Ба Цзинь - Осень
7
Не успел Цзюе-синь войти во двор, миновать искусственную горку и банановые пальмы, как услышал голос Шу-хуа, доносившийся из дома: «Всем я надоела, все ругают меня, говорят, я такая-сякая, а мне наплевать. Какое им дело до меня? Я не такая, как старший брат. Он добрый, слишком добрый, настолько добрый, что люди ничего не могут поделать с его добротой…»
От этих слов Цзюе-синя покоробило. Не желая больше слушать, он намеренно кашлянул и стал тяжело подниматься по ступенькам.
— Цзюе-синь! — позвала его Цинь. Цзюе-синь вошел. Взоры всех обратились к нему. Он изо всех сил пытался принять безмятежный вид, точно не слышал слов Шу-хуа.
— Цзюе-синь, вот кстати! Только о тебе заговорили, и ты явился, — спокойно глядя на Цзюе-синя, рассмеялась Шу-хуа. Ее лицо пылало; казалось, вино все еще действовало на нее.
— Обо мне? Что же вы говорили обо мне? — с вымученной улыбкой спросил Цзюе-синь.
— Мы говорили о твоей доброте, — мягко проговорила Цинь, В глазах ее светилась мольба. В голосе и в выражении ее глаз он уловил дружеское участие.
Горько улыбнувшись, Цзюе-синь опустил голову и тихо сказал:
— Да разве я добрый? Я виноват перед другими, виноват перед самим собой… — Последние слова Цзюе-синь почти прошептал, и никто их не слышал.
— Цзюе-синь, Мэй ушел? — спросила Юнь. Вопрос был излишним, но она задала его, чтобы отвлечь Цзюе-синя от грустных мыслей.
Подняв голову, Цзюе-синь увидел лицо Юнь, озаренное светлой улыбкой, и нежные ямочки на ее щеках. Наивное выражение подчеркивало красоту ее цветущей молодости. Даже увядшее сердце Цзюе-синя встрепенулось. Он ласково ответил:
— Ушел.
— Мэй сегодня по крайней мере повеселился. Он стал даже разговорчивее, — с благодарностью промолвила Юнь.
— Что? Разговорчивее? — прыснула Шу-хуа, указывая на Юнь. — Мне кажется, что он молчал, как в рот воды набравши. Шу-чжэнь тоже была не слишком разговорчива. Уж кто говорил сегодня, так это я.
— Да, ты любишь язычком поработать. Разве кто-нибудь может с тобой равняться? — поддел ее Цзюе-минь.
— Конечно, моя болтливость всем известна. У меня, что на уме, то и на языке. Но это лучше, чем таить все в душе. Правду я говорю? — Шу-хуа с довольным видом взглянула на Цзюе-миня.
— Шу-хуа, ты сегодня немножко опьянела, — слегка нахмурившись, мягко сказал Цзюе-синь.
— Ну, что ты! Я никогда не пьянею. Не веришь, давай еще выпьем, — сквозь смех громко сказала Шу-хуа, поднимаясь. — Цинь, выпьем еще?
Подойдя к Цинь, она потянула ее за рукав и прижалась к ее плечу.
— Ты уже пьяна. Кто же будет с тобой пить? — рассмеялась Цинь, освобождаясь от Шу-хуа. Она встала и, поддерживая девушку, сказала: — Крепче держись на ногах, а то упадешь. Я позову Ци-ся, пусть проводит тебя. Ладно?
Шу-хуа, собрав все силы, выпрямилась и с жаром возразила:
— Кто это пьян? Да я трезвее всех вас. Это вы все пьяны. — Она неожиданно схватила косу Цинь, понюхала ее и нарочито похвалила: — Ах, какой аромат!
Цинь резко повернулась, и коса выскользнула из рук Шу-хуа. Цинь легонько стукнула ее по голове и с укором проговорила:
— Озорница! Вот я тебя!
Все дружно рассмеялись, и Шу-хуа громче всех.
— Не мешало бы ей задать. Цинь, проучи-ка ее, пожалуйста, — шутливо вставил Цзюе-минь.
— Проучи меня, проучи, пожалуйста, — смеясь и гримасничая, приставала Шу-хуа к Цинь.
— Стой как следует, когда говоришь с сестрой, — отталкивала ее Цинь.
— Я нарушаю приличия и должна понести наказание. Цинь будь так добра, проучи меня, — притворно умоляла Шу-хуа.
— Шу-хуа, ну-ка стой смирно и не скандаль, — смеясь скомандовала Цинь.
— Твой двоюродный брат хочет, чтобы ты проучила меня, и ты обязана это сделать, — не отставала Шу-хуа.
— А разве он только мой двоюродный брат, а тебе никто? Почему ты так говоришь? Он ведь не только мой, — ухватившись за последние слова Шу-хуа, возражала Цинь, но вдруг почувствовала, что сказала невпопад и умолкла.
— Как это не только твой? А разве мы называем его двоюродным братом? — обрадовано воскликнула Шу-хуа, довольная тем, что нашелся повод поболтать.
— Я тоже называю его двоюродным братом, — хихикнула Юнь.
— Ну, ты дело другое, — расхохоталась Шу-хуа.
— Почему другое? Объясни, — через силу улыбнулась Цинь.
Тут на выручку Цинь пришел Цзюе-минь.
— Шу-хуа, ты только и знаешь, что шуметь. Цзюе-синь даже ушел из-за этого.
