Чарльз Диккенс - Посмертные записки Пиквикского клуба
От приятных грез, навеянных раскинувшимся перед ним пейзажем, мистера Пиквика пробудил глубокий вздох и прикосновение к плечу. Он оглянулся: возле него стоял мрачный субъект.
— Созерцаете картину природы? — осведомился мрачный субъект.
— Да, — сказал мистер Пиквик.
— И поздравляете себя с тем, что так рано встали?
Мистер Пиквик кивнул в знак согласия.
— Ах, следовало бы вставать пораньше, чтобы видеть солнце во всем его великолепии, ибо редко сияет оно так ослепительно в течение целого дня. Утро дня и утро жизни слишком сходны.
— Вы правы, сэр, — согласился мистер Пиквик.
— Говорят: «Утро слишком прекрасно, чтобы длиться», — продолжал мрачный субъект. — То же самое можно сказать и о повседневном нашем существовании. Боже! Чего бы я не сделал, чтобы вернуть дни детства или забыть о них навеки!
— Вы пережили много горя, сэр, — сочувственно заметил мистер Пиквик.
— Да, — поспешно подтвердил мрачный субъект. — Да, я пережил больше, чем могут себе представить те, кто видит меня теперь.
На секунду он умолк, потом отрывисто спросил:
— Не мелькала ли у вас мысль в такое утро, как сегодня, что было бы блаженством и счастьем броситься в воду и утонуть?
— Помилуй бог, нет! — ответил мистер Пиквик, отступая от перил, ибо у него возникло опасение, как бы мрачный субъект, эксперимента ради, не столкнул его вниз.
— А я часто об этом думал, — продолжал мрачный субъект, не заметив его движения. — Тихая прохладная вода как будто сулит мне отдых и покой. Прыжок, плеск, недолгая борьба, взбаламученные волны постепенно уступают место легкой ряби, вы погребены в водяной могиле, и вместе с вами погребены ваши горести и несчастья.
Ввалившиеся глаза мрачного субъекта ярко вспыхнули, но минутное возбуждение быстро угасло, он спокойно отвернулся и сказал:
— Довольно об этом. Мне бы хотелось обсудить с вами другой предмет. В тот вечер вы мне предложили прочесть рукопись и внимательно слушали чтение.
— Совершенно верно, — подтвердил мистер Пиквик, — и я несомненно полагал…
— Мнения меня не интересуют, — перебил мрачный субъект, — и я в них не нуждаюсь. Вы путешествуете для собственного удовольствия и обогащения знаниями. Что вы скажете, если я вам пришлю занятную рукопись — заметьте, занятной я ее называю не потому, что она ужасна или невероятна, нет, она занятна как романтическая страница подлинной жизни. Не огласите ли вы ее в клубе, о котором столь часто говорите?
— Конечно, если вы желаете, — ответил мистер Пиквик, — и она будет занесена в протоколы.
— Вы ее получите, — заявил мрачный субъект. — Ваш адрес? — И, узнав от мистера Пиквика предполагаемый маршрут, он старательно занес его в свою засаленную записную книжку, затем, отклонив настойчивое приглашение мистера Пиквика позавтракать вместе, расстался с ним у двери гостиницы и медленно побрел прочь.
Спутники мистера Пиквика поджидали его к завтраку, который был уже готов, и все блюда заманчиво расставлены. Уселись за стол, а засим поджаренная ветчина, яйца, чай, кофе и всякая всячина начали исчезать с быстротой, свидетельствовавшей как о превосходном качестве продуктов, так и о прекрасном аппетите всей компании.
— Ну-с, поговорим о Менор Фарм, — сказал мистер Пиквик. — Как мы туда поедем?
— Не посоветоваться ли нам со слугою? — предложил мистер Тапмен, после чего слуга был призван.
— Дингли Делл, джентльмены?.. Пятнадцать миль, джентльмены… по проселочной дороге… Дорожную коляску, сэр?
— В дорожной коляске могут поместиться только двое, — возразил мистер Пиквик.
— Совершенно верно, сэр, прошу прощенья, сэр. Прекрасный четырехколесный экипаж, сэр, сиденье сзади для двух, одно место впереди для джентльмена, который правит. Ах, прошу прощенья, сэр, — экипаж трехместный.
— Что же нам делать? — спросил мистер Снодграсс.
— Может быть, один из джентльменов пожелает ехать верхом, сэр? — предложил слуга, посматривая на мистера Уинкля. — Очень хороши верховые лошади, сэр, любой из слуг мистера Уордля может отвести лошадь назад, когда отправится в Рочестер.
— Отлично, — сказал мистер Пиквик. — Уинкль, хотите прокатиться верхом?
В тайниках души мистера Уинкля возникли серьезные опасения, касающиеся его умения ездить верхом, но ему во что бы то ни стало хотелось их скрыть, а посему он и ответил тотчас же и очень решительно:
— Конечно. Я буду в восторге.
