Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
– Объяснял как мог. Там есть вещи, до которых мы, видно, оба еще не доросли.
– А где ты взял эту книгу, Томми?
– В книжном шкафу у нас дома. Я ее захватил с собой в школу.
– Что-о?
– Я читал ребятам вслух отдельные места и рассказывал про мистера Джойса, как он был моим другом и сколько времени мы с ним проводили вместе.
– И ребятам нравилась книга?
– Были такие пай-мальчики, которые находили ее слишком смелой.
– А учителя не проведали об этих чтениях?
– Как не проведали! Ты разве не знаешь, папа? Хотя да, ты в это время был в Абиссинии. Директор даже хотел меня исключить, но я ему объяснил, что мистер Джойс – знаменитый писатель и мой личный друг, и дело кончилось тем, что директор забрал у меня книгу и сказал, что отправит ее маме, а с меня взял слово, что без его разрешения я больше ничего не буду читать ребятам и не буду объяснять им то, чего они не понимают у классиков. Сначала, когда он еще хотел меня исключить, он сказал, что у меня испорченное воображение. Но оно у меня вовсе не испорченное, папа. Не больше испорченное, чем у других.
– А книгу-то он отправил?
– Отправил. Он было хотел ее конфисковать, но я ему объяснил, что это первое издание, и мистер Джойс сам подарил ее тебе с надписью, и как же можно ее конфисковать, раз она не моя. И он согласился, что нельзя, но, по-моему, ему было очень жаль.
– А мне когда можно будет прочесть эту книгу, папа? – спросил Эндрю.
– Еще не скоро.
– Томми же читал.
– Томми – друг мистера Джойса.
– Вот именно, – сказал Том-младший. – Папа, а с Бальзаком мы не были знакомы?
– Нет. Он жил в другую эпоху.
– А с Готье? Я нашел в шкафу еще две мировые книжки – «Озорные рассказы» Бальзака и «Мадемуазель де Мопен» Готье. Я пока не очень понимаю «Мадемуазель де Мопен», но читаю и стараюсь понять, и, по-моему, это здорово. Но раз мы с ними не были знакомы, не стоит, пожалуй, читать их ребятам, а то уж тут меня наверняка исключат.
– Хорошие это книги, Томми? – спросил Дэвид.
– Замечательные. Тебе обе понравятся, вот увидишь.
– А ты спроси директора, может, он тебе разрешит читать их ребятам, – сказал Роджер. – Это куда лучше, чем то, что ребята добывают сами.
– Нет, мистер Дэвис, я думаю, этого не надо делать. А то он опять станет говорить, что у меня испорченное воображение. И потом, если эти писатели не были моими друзьями, как мистер Джойс, ребята тоже отнесутся по-другому. Я не все понимаю в «Мадемуазель де Мопен», и мои объяснения не будут иметь веса, раз я не могу сослаться на дружбу с автором, как это было с книгой мистера Джойса.
– Хотел бы я послушать эти объяснения, – сказал Роджер.
– Что вы, мистер Дэвис. Для вас они слишком примитивные. Какой вам интерес их слушать. Вы же сами отлично все понимаете, что там написано, разве нет?
– Более или менее.
– Жаль все-таки, что мы не знали Бальзака и Готье так же, как мистера Джойса.
– Мне самому жаль, – сказал Томас Хадсон.
– Но мы знали многих хороших писателей, правда?
– Безусловно, – сказал Томас Хадсон. Лежать на песке было тепло и приятно, и после утра, проведенного за работой, его совсем разморило. Он с удовольствием слушал болтовню сыновей.
– Пошли поплаваем, и домой, – сказал Роджер. – Уже становится жарко.
Томас Хадсон смотрел на них с берега. Все четверо неторопливо плыли в зеленой воде, отбрасывая тень на песчаное светлое дно. Ему видно было, как тела устремляются вперед, а тени скользят за ними, чуть сдвинутые преломлением солнечных лучей, как взлетают загорелые руки, врезаются в воду и, упираясь ладонями, разгребают ее в стороны и назад, как ритмично бьют по воде ноги и вскидываются головы, чтобы набрать воздуху в мерно и свободно дышащую грудь. Томас Хадсон стоял и смотрел, как они плывут по ветру, и чувствовал нежность ко всем четверым. Хорошо бы написать их так, думал он, только это очень трудно. Надо будет все-таки попробовать этим летом.
Самому ему лень было идти купаться, но он знал, что надо, и в конце концов пошел, чувствуя, как остуженная бризом вода приятно холодит горячие от солнца ноги, поднимаясь все выше, к паху, а потом он нырнул в теплую струю Гольфстрима и поплыл навстречу возвращавшейся четверке. Теперь, когда его голова была на одном уровне с ними, все выглядело иначе, тем более что они теперь плыли против ветра и волны захлестывали Эндрю с Дэвидом, которым приходилось делать усилия, чтобы продвигаться вперед. Томасу Хадсону они больше не казались четверкой каких-то морских животных. Их движения уже не были так свободны и красивы; видно было, что младшим мальчикам трудно преодолевать сопротивление ветра и воды. Может быть, это было не так уж и трудно. Но вода уже не казалась их родной стихией, как тогда, когда они плыли от берега. Получались две разные картины, и, может быть, вторая была даже лучше первой.
