Эмиль Золя - Собрание сочинений. Том 7. Страница любви. Нана
— Ах, это конец! — шепнула г-же Шантеро г-жа Дюжонкуа, не покидавшая своего уголка возле камина. — Эта девка совсем околдовала несчастного Мюффа… А помните, какой это был благородный, какой верующий человек!
— Утверждают, что он накануне разорения, — подхватила г-жа Шантеро. — Моему мужу случайно попал в руки вексель… Он теперь открыто переселился в особняк на аллее Вийе. Весь Париж об этом говорит… Бог мой! Я вовсе не собираюсь извинять поведение Сабины; однако согласитесь, он сам дает ей немало поводов для жалоб, и если она швыряет деньги на ветер…
— Если бы только деньги! — перебила ее собеседница. — Словом, оба тянут друг друга в пропасть… Залезли по уши в грязь, милочка.
Но тут их прервал чей-то кроткий голос. Это заговорил г-н Вено. Он только что уселся в глубине за их креслами, как бы желая стушеваться, и, нагнувшись к дамам, шепнул:
— К чему отчаиваться? Господь бог проявляет милость свою, когда нам представляется, что все уже погибло.
Господин Вено с невозмутимым спокойствием наблюдал развал этой семьи, которой некогда руководил. Со времени своего пребывания в Фондете он даже не старался обуздать безумия хозяев, видел, как оно росло, но сознавал, что бессилен справиться с ним. Он смирился со всем: и с бешеной страстью графа к Нана, и с постоянным присутствием Фошри, даже с женитьбой Дагне на Эстелле. Какая все это малость! И он стал более покладистым, держался еще более загадочно, вынашивая в глубине души надежду постепенно прибрать к рукам и молодую чету, и чету живших в разладе супругов Мюффа, прекрасно понимая, что именно великие бесчинства вселяют жажду великого благочестия. Пробьет еще час, исполнится воля господня.
— Наш друг по-прежнему воодушевлен самыми высокими религиозными чувствами, — продолжал он вполголоса. — Он дал мне в том столь благостные доказательства…
— Если так, — заметила г-жа Дюжонкуа, — он обязан прежде всего помириться с женой.
— Без сомнения… Я как раз твердо уповаю, что примирение не за горами.
Тут обе пожилые дамы приступили к нему с вопросами. Но он снова напустил на себя смиренный вид: не лучше ли предоставить все мудрости божией. Добиваясь воссоединения графа с супругой, он главным образом старался избежать публичного скандала. Религия закрывает глаза на многие слабости людские, лишь бы соблюдались приличия.
— Так или иначе, вы обязаны были помешать браку Эстеллы с этим авантюристом, — продолжала наседать г-жа Дюжонкуа.
Старичок взглянул на нее с глубочайшим изумлением.
— Вы ошибаетесь, господин Дагне весьма достойный молодой человек… Мне известен его образ мыслей. Он искренне, от души желает загладить свои юношеские заблуждения. Эстелла сумеет вернуть его на путь истинный, помяните мое слово.
— О, Эстелла! — пренебрежительно буркнула г-жа Шантеро. — По-моему, наша милая крошка не способна ни на какое проявление воли. Куда ей!
Этот приговор вызвал улыбку на губах г-на Вено. Впрочем, он не собирался распространяться насчет достоинств новобрачной. Прикрыв глаза с видом человека, непричастного к мирской суете, он снова притаился в своем уголке, отгороженный от зала пышными оборками дамских юбок. Г-жа Югон, сидевшая с устало-рассеянным лицом, все же уловила несколько слов из их разговора. И, заключая спор, обратилась со своим обычным умиротворяющим видом к подошедшему поздороваться с ней маркизу де Шуар.
— Наши дамы чересчур уж суровы. Всем жизнь не сладка… Не правда ли, друг мой, нужно многое прощать ближнему, чтобы самому заслужить прощение?
Маркиз на мгновение смутился, испугавшись намека, заключенного в словах его собеседницы. Но она улыбнулась такой печальной улыбкой, что он тут же оправился и произнес:
— Нет, есть ошибки, которых нельзя простить. Именно такая вот снисходительность и ведет общество к бездне.
