Эжен Сю - Парижские тайны. Том I
Умная, щедрая и великодушная, исполненная доброты и сердечной преданности, но в то же время дочь матери, которая своей возмутительной невоздержанностью сумела опорочить даже святые и благородные страдания эмиграции, г-жа де Люсене, в своем наивном пренебрежении к некоторому сорту людей, могла бы сказать подобно римской императрице, принимавшей ванну перед своим рабом: «Разве это мужчина?»
— Так вот, господин нотариус, — решительно сказала герцогиня Жаку Феррану. — Виконт де Сен-Реми — один из моих друзей; он мне признался, что находится в затруднении из-за двойного обмана, жертвой которого стал… Но с деньгами все можно устроить. Сколько я вам должна, чтобы покончить со всеми этими жалкими пересудами?
Жак Ферран был поражен такой откровенностью и смелостью.
— Для этого потребуется сто тысяч франков, — ответил он ворчливым тоном, едва оправившись от удивления.
— Вы получите сто тысяч франков и немедленно вернете эти гадкие бумажки виконту де Сен-Реми.
— А где эти сто тысяч франков, госпожа герцогиня?
— Разве я не сказала, что вы их получите?
— Мне они нужны завтра до полудня, иначе заявление о подделке будет передано в суд.
— Так в чем же дело? Выдайте эту сумму, я за нее отвечаю, а что касается вас, я вам заплачу, как вы пожелаете.
— Сударыня, это невозможно…
— Вы же не станете утверждать, что такой нотариус, как вы, не сможет сразу найти ста тысяч франков, когда это нужно?
— А под какие гарантии?
— Что вы хотите этим сказать? Объяснитесь!
— Кто мне ответит за такую сумму?
— Я.
— Однако…
— Вы должны знать, что одно только поместье в четырех лье от Парижа приносит мне восемьдесят тысяч ливров ренты… Одного этого, надеюсь, достаточно, чтобы послужить вам гарантией, как вы это называете.
— Конечно, если будет закладная на земельное владение.
— Что это еще такое? Наверное, какие-нибудь формальности. Составьте эту закладную, сударь, да побыстрее!
— Такой документ может быть оформлен не ранее, чем через две недели, и понадобится еще согласие вашего высокочтимого мужа, сударыня.
— Но ведь эти земли принадлежат мне, только мне одной! — нетерпеливо воскликнула герцогиня.
— Это не имеет значения; ваши владения с мужем нераздельны, и составление подобных актов о закладе земельной собственности — дело долгое и очень сложное.
— Повторяю еще раз, я не верю, что вам затруднительно найти какие-то сто тысяч франков за два часа!
— В таком случае обратитесь к своему нотариусу или управляющему… Что касается меня, то я не могу этого сделать.
— У меня есть причины держать это в тайне, — высокомерно ответила герцогиня. — Вы знаете мошенников, которые намерены шантажировать виконта де Сен-Реми. Поэтому я и обратилась к вам.
— Ваше доверие делает мне честь, польщен. Однако я не могу удовлетворить вашу просьбу.
— У вас нет таких денег?
— В моей кассе гораздо больше этой суммы, в банковских ассигнациях и золотом…
— О, сколько лишних слов!.. Вам нужна моя подпись? Пожалуйста, и покончим с этим…
— Если поверить, что вы действительно герцогиня де Люсене…
— Приезжайте через час в особняк герцога де Люсене. Я подпишу там все, что нужно подписать.
— Герцог тоже подпишет?
— Я не понимаю вас, сударь…
— Одной вашей подписи для меня недостаточно.
Жак Ферран с жестокой радостью наслаждался тревожным нетерпением герцогини, которая под маской хладнокровного презрения скрывала глубокую озабоченность и… страх.
К тому времени она осталась почти без денег. Еще накануне ее ювелир одолжил ей значительную сумму под залог ее драгоценностей, часть которых была у гранильщика Мореля. Эта сумма позволила оплатить векселя де Сен-Реми и успокоить его других кредиторов. Дюбрей, фермер из Арнувиля, уже выплатил за аренду земли на год вперед; а время не терпело! К тому же, к несчастью для герцогини, двое из ее друзей уехали куда-то из Парижа. Она полагала, что виконт де Сен-Реми был невиновен ни в каких подделках. Он сказал, и она поверила, что он стал жертвой двух мошенников, но его положение было ужасно. Если его обвинят, бросят в тюрьму… Даже если он скроется, убежит, его имя все равно будет опозорено.