Все пятеро вышли из воды и направились к дому.
– Вот почему мне больше нравится плавать под водой, – сказал Дэвид. – Не надо заботиться о дыхании.
– Ну и отправляйся после обеда на подводную охоту с папой и с Томми, – сказал ему Эндрю. – А я останусь с мистером Дэвисом.
– Вы разве остаетесь, мистер Дэвис?
– Могу и остаться.
– Если из-за меня, так не нужно, – сказал Эндрю. – Я себе найду сколько угодно занятий. Я просто думал, вы все равно хотите остаться.
– Пожалуй, я останусь, – сказал Роджер. – Полежу, почитаю.
– Вы только ему не поддавайтесь, мистер Дэвис. А то ведь он кого угодно околдует.
– Да нет, я в самом деле хочу остаться, – сказал Роджер.
Они все успели переодеться в сухие шорты и собрались на нижней веранде. Джозеф принес миску салата с разной морской живностью, и все мальчики его ели, а Том-младший еще запивал пивом. Томас Хадсон сидел, откинувшись на спинку кресла, а Роджер стоял рядом с шейкером в руке.
– Меня всегда клонит ко сну после еды, – сказал он.
– Без вас будет скучно, мистер Дэвис, – сказал Том-младший. – Может, и мне остаться?
– Оставайся, Том, – сказал Эндрю. – Пусть папа и Дэвид отправляются вдвоем.
– Не воображай, что я буду играть с тобой в бейсбол, – сказал Том-младший.
– А мне и не нужно, чтобы ты играл. Тут есть один паренек, негр, он со мной поиграет.
– Все равно из тебя бейсболиста не получится, – сказал Том-младший. – Ростом не выйдешь.
– Я буду такого роста, как Дик Рудольф и Дик Керр.
– Понятия о них не имею, – сказал Том-младший.
– Скажите мне имя какого-нибудь жокея, – шепнул Дэвид Роджеру.
– Эрл Сэнди.
– Ты будешь такого роста, как Эрл Сэнди, – сказал Дэвид.
– Слушай, отправляйся ты на свою подводную охоту, – сказал Эндрю. – Мы с мистером Дэвисом будем друзьями, как Том и мистер Джойс. Да, мистер Дэвис? И я тогда смогу говорить в школе: «Это было в то лето, когда мы с мистером Дэвисом жили на острове в тропиках и писали свои неприличные рассказы, а мой папа в это время рисовал картины с голыми женщинами, которые вы все видели». Ведь ты же рисуешь голых женщин, папа?
– Случается. Правда, у них довольно темная кожа.
– Вот еще, – сказал Эндрю. – Не все ли равно, какая у них кожа. А Том пусть себе остается при своем мистере Джойсе.
– Ты на эти картины и смотреть не решишься, – сказал ему Дэвид.
– Может быть. Но я себя постепенно приучу.
– Папины этюды обнаженной натуры – пустяк по сравнению с той главой у мистера Джойса, – сказал Том-младший. – Просто ты еще малыш, вот тебе и кажется, что в обнаженной натуре есть что-то такое особенное.
– Ну и пусть. А я все равно возьму мистера Дэвиса с папиными иллюстрациями. Кто-то из ребят в школе говорил, что мистер Дэвис пишет очень неприличные рассказы.
– А я тоже возьму мистера Дэвиса. Я старый-престарый друг мистера Дэвиса.
– И мистера Пикассо, и мистера Брака, и мистера Миро, и мистера Массона, и мистера Паскина, – сказал Томас Хадсон. – Ты всех их знал.
– И мистера Уолдо Пирса, – сказал Том-младший. – Видишь, Энди, тебе со мной не сравняться. Слишком поздно начинаешь. Никак тебе со мной не сравняться. Ты еще сидел в Рочестере и даже еще на свет не родился, а мы с папой уже где только не побывали. Я знал лично чуть не всех нынешних знаменитых художников. Многие из них были моими лучшими друзьями.
– Когда-нибудь должен же я начать, – сказал Эндрю. – Вот я и возьму мистера Дэвиса для начала. Вы можете не писать неприличные рассказы, если не хотите, мистер Дэвис. Я сам все буду выдумывать, как Томми выдумывает. Вы мне расскажете какие-нибудь ужасные случаи из своей жизни, а я все изображу так, как будто я при этом был.
– С чего это ты взял, что я выдумываю, – сказал Том-младший. – Папа и мистер Дэвис только мне помогают иногда освежать что-то в памяти. А я на самом деле был очевидцем и участником целой эпохи в живописи и литературе и, если нужно, могу хоть сейчас сесть писать мемуары.