Бал становился все оживленнее. Когда началась вторая кадриль, пол гостиной заходил от топота ног, словно старый дом не выдерживал праздничного разгула. Временами среди лиц, слившихся в одно бледное расплывчатое пятно, выделялось женское личико, разрумянившееся от танцев, с горящими глазами, с полуоткрытыми губками, и яркий свет играл на белоснежных плечах. Г-жа Дюжонкуа объявила, что все это бессмыслица. Только безумец может согнать пятьсот человек в помещение, где и двум сотням негде повернуться. Почему бы тогда не перенести подписание контракта прямо на площадь Карусели?! Все это последствие новых веяний, пояснила г-жа Шантеро. В былые времена такие праздники устраивали в семейном кругу; а нынешним требуется столпотворение, шум, пусть вся улица сюда валит; без этой толчеи им и праздник не в праздник. Роскошь теперь выставляют напоказ, вводят в дом любой парижский сброд; не удивительно, что подобная неразборчивость подтачивает основы семейного очага. Обе дамы дружно сетовали, что из гостей им знакомы всего лишь полсотни человек. И откуда таких набрали? Какие-то юные девицы, слишком смело декольтированные, показывающие всему свету свои голые плечи. Одна дама воткнула в шиньон золоченый кинжал, а расшитое жемчугом платье облегало ее, словно кольчугой. Нельзя было без улыбки смотреть на другую даму — до того странно она выглядела в чересчур обтянутом платье. Все, что блистало на исходе зимнего сезона, сошлось здесь — не слишком щепетильный веселящийся мир, все те, с кем сводит порядочную даму мимолетное знакомство, — словом, то пестрое общество, где в равной жажде наслаждения сталкиваются прославленные таланты и прославленные подонки. Становилось все жарче, в переполненных гостиных, подчиняясь ритму музыки, повторялись в строгой симметрии фигуры кадрили.
— А графиня-то просто шик! — заметил Ла Фалуаз, стоя в дверях, ведущих в сад. — Лет на десять моложе дочки. Кстати, Фукармон, скажите нам вот что: Вандевр утверждал, что у графини тощие бедра.
Эта игра в цинизм успела приесться его собеседникам. Фукармон сухо отпарировал:
— Осведомитесь на сей счет у вашего кузена. Кстати, вот он сам.
— Блестящая идея! — заорал Ла Фалуаз. — Держу пари на десять луидоров, что у нее есть-таки бедра.
В самом деле, к ним приближался Фошри. Как завсегдатай дома, он прошел прямо через столовую, надеясь миновать затор в дверях. Еще в начале зимы его снова подцепила Роза, и теперь он делил свои досуги между певицей и графиней, выбивался из сил и не знал, как отвязаться от одной из них. Сабина льстила его тщеславию, зато с Розой было веселее. К тому же актриса питала к Фошри настоящую и нежную страсть, не говоря уже о чисто супружеской верности любовнику, что приводило в отчаяние законного мужа.
— Послушай-ка, дай нам одну справку! — начал Ла Фалуаз, придерживая кузена за локоть. — Видишь ту даму в белом шелковом платье?
С тех пор как вместе с наследством Ла Фалуаз приобрел самоуверенность, он по любому поводу стал нагло вышучивать Фошри, затаив против него старинную обиду, — словом, мстил кузену, высмеивавшему первые неловкие шаги его, провинциала, на парижской арене.
— Ну, вот ту даму в кружевах…
Журналист поднялся на цыпочки, все еще не понимая, о ком идет речь.
— Графиню? — спросил он.
— Именно ее, дружочек… Я тут поспорил на десять луидоров. Тощие у нее бедра или нет?
И он расхохотался, радуясь, что ему удалось поквитаться с этим острословом, который так огорошил его в свое время, спросив, нет ли у графини любовников. Но Фошри, ничуть не удивившись, пристально поглядел на Гектора.
— Ну и болван, — произнес он наконец, передернув плечами.
Он пожал руки спутникам Ла Фалуаза, а этот последний сразу сбавил тон, усомнившись, что его шутка удалась. Завязалась беседа. Со времени скачек Фукармон и банкир включились в число завсегдатаев на аллее Вийе. Нана сейчас гораздо лучше, граф каждый вечер приходит справляться о ее самочувствии. Однако Фошри слушал их болтовню с озабоченным видом. Сегодня утром у них с Розой произошла размолвка, и Роза напрямик заявила, что отослала письмо; пускай сунется теперь к своей знатной даме, его там примут по заслугам. После долгих колебаний он все-таки набрался мужества и пришел. Но идиотская шутка Ла Фалуаза смутила его, хотя внешне он сохранял полное спокойствие.
— Что с вами? — спросил Филипп. — У вас совсем больной вид.
— У меня? Ничуть не бывало… Просто я заработался и поэтому пришел так поздно.
И добавил холодным тоном, проявив тот невидимый миру героизм, который сопутствует развязкам многих пошлых трагедий человеческого существования:
— Однако я еще не поздоровался с хозяевами дома… Вежливость прежде всего.
И, обернувшись к кузену, даже нашел в себе силы пошутить:
— Верно, болван?
Он стал прокладывать себе дорогу в толпе. Звучный голос лакея уже не выкликал имена вновь прибывших. Однако граф и графиня замешкались у дверей, болтая с вошедшими дамами. Наконец Фошри добрался до них, и четверо мужчин, беседовавших у дверей, ведущих в сад, поднялись на цыпочки, чтобы лучше видеть. Должно быть, Нана проболталась им о письме.
