для тупиц и трусов. Дядя Чарльза говорил, что его очень удивило одно: когда он в канцелярии суда просматривал купчую и другие бумаги, он увидал, что, хотя Джейсон, несомненно, заплатил наличными за бывшее поле для игры в гольф, он не выкупил закладную на все остальные владения, под заклад которых получил деньги на постройку нового дома, аккуратно выплачивая с тех пор проценты в банк Флема Сноупса и, очевидно, предполагая выплачивать их и дальше. Так продолжалось до самого нападения на Пирл-Харбор. Можно было подумать, что у Джейсона был свой собственный, вполне надежный и верный агент в японском парламенте. А весной 1942 года уже можно было думать, что у него есть свой агент, столь же надежный и верный, и в американском правительстве: дядя говорил Чарльзу, что послушать Джейсона, так сразу поверишь, будто он заранее получил не только достовернейшую информацию, что в Джефферсоне будет построен учебный аэродром, но и достовернейшее обещание, что этот аэродром будет построен именно на старом поле для гольфа, и нигде больше; дядя Чарльза говорил, что в то время никто ничего в аэродромах не понимал и даже над этим не задумывался, так что все охотно поверили Джейсону, что любое открытое место, годное для того, чтобы гонять мячи, годилось также и для посадки самолетов.
Во всяком случае, нужный человек поверил. А этим нужным человеком был Флем Сноупс, президент банка, державшего закладную на все остальные владения. Дядя Гэвин говорил, будто это было похоже на игру в карты, где каждый, открыв туза, добровольно согласился бы объявить два других туза битыми. Гэвин говорил, что никто, в сущности, не понимал, что же произошло. Знали они только то, что всем давно было известно про Джейсона Компсона и Флема Сноупса: Гэвин говорил, что, наверно, подошел такой момент, когда Флем, твердо уверенный, что Джейсон больше его понимает в аэродромах, вдруг в перепуге подумал, что, может быть, Джейсон и про деньги тоже понимает больше его. Так что Флем не мог идти на риск и дать Джейсону возможность взять еще карту. Приходилось Флему идти ва-банк.
А может быть (это мнение Гэвина), так думал Джейсон. И Джейсон просто размахивал воображаемым проектом аэродрома перед носом, мистера Сноупса, чтобы припугнуть его и заставить сделать первый ход. И, очевидно, Сноупс так и поступил: он опротестовал закладную, которую его банк держал на имение Джейсона. И сделано это было, разумеется, по-дружески, тихо и мирно, как Джейсон и ожидал: его (Джейсона) пригласили в тот самый кабинетик в банке, и Флем сказал примерно так: «Я и сам огорчен не меньше вашего, мистер Компсон. Но сами понимаете, какое дело. Наша страна сейчас сражается в обоих полушариях за самое свое существование, за свою жизнь, поэтому честь и долг каждого гражданина требуют, чтобы и он вложил свою долю в эту борьбу. И вот правление моего банка считает, что каждый цент из ресурсов банка должен быть вложен в то, что непосредственно касается наших военных усилий».
Именно этого и ожидал Джейсон: «Ну конечно же, мистер Сноупс. Каждый патриот и гражданин от всего сердца согласится с вами. Особенно когда тут, в Джефферсоне, собираются строить военный объект — аэродром и, насколько я понимаю, заключить контракт сразу после того, как документы на землю будут оформлены». И он тут же назвал свою цену на бывшее поле для гольфа, из каковой суммы, само собой разумеется, будет оплачена и закладная. Но, если мистеру Сноупсу и правлению его банка угодно, он, Джейсон, назовет сумму, за которую готов отдать все компсоновские владения, включая и закладную, так что дирекция банка или другое патриотическое учреждение города смогут сами договариваться с правительством насчет продажи земли под аэродром, причем Джейсон оставляет за собой только право надеяться, что готовый аэродром назовут аэродромом Компсонов, не в честь его, Джейсона, а в честь того, что в истории Джефферсона их семья сыграла свою роль, за которую не приходится краснеть, и что среди их предков был один губернатор и один бригадный генерал, хотя, может быть, это и не стоит увековечивать, а впрочем, может быть, и стоит. Потому что, как сказал дядя Гэвин, Джейсон был и сам достаточно хитер, во всяком случае, он сразу сообразил: если такой человек, как Сноупс, мог потратить столько денег ради того, чтобы его имя стояло на памятнике его неверной жены, то он может потратить и больше, чтобы в его честь назвали аэродром.
Так думал Джейсон. А в январе 1943 года весь Джефферсон узнал, что мистер Сноупс — не банк, нет, мистер Частный Предприниматель Сноупс — стал собственником всего имения Компсонов. И тут — рассказывал Чарльзу его дядя Гэвин, Джейсон из злорадства стал понемногу раскрывать свои карты. И как же могли осудить его за это, если до сих пор никто, кроме итальянского синдиката по изготовлению мраморных памятников, не мог продать Сноупсу нечто столь аморфное, как престиж. А итальянцы, в сущности, продали ему респектабельность, что было для него не роскошью, а насущной необходимостью; теперь он (Джейсон) называл свое старое имение аэродромом Сноупса и даже (как рассказывал дядя Гэвин) подкарауливал, останавливал самого мистера Сноупса на улице, когда вокруг случались зрители, и расспрашивал его, как идет строительство, и это после того, как все, даже те, кто не понимал, что такое аэродром, уже знали, что никакого аэродрома тут строить не будут, потому что правительство давно выбрало ровную местность к востоку от Колумбуса и совершенно плоскую долину в Дельте к западу близ Гринвилла, как единственно приемлемые участки для учебных аэродромов. И тут Джейсон стал выражать сочувствие мистеру Сноупсу косвенным образом, произнося перед публикой длинные тирады о бестолковости и тупости правительства; он говорил, что мистер Сноупс всегда шел впереди своего века и что неизбежно с течением времени, пока будет продолжаться война и всем нам придется потуже затягивать пояса, установка Сноупса, по которой аэродром непременно нужно строить на бугристом поле, будет признана единственно целесообразной установкой и станет известна во всем мире как «Сноупсовский Проект Аэродромов», ибо по этому плану взлетные дорожки, которые раньше тянулись на целую милю, теперь можно будет сократить наполовину, потому что, сгладив бульдозером обе стороны бугра, можно будет их использовать как для посадки, так и для взлета, и самолет поползет, как муха по игральной карте, засунутой в щель.
