Михаил Салтыков-Щедрин - Том 11. Благонамеренные речи
Впервые — ОЗ, 1874, № 3 (вып. в свет 19 марта), стр. 207–232, под заглавием «Благонамеренные речи. VIII».
Рукописи и корректуры не сохранились.
При подготовке очерка для изд. 1876 Салтыков дал ему заглавие «В дружеском кругу», провел стилистическую правку и исключил в конце очерка фрагмент с «— Так что, например, болгары, сербы…» по «…собственная состоятельность» (стр. 431 наст. тома). Изъятие это было сделано, по-видимому, из цензурных опасений, связанных с обострением положения на Балканах: в 1875 году в Боснии, Герцеговине и Болгарии были подавлены восстания против турецкого ига, в 1876 году было подавлено новое восстание в Болгарии и началась война Сербии и Черногории (с участием русских добровольцев) против Турции. Все это сильно ухудшило русско-турецкие отношения (через год началась война).
При подготовке очерка для изд. 1880 Салтыков сделал незначительные стилистические поправки. В изд. 1883 очерк перепечатывался без изменений.
Главным «предметом» настоящего очерка является критика еще одной из «благонамеренных речей» — о «любви к отечеству».
Прибегая к своим обычным приемам — диалогическому развитию сюжета и обнажению единой сущности явлений при внешне различных их признаках, — Салтыков сталкивает в споре о патриотизме представителей двух «общественных направлений» — Тебенькова (уже известного читателю по очерку «По части женского вопроса») и Плешивцева.
Первый — «западник» и «государственник»; второй — «почвенник», выразитель «русской точки зрения». «Беспощадная полемика», которую ведут друг с другом Тебеньков и Плешивцев по каждому вопросу, заканчивается их обоюдным признанием, что «в сущности, мы ни по одному вопросу ни в чем существенном не расходимся». Реально-исторический комментарий раскрывает фигуру Тебенькова как сатирическую персонификацию всех направлений и оттенков так называемой государственной, или юридической, школы в русской историографии и — шире-в русской идейной жизни 60-70-х годов. Школа эта наиболее ярко была представлена в трудах Чичерина, Кавелина и Сергеевича. Фигура Плешивцева сатирически олицетворяет националистические направления в русских идеологических системах — теорию официальной народности Уварова и Погодина, «почвенничество» Ап. Григорьева и Достоевского, позднее славянофильство И. Аксакова и Самарина и др. Сигналом для узнавания спорящих сторон (при единстве их в защите самодержавной государственности) служат употребляемые ими «диалектические особенности». В качестве этих «особенностей» приводятся терминологические и фразеологические штампы рассматриваемых идеологических систем и направлений, используемые для их же осмеяния и заклеймения: с одной стороны — «порядок», «административное воздействие», «дисциплина» и пр., с другой стороны — «почва», «гниль» (Запада), «подоплека», «любви действо», «жизнь духа» и «дух жизни» и пр.
Поводом для спора Тебенькова с Плешивцевым о «любви к отечеству» служит протест эльзасского депутата Тейча в германском рейхстаге против насильственного отторжения Эльзаса и Лотарингии от Франции. Истинный патриотизм Тейча противопоставляется Салтыковым как мнимому «отечестволюбию» Тебенькова и Плещивцева, так и тому лжепатриотизму, которым немецкая плутократия оправдывала политику Бисмарка, «железом и кровью» создававшего Германскую империю.
Начальные страницы очерка представляют автобиографический интерес. В них введены воспоминания и оценки Салтыкова, относящиеся к годам его пребывания в Царскосельском (с 1844 — Александровском) лицее, к первому времени по выходе из «заведения», к моменту столкновения с миром «практической деятельности» в Вятке и к периоду «либеральной весны» середины и конца 50-х годов. (Подробнее см. Макашин, стр. 118 и след.)
