Шарль Рамю - Красота на земле
Она уже наверху — и перед ней могучие стволы деревьев. Направо путь к пляжу и дому, налево — к большой дороге и людям. Времени у нее предостаточно, но вдруг она останавливается, идет назад и заглядывает за гребень склона.
— Ну что, идите! — кричит она. — Вас тут ждут… — Она склоняется над савойцем и снова кричит: — Ага! Слабак! Слабак! Испугался!
Он слышит и бросается вперед.
Она не двигается с места, а он лезет наверх; она наклоняется, чтобы лучше его видеть, но вдруг нависающий край склона проваливается у нее под ногами, и она скользит вниз, прямо к савойцу, пропахивая башмаками черную землю. Он взбирается к ней (или так кажется?), она видит его зубы за усами, ему осталось только протянуть руку — но удар так силен, что он тоже не может устоять, успев лишь обхватить ее тело руками и сжать изо всех сил. Он переворачивается и оказывается сверху, и они катятся вниз; он не отпускает ее, и она чувствует крепкое его тело, его дыхание у шеи и жар его лица. Они катятся и катятся, она видит то небо, то землю, в нос бьет пряный запах сырой земли, гнилья и опавших листьев. Вдруг на пути у них дерево… И вот она лежит, он стоит на коленях, его глаза все ближе и ближе, и вот только они одни и остались на свете. Он крепко вцепился в нее и не отпускает, но он еще до конца не знает ее. Рывок — и она отводит лицо и поворачивается к нему затылком; платье ее трещит сверху донизу. Он втягивает в себя воздух, но вдох переходит в крик, и он отпускает ее левую руку; она вскакивает, и он за ней, но не так проворно; он взмахивает рукой, из прокушенного запястья сочится кровь. Он бросается за ней, хватает за рукав, но рукав рвется. А!.. Куда бежать? Что делать? На ее прелестные плечи снова падает солнце, а река уже близко. Он замешкался, на левой руке у него кровоточат ранки от ее зубов; ярость туманит ему голову, и он не в силах овладеть собой. Она боится, что он нагонит ее на другом берегу, и бежит по колено в воде против течения реки; ей легче бежать по камням в эспадрильях, чем ему в тяжелых кованых башмаках. Она оборачивается и видит, что он скользит на каждом шагу, ослепленный летящей в глаза водой. Она смеется, видя, как он падает на четвереньки; русло Бурдонет становится все шире и шире, берега расступаются и становятся плоскими.
Как красива она на солнце! Он видит ее красоту, но понимает, что ему не догнать ее, потому что уже виден маленький дом Боломе, стоящий на склоне и вросший в него задней частью крыши. Из дома выходит сам Боломе, мгновение стоит на пороге и снова исчезает из виду.
Она уже не бежит по воде; савоец тоже выскочил из реки и хочет перехватить ее на склоне.
Из дома выходит Боломе, в руке у него ружье.
Она исчезает. Красота исчезает, видение гаснет.
Теперь перед ним лишь маленький смуглый мужчина с висячими усами, делающий несколько шагов вперед. Савоец не останавливается, и тогда тот переламывает стволы и вставляет в них патроны…
Она глубоко дышит. Прислоняется спиной к двери. Все хорошо. Она глубоко дышит. Небесный свод опять неподвижен и целен. Она делает еще один вдох, и свежий воздух переполняет ее как заслуженная награда. Она снова свободна и может забыть о том человеке…
Боломе тут, со своим карабином; он говорит:
— Вам бы зайти в дом, мадемуазель…
Сказав это, он опускает глаза, и она опускает глаза вслед за ним.
— Постараюсь найти вам одежду, и то сказать, я не богат, да и женское платье… — Он входит первым, идет в комнату и оттуда зовет Жюльет: — Вот, я нашел вам куртку. Я иногда ходил в ней на охоту. Идите сюда, на комоде иголки и нитки…
Комната маленькая, душная и темная даже погожим днем. Он выходит и оставляет ее одну. Она надевает полотняную серо-зеленую куртку с карманом на спине и пуговицами с головой кабана. Она смотрит в покрытое черными точками зеркало, потом зашивает висящую клочьями юбку, сквозь которую просвечивают колени…
Руж вернулся домой; его разговор с Миллике был коротким. Не прошло и получаса, как Декостер увидел, что он возвращается. Руж шел, повесив голову, будто она налилась свинцом, и сдвинув фуражку, как будто враз ставшую меньше размером. Лицо его побурело, и усы стали казаться еще белее. От виска до шеи пульсировала надувшаяся жила.
Он пришел и не сказал ни слова.
Он стоит перед Декостером, который все возится с сетями, работая челноком. Декостер смотрит на него своим единственным, но видящим не хуже, чем иные два, глазом и ничего не спрашивает. А Руж ничего и не говорит. Какая в этом нужда? Декостер берет свой нож, раскрывает его, перерезает нить и закрывает. Его полотняная фуфайка расстегнута.
У самого устья Бурдонет, там, где вода становится желтой, белеет целая стая чаек (они кажутся черными, если солнце светит с другой стороны).
— Ты не видел Жюльет? — спрашивает Руж.