Все стали искать глазами Цзюе-синя. Но его уже не было.
— Куда же девался старший брат? Ведь только что он был здесь, — удивилась Цинь.
С улицы вошла Цуй-хуань. Услышав слова Цинь, она пояснила:
— Барин на заднем дворике любуется луной.
— Чем он опять расстроен? — озабоченно сказал, ни к кому не обращаясь, Цзюе-минь.
— Пойдемте к нему. Мы, ведь договорились сходить полюбоваться луной. Цинь, Юнь, идемте, — торопила Шу-хуа, и первая направилась к выходу.
Все последовали за ней. Цуй-хуань и Ци-ся остались в комнате убрать со стола.
Выйдя на задний дворик, Шу-хуа увидела неподвижно стоявшего на берегу ручья Цзюе-синя. Не выдержав, она громко окликнула его:
— Цзюе-синь, ты что здесь один делаешь?
Цзюе-синь обернулся, окинул ее взглядом и рассеянно ответил:
— Здесь такая тишина. Я пришел полюбоваться луной.
Словно вторя его словам, мелодично журчал ручей. Лунный свет падал на каменную стену, серебристой вуалью лежал на воде. Слегка сгорбившись, Цзюе-синь, наполовину освещенный лунным светом, стоял неподвижно, как изваяние. Теперь Шу-хуа, наконец, поняла, что брата снова терзают какие-то воспоминания. Она спустилась по каменным ступеням. Подошел Цзюе-минь с сестрами.
Шу-хуа посмотрела вверх. Она, казалось, чувствовала, как лунный свет ласкает ее лицо, Это мягкое сияние разогнало невеселые мысли девушки, успокоило ее пылающее сердце. Цинь и Юнь тоже подошли к Цзюе-синю. Молчаливая Шу-чжэнь шла позади Цинь. Услышав шаги, Цзюе-синь обернулся и сердечно сказал:
— И вы здесь?
— Мы тоже хотим полюбоваться луной, — отвечала Цинь.
— Здесь ничего не изменилось, — сдавленным шепотом, произнес Цзюе-синь.
— Помнишь, в прошлом году ты стоял на этом же самом месте, — подхватила Цинь.
— Мне кажется, что все это было вчера, — задумчиво проронила Юнь.
— Мне тоже кажется, что это было вчера, или даже сегодня. Вот мы опять все здесь, не хватает только Хой, — глухо промолвил Цзюе-синь и умолк. Казалось, нахлынувшие чувства давили на него своей тяжестью. Но слова его все еще звучали в ушах окружающих. Никто не решался первым заговорить. Он продолжал: — Сестра Шу-ин, можно сказать, добилась своего. Она обрела свободу. Только несчастная Хой… Как ее жаль! — Он был не в силах продолжать и лишь улыбнулся. Однако трудно было понять, улыбается он или плачет.
Никто не нарушал молчания. Все с трудом сдерживали слезы. Юнь еще труднее было сдерживаться, чем Цинь. Она не решалась заговорить, боясь разрыдаться.
Прогуливавшиеся до этого по дворику Шу-хуа и Цзюе-минь тоже подошли к Цзюе-синю и слышали его последние слова.
— Цзюе-синь, зачем вспоминать о прошлом? — сочувственно сказала Шу-хуа. Возмущение росло в ее душе. И она добавила: — Воспоминания лишь бередят незажившие раны.
— Хоть это и было давно, но не исчезло бесследно, — голос Цзюе-синя срывался. — И сейчас все то же, что и в прошлом году. Мэй говорил мне о своей старшей сестре. Он сказал, что все в мире — мираж. Теперь настала его очередь идти тем же путем.
— Не ты же затеял женитьбу Мэя. Твоя совесть чиста. Зачем ты убиваешься? — уговаривала его Шу-хуа.
— Ах, что ты понимаешь! — вздохнул Цзюе-синь. — Сестра Хой поручила мне заботиться о нем, а я не смог выполнить даже такой маленькой просьбы.
— В этом тоже твоей вины нет. Ты знаешь крутой нрав дяди Кэ-мина. Разве он послушается кого-нибудь? Там, в лучшем мире, Хой узнает об этом и тоже не будет обвинять тебя, — мягко утешала Юнь. При воспоминании о Хой она почувствовала, как сжимается ее сердце и огромным усилием воли старалась подавить печаль.
— Мэй тоже очень странный. О нем беспокоятся, а он и в ус не дует. Доведись мне, я бы ни за что не согласилась, — возмущалась Шу-хуа.
— Ну, не согласилась бы. А дальше что? — холодно спросил Цзюе-минь.
— Что дальше? — храбро начала Шу-хуа. Но слова застряли у нее в горле. Она не подумала над тем, что стала бы делать. Некоторое время в замешательстве она не могла выговорить ни слова, но скоро нашлась: — Я бы наотрез отказалась и посмотрела, что сделал бы со мной дядя. — В действительности же она не знала, как поступила бы. Но мужества у нее было хоть отбавляй, и она полагала, что этого достаточно.
— Ты просто упрямый ребенок, — заявил Цзюе-минь и. ни о чем не спрашивая больше, похлопал ее по плечу.
— Все вы хорошие. Все приносите больше пользы, нежели я, — с завистью промолвил вдруг Цзюе-синь. Лицо его просветлело. Но этот тихий свет, озаривший его, тотчас же исчез. — Я человек конченный, — сказал он.