Мистер Уинкль бросил вызов судьбе. Иного выхода у него не было.
— Велите подать лошадей к одиннадцати часам, — распорядился мистер Пиквик.
— Слушаю, сэр, — ответил слуга.
Слуга удалился, завтрак был окончен, и путешественники поднялись каждый в свою комнату, чтобы уложить костюмы, которые хотели взять с собой.
Мистер Пиквик покончил со всеми приготовлениями и из-за оконных занавесок столовой взирал на прохожих, когда вышел слуга и доложил, что лошади поданы. Сообщение это было подтверждено самим экипажем, который не замедлил появиться перед окнами вышеупомянутой половой.
Это был диковинный зеленый ящичек на четырех колесах, с низким двухместным сиденьем, напоминающим плетенку для винных бутылок, с высоким насестом спереди для одного человека, влекомый гигантской бурой лошадью, которая обнаруживала великолепный по своей симметрии костяк. Тут же стоял конюх, держа за повод оседланную для мистера Уинкля другую рослую лошадь, по-видимому, близкую родственницу животного, впряженного в экипаж.
— Господи помилуй! — воскликнул мистер Пиквик, когда они стояли на тротуаре и ждали, пока уложены будут в экипаж их вещи. — Господи помилуй, а кто ж будет править? Об этом я и не подумал.
— Вы конечно, — сказал мистер Тапмен.
— Разумеется, — сказал мистер Снодграсс.
— Я! — воскликнул мистер Пиквик.
— Не извольте беспокоиться, сэр, — вмешался конюх. — Доверьтесь ей, сэр, спокойно: грудной младенец — и тот с ней справится.
— А она не пуглива? — осведомился мистер Пиквик.
— Пуглива, сэр? Покажите ей воз обезьян с обожженными хвостами — она и то не испугается.
Такой отзыв рассеивал все сомнения. Мистер Тапмен и мистер Снодграсс влезли в ящик, мистер Пиквик взобрался на насест и поставил ноги на обитую клеенкой подножку, приспособленную специально для этой цели.
— Ну, Блестящий Уильям, — сказал конюх своему подручному, — подай джентльмену вожжи.
Блестящий Уильям (должно быть, этим прозвищем он был обязан своим прилизанным волосам и лоснящейся физиономии) вложил вожжи в левую руку мистера Пиквика, а старший конюх сунул ему хлыст в правую руку.
— Тпру! — закричал мистер Пиквик, когда рослое животное попятилось, не скрывая своего намерения ввалиться через окно в столовую.
— Тпру! — отозвались из ящика мистер Тапмен и мистер Снодграсс.
— Ничего! Это ей порезвиться вздумалось, джентльмены, — ободряюще заметил старший конюх. — Придержи-ка ее, Уильям.
Подручный укротил буйный нрав животного, а конюх поспешил на помощь к мистеру Уинклю.
— С этой стороны пожалуйте, сэр.
— Провалиться мне на этом месте, если джентльмен не собирался влезть не с той стороны, — ухмыляясь, шепнул форейтор на ухо официанту, веселившемуся от всей души.
Мистер Уинкль, следуя инструкции, уселся в седло, но с таким трудом, словно ему пришлось карабкаться на борт первоклассного военного судна.
— Все в порядке? — осведомился мистер Пиквик, предчувствуя в глубине души, что о порядке и речи быть не может.
— Все в порядке, — слабым голосом ответил мистер Уинкль.
— Пошел! — крикнул конюх. — Держите вожжи, сэр.
И вот на потеху всего двора повозка и верховой конь помчались: одна — с мистером Пиквиком на козлах, другой — с мистером Уинклем на спине.
— Отчего это она идет как-то боком? — обратился мистер Снодграсс из ящика к мистеру Уинклю в седле.
— Понятия не имею, — ответил мистер Уинкль.
Его лошадь несло по улице самым загадочным образом: боком вперед, головой к одной стороне улицы и хвостом — к другой.
Мистер Пиквик этого не видел и не имел времени заметить что бы то ни было, так как все его внимание было сосредоточено на лошади, впряженной в повозку и проявлявшей своеобразные наклонности, весьма интересные для постороннего наблюдателя, но отнюдь не столь занимательные для лиц, сидевших в экипаже. Не говоря уже о весьма неприятной и раздражающей привычке задирать голову и натягивать вожжи так, что мистеру Пиквику великого труда стоило удерживать их в руке, лошадь проявляла странную склонность внезапно бросаться в сторону, останавливаться, а затем в течение нескольких минут мчаться вперед с быстротой, исключающей всякую возможность управлять экипажем.
— Что она хочет показать этим? — спросил мистер Снодграсс, когда лошадь в двадцатый раз проделала этот маневр.
