Эжен Сю - Парижские тайны. Том I
— Мои ничтожные знания всегда к вашим услугам, д’Арвиль.
— А когда мы увидим воплощение всех этих чудес, дорогой маркиз?
— Полагаю, на следующий год, потому что я начну работы немедленно.
— У вас столько замыслов!
— Это еще не все… Я замыслил полностью перестроить Валь-Ришэ.
— Ваше поместье в Бургундии?
— Да, там можно построить нечто восхитительное… лишь бы господь продлил мои дни…
— Боже, несчастный старец!
— Вы, кажется, недавно купили ферму неподалеку от Валь-Ришэ, чтобы округлить свои владения?
— Да, очень выгодное дело, его мне присоветовал мой нотариус.
— Кто же этот редкостный и бесценный нотариус, который советует такие выгодные дела?
— Некий Жак Ферран.
При этом имени де Сен-Реми на мгновение нахмурился.
— Он действительно такой честный человек, как о нем говорят? — небрежно спросил он у д’Арвиля, который тотчас вспомнил, что рассказывал Родольф его жене об этом нотариусе.
— Жак Ферран? Странный вопрос! — вмешался де Люсене. — Он человек безупречной порядочности.
— Почтенный и почитаемый всеми.
— Очень набожный, но это ему не вредит.
— Исключительно скупой… что является гарантией для его клиентов.
— И наконец, он один из немногих нотариусов старого толка, которые вас спрашивают, за кого вы их принимаете, если вам вздумается попросить у него расписку за деньги, врученные на хранение.
— Хотя бы за одно это я доверяю ему все мое состояние.
— Но какого черта, Сен-Реми, откуда у вас такие сомнения в этом достойном человеке, чья честность вошла в поговорку?
— До меня доходили кое-какие неясные слухи… А в остальном у меня нет никаких причин подозревать этого святого нотариуса… Однако вернемся к вашим проектам, д’Арвиль. Что вы хотите построить в Валь-Ришэ? Говорят, старый замок прекрасен…
— Я обращусь к вам за консультацией, дорогой Сен-Реми, можете не сомневаться, и даже скорее, чем вы думаете, потому что эти работы меня радуют и увлекают. По-моему, нет ничего интереснее воплощать один за другим свои планы, которые наполняют дни и годы… Сегодня один проект, завтра другой… Позднее — еще что-нибудь… Прибавьте к этому очаровательную жену, которую я обожаю и которая разделяет мои вкусы и интересы, — господи, какая прекрасная жизнь!
— Еще бы, черт побери! Настоящий рай на земле.
— А теперь, господа, — сказал д’Арвиль, когда завтрак был закончен, — если угодно покурить, пройдите в мой кабинет — у меня чудесные сигары.
Все поднялись от стола и прошли в кабинет маркиза; дверь из него в прилегающую спальную была открыта. Мы уже говорили, что единственным украшением этой комнаты были две стойки с коллекцией великолепного оружия.
Герцог де Люсене раскурил сигару и последовал за маркизом в его комнату.
— Как видите, я по-прежнему увлекаюсь оружием, — сказал ему д’Арвиль.
— В самом деле, какие превосходные ружья, английские и французские. Ей-богу, не знаю даже, каким отдать предпочтение… Дуглас! — крикнул де Люсене. — Идите сюда, посмотрите: эти ружья, наверное, могут посоперничать с вашими лучшими «ментонами».
Лорд Дуглас, де Сен-Реми и двое других гостей вошли в комнату маркиза, чтобы полюбоваться оружием.
Д’Арвиль взял боевой пистолет, взвел курок и сказал, смеясь:
— Вот, господа, универсальная панацея от всех бед: от сплина, от тоски…
И он шутя приблизил пистолет к губам.
— Честное слово, я бы предпочел другое лекарство, — сказал Сен-Реми. — Это годится только на самый крайний случай.
— Да, но оно действует мгновенно, — сказал маркиз. — Раз, и дело сделано! Оно быстрее мысли, быстрее любого пожелания… Поистине оно волшебно.
— Поосторожнее, д’Арвиль; такие шутки всегда опасны; не успеешь глазом моргнуть, как случится беда! — проговорил де Люсене, видя, что д’Арвиль снова приближает дуло пистолета к губам.
— Черт побери, дорогой, неужели вы думаете, я стал бы так шутить, если бы он был заряжен?
— Разумеется, нет, но все-таки это неосторожно.
— Смотрите, господа, вот как это делается. Вставляешь ствол в рот… и тогда…
— Господи, перестаньте валять дурака, д’Арвиль! Вы теряете всякую меру, — сказал де Люсене, пожимая плечами.