…начальство везде искало «людей» <…> сквозь пальцы смотрело на <…> убеждения. — В период политики «правительственного либерализма» второй половины 50-х годов в правящих кругах одним из рычагов «обновления России» считалось внедрение на руководящие посты в центральном государственном аппарате и в провинции молодых людей, образованных, честных, энергичных и исполнительных. Эта политика привела к тому, что в либеральном «обновлении» России принимали участие люди самых различных убеждений (в том числе — социалистических, как сам Салтыков или ряд будущих деятелей «Земли и воли»). Ирония и автоирония направлены здесь, по-видимому, на тот политический принцип, который был сформулирован Салтыковым в 1862 году в проекте объявления об издании журнала «Русская правда»: «Как бы ни были различны и даже взаимно противоположны наши руководящие принципы, но дело, нам предстоящее, — для всех одно» (см. т. 18 наст. изд.).
Мундирные дни — дни больших церковных праздников и так называемые «царские дни» (именины государя, годовщины его коронации и др.), когда высшие чиновники были обязаны являться на торжественные богослужения, а потом на приемы к властям, в парадных мундирах.
Благонравен ли русский мужик? Привязан ли он к <…> основам <…> Какую дозу свободы может он вынести… — Перечисляются некоторые из «вопросов», вставших перед правительством нового царя, Александра II, в связи с вынужденной после крымского поражения необходимостью заняться вплотную подготовкой отмены крепостного права и другими реформами. Характером и содержанием ответов, которые даются на эти «нешуточные вопросы» молодыми людьми из высшего дворянства, прослужившими в провинции несколько лет и призванными властью к «обновительной деятельности», Салтыков показывает как поверхностность знания этими людьми народной жизни, так и формально-бюрократическое существо их информации, сообщаемой в рамках «подчиненной искренности». Эти «ответы» — «благонравен», «привязан», «обеспечен», «способен и достоин» — пародируют канцелярские формы аттестации чиновников в их послужных или формулярных списках. Таким афористическим приемом Салтыков указывает на бюрократический, «мундирный» характер подготовки правительством крестьянской и других реформ.
«Пур ле жанс» — для слуг (от франц. pour les gens).
Предки Тебенькова <…> один был спальником, другой чашником <…> Дед <Плешивцева> послан <…> Потемкиным за <…> севрюжиной <…> «Первые дружинники — вот мои предки, — говорит <Тебеньков>…» <…> «Первые излюбленные люди — вот мои предки, — говорит <Плешивцев>» — Одно из многих в салтыковской сатире мест, где высмеиваются генеалогические легенды русских аристократических родов, большею частью дворянско-служилого, а не княжеско-боярского происхождения. Дружинники — в удельно-княжеской Руси — отряды воинов, во главе которых стоял князь, ближайшая опора его власти; явились основой формирования класса русских феодалов. Излюбленные люди — старорусское название лиц, выбранных на какую-либо общественную должность. Здесь — участники земских соборов — сословно-представительных учреждений России XVI–XVII веков; главную роль в соборах играли представители служилого, то есть дворянского класса. Первый Романов — Михаил Федорович — был избран на российский престол Земским собором (1613).
Тебеньков стоит на почве государственной религии <…> Плешивцев <…> видит в последней не «подспорье» <…> а основание <…> Жалеет о временах патриархов. — Точка зрения Тебенькова совпадает с официальной, суть которой Чичерин формулировал следующим образом: «Действуя на душу, религия воздерживает своеволие и внушает человеку уважение к высшим требованиям власти и порядка. Поэтому религия в обществе должна быть почитаема и церковь должна пользоваться надлежащею защитою государства» (Б. Н. Чичерин. О народном представительстве, М. 1866, стр. 470). Плешивцев разделяет славянофильски-почвенническую концепцию русского народного характера, согласно которой религиозное чувство определяет такие черты, как «смирение» и «преданность» монархической власти Времена патриархов — XVI–XVII века, когда русская церковь, возглавляемая патриархом, оказывала в его лице значительное влияние на политику монархии. Петр I, заменив правление патриарха Синодом, уничтожил доминирующую роль церкви.