Он видит, что дом притих, берег пуст и вокруг никого, ни на крыше, ни в окнах; ни дымка из трубы, ни отсвета на стекле…
— Жюльет… Ты не видел ее? — повторяет он.
— Нет.
— Она не выходила?
— Откуда мне знать, я все время был здесь.
Волнение подгоняет Ружа; он идет к дому, встает у двери, прислушивается. Ни звука.
Он входит на кухню, нарочно скрипит скамейкой — а вдруг она спит? Никого.
Тогда он зовет:
— Жюльет! — потом громче: — Жюльет!
Он стоит перед только что крашенной дверью и ждет, будто она сама откроется; дверь неподвижна, и он толкает ее…
Он ведь знает, что никто не ответит…
Руж выходит, кричит Декостеру:
— Ты не видел, она брала весла?
Декостер что-то бурчит в ответ и направляется в сарай. Но он знает, что весла будут на месте.
Они там и есть. Над камнями сгустился сумрак, и они кажутся мокрыми. Камыши вдали посерели, забыв о своем веселом бело-зеленом цвете. Да нет, они белые снизу и зеленые сверху, но не для него, когда он идет сквозь заросли, решив все же взглянуть на лодки: ведь с ней никогда ничего нельзя знать наверняка… Она ведь может уплыть и без весел, говорит он себе, идя по тропе между стен камышей. Говорит и не верит; так и есть, обе лодки на месте. Вот «Жюльет» блестит свежей краской, зеленая снаружи и желтая внутри; она привязана и смиренно ждет, когда к ней придут, но никто не пришел, и никто не приходит. Вокруг пусто, темно и сыро; темнеет скала, пусто в колючих кустах, среди дубков и лиловых цветов; никого на самом верху, где клочья мха висят на уткнувшихся в небо стволах…
…Он увидел Боломе и с ним кого-то еще. Боломе подошел к Ружу, а она стояла поодаль, в слишком просторной куртке с головами кабанов на пуговицах. Она ждала, но он словно не видел ее. Вот Боломе подошел к Ружу, и тот вдруг поднял голову. Было слышно, как он спросил у Боломе:
— Сколько у тебя этих винтовок? Ты должен дать мне одну на время. Она мне может понадобиться.
Глава десятая
— О, Жюльет! Вы не хотите остаться здесь? Вам не по душе наша жизнь?
Он усадил ее перед домом на скамью, покрашенную оставшейся от сарая краской.
Вечер, солнце уже зашло, но мокрые камни у берега и сухие подальше еще розовеют — два розовых оттенка.
— Здесь вы ничем не рискуете, я обещаю, мы будем вас охранять…
Руж идет на кухню и возвращается с ружьем, взятым у Боломе. Она молча смотрит; он ставит ружье у стены прикладом вниз.
— Если только вы сами хотите уйти… — Он, помолчав, продолжает: — Оно исправно и заряжено крупной дробью. С этими дикарями в самый раз… — И снова: — Мы так хотели, чтобы вы были довольны, мы так хотели… Скажите, мадемуазель Жюльет… Жюльет… И Декостер, и я, да, мы оба… Разве мы не делали все, что могли? Скажите, вам чего-то недостает?
Она качает головой, медленно, туда-сюда, туда-сюда…
— Тогда что? — И другим голосом: — А все бы могло так славно устроиться, если бы вы захотели, так легко… А Миллике я беру на себя…
Она снова качает головой.
— Вы же знаете, что они за вами следят. Их двое, а может, трое. Мужчины уж так устроены. О! Грош им цена, одна злоба и зависть. А похоть… Этот савоец… — Он говорит без разбора, забывая о чем: — Вы, должно быть, решили, что он от вас так легко не отстанет… Они бродят по лесу… Они могут все видеть… Оттуда, сверху… — Он указывает на розовый склон скалы. — Вон оттуда… Ладно, если хотят… Если бы я захотел, от савойца легко избавиться… Можно подать жалобу…
Она в третий раз качает головой.
— Конечно, я все понимаю, — говорит Руж, не понимая ничего. — Мы не станем жаловаться. А в остальном… Вы же еще не знаете: Миллике хочет забрать вас назад… Все против нас.
Он думает, что она удивится, но она не кажется удивленной, во всяком случае, насколько можно заметить в пепельно-серой дымке, постепенно затопляющей розовые уголья вокруг. Жюльет поднимает лицо, смотрит на него и молчит.
— Да, — говорит Руж, — вот оно как… А Миллике — это все от зависти, но уж она его крепко скрутила. Теперь он знает, что его ждет здесь, и не посмеет прийти… — Он показывает на ружье: — Отлично знает, что у меня есть чем его встретить, но дело еще не улажено. Савоец — это раз, да еще Миллике — всего два… Но это не все. Тут и другие есть… — Он поднимает руку и обводит ей весь берег: — Все эти парни там… Кто их знает… Все, кто хотят, кому бы хотелось… Большой Алексис, малыш Бюссе, даже этот алкаш Шови… — Он злится: — Вся эта орава, пойди знай, где они все. Тут и там, и каждый вас поджидает. Ну вот, если вы скажете, что вам здесь хорошо…