— …тогда приближаешь палец к спусковому крючку, — продолжал д’Арвиль.
— Ну что за ребячество! Такая глупость в его-то возрасте?
— Легкий нажим на гашетку, — продолжал д’Арвиль, — и ты отправляешься прямиком на небеса…
При этих словах грянул выстрел. Маркиз д’Арвиль прострелил себе голову.
Мы отказываемся описывать ужас и потрясение гостей маркиза.
На следующий день в газете было написано:
«Вчера событие столь же непредвиденное, сколь трагическое, взволновало все предместье Сен-Жермен. Одна из тех неосторожностей, какие каждый год приводят к роковым последствиям, окончилась ужасным несчастьем. Вот факты, которые нам удалось установить и за достоверность которых мы ручаемся.
Господин маркиз д’Арвиль, обладатель огромного состояния, в возрасте неполных двадцати семи лет, известный своей щедростью и добротой, женатый всего несколько лет на женщине, которую он боготворил, пригласил на завтрак несколько своих друзей. Выйдя из-за стола, все отправились в спальную г-на д’Арвиля, где находилась коллекция ценного оружия. Показав своим гостям несколько ружей, г-н д’Арвиль взял пистолет и, полагая, что он не заряжен, приблизил дуло ко рту… Уверенный в своей безопасности, он нажал на гашетку… Раздался выстрел!.. Несчастный молодой человек упал замертво; голова его была раздроблена, лицо страшно изуродовано. Можете представить себе ужас друзей г-на д’Арвиля, с которыми всего несколько минут назад, полный энергии, жизни и счастья, он делился различными проектами на будущее! И наконец, словно все обстоятельства этого горестного события должны были сделать его еще более жестоким по ужасному контрасту, тем же утром г-н д’Арвиль, желая сделать жене сюрприз, купил для нее очень ценное ожерелье… И именно в тот момент, когда жизнь казалась ему особенно радостной и прекрасной, он пал жертвой рокового несчастного случая…
Перед подобным горем любые рассуждения излишни, остается лишь склониться перед неумолимыми и непредсказуемыми предначертаниями судьбы».
Мы цитируем газетную заметку, которая выразила и, так сказать, закрепила всеобщее убеждение, что смерть мужа Клеманс произошла в результате роковой и непростительной неосторожности.
Стоит ли говорить о том, что маркиз д’Арвиль унес с собою тайну своей добровольной смерти?..
Да, добровольной и точно рассчитанной, обдуманной с хладнокровием и великодушием по отношению к Клеманс, чтобы та не смогла даже заподозрить об истинной причине его самоубийства.
Так, все проекты, о которых д’Арвиль говорил со своим управляющим и своими друзьями, счастливые признания своему старому слуге, сюрприз, который он в то утро приготовил своей жене, — все это были только ловушки для доверчивых простаков.
Кто смог бы заподозрить, что человек, так увлеченный планами на будущее, так желающий угодить любимой жене, на самом деле думал о самоубийстве?
Поэтому его гибель объяснили фатальной неосторожностью, и не могли объяснить иначе.
Что же касается истинной причины его решения, то его продиктовало безнадежное отчаяние.
Когда Клеманс благородно вернулась к нему, когда ее прежняя холодность и высокомерие сменились сочувствием и нежностью, в душе маркиза пробудились жестокие угрызения.
Он видел, как самоотверженно и печально соглашается Клеманс на долгую жизнь без любви рядом с человеком, пораженным страшной и неизлечимой болезнью. И он понимал, вспоминая торжественные слова Клеманс, что она никогда не сможет преодолеть к нему ужаса и физической неприязни. И маркиз д’Арвиль проникся глубокой жалостью к своей жене и глубочайшим отвращением к самому себе и к жизни.
В отчаянии от невыносимой муки он сказал себе:
«Я люблю и могу любить только одну женщину на свете, — это моя жена. Ее поведение, полное сердечности и благородства, только усилит мою безумную страсть, если ее можно еще более усилить.
И эта женщина, моя жена, никогда не будет мне принадлежать.
Она имеет право презирать меня и ненавидеть… Я овладел ею с помощью гнусного обмана, связал юную девушку со своей злосчастной судьбой…
Я раскаиваюсь в этом… Но что я могу теперь сделать для нее?
Освободить ее от ужасных уз, которыми приковал к себе из низменного эгоизма. Но только смерть может разорвать эти узы… Значит, я должен покончить с собой».
Вот почему маркиз д’Арвиль принес эту величайшую, страшную жертву.
Но если бы у нас существовал развод, разве этот несчастный покончил бы с собой?