Эти страшные мысли заставили герцогиню содрогаться от ужаса… Она слепо любила этого человека, такого ничтожного и в то же время наделенного таким очарованием. Ее любовь к нему, ее страсть были одним из тех беспорядочных увлечений, которые женщины ее характера и ее воспитания обычно испытывают, когда первые цветы их молодости облетают и они приближаются к возрасту зрелости.
Жак Ферран пристально наблюдал за малейшими движениями лица герцогини, которое казалось ему все прекраснее и привлекательнее. Он смотрел на нее с ненавистью и сдержанным восхищением и с жестокой радостью старался побольнее уязвить своими отказами эту женщину, которая могла испытывать к нему только презрение и гадливость.
Герцогиню возмущала даже мысль обратиться к нотариусу с чем-то похожим на просьбу, и в то же время она понимала, что иного способа нет и что только этот человек может спасти виконта де Сен-Реми.
— Поскольку у вас есть необходимая мне сумма и вы знаете мои гарантии, почему же вы мне отказываете?
— Потому что у мужчин есть свои капризы, как и у женщин, сударыня.
— Но что же это за каприз, который заставляет вас поступать вопреки вашим интересам? Потому что, повторяю, назовите ваши условия, любые! — и я их приму.
— Вы примете любые мои условия? — многозначительно спросил нотариус.
— Любые!.. Две, три, четыре тысячи франков, если хотите, больше! Потому что вся моя надежда только на вас, — с детской откровенностью призналась герцогиня. — Мне больше негде взять эти деньги до завтра. А они нужны сейчас, это необходимо, совершенно необходимо! Вы понимаете? Поэтому, повторяю, я готова на любые ваши условия, чего бы мне это ни стоило, на любые…
Нотариус начал задыхаться, в висках у него стучало, все лицо налилось кровью; к счастью зеленые стекла очков скрывали похотливые огоньки в его глазах. Жгучее облако замутило его разум, обычно такой холодный и ясный, он обезумел. В своем гнусном ослеплении он принял последние слова герцогини за недостойное предложение; он увидел своим помутившимся от похоти взглядом эту гордую женщину, подобную придворным дамам минувшего века, готовой на все ради чести своего любовника и, может быть, даже на еще более унизительные жертвы ради его спасения. Все это было глупо и подло, но мы уже говорили, что Жак Ферран иногда превращался в тигра или волка, и тогда все звериное в нем затмевало все человеческое.
Он вскочил и подбежал к герцогине.
Она также быстро встала и с удивлением взглянула на него.
Поистине необъяснимы противоречия в человеческом характере! При виде уродливо возбужденного лица Феррана и разгадав его странные, страшные и смешные вожделения, герцогиня, несмотря на все свои страхи и тревоги, разразилась таким откровенным, звонким и безудержным смехом, что ошеломленный нотариус отшатнулся.
Не давая ему и слова промолвить, герцогиня продолжала хохотать, безумно забавляясь нелепостью этой сцены. Она опустила вуаль на лицо и между двумя взрывами смеха едва смогла объяснить нотариусу, ошеломленному от ярости и злобы:
— Господи, такую услугу, говоря откровенно, я могла бы попросить у герцога де Люсене!
Она вышла, продолжая смеяться так громко, что раскаты ее хохота нотариус слышал даже за закрытой дверью своего, кабинета.
Жак Ферран постепенно пришел в себя и проклял свою неосторожность. Однако он понемногу успокоился, пораздумав о том, что в конечном счете герцогиня наговорила много такого, что могло бы ее очень скомпрометировать.
И все же это был для него неудачный день. Он погрузился в самые мрачные мысли, когда потайная дверца его кабинета вдруг открылась и вбежала взволнованная Серафен.
— Ах, Ферран! — воскликнула она, заламывая руки. — Вы были тысячу раз правы, когда говорили, что когда-нибудь мы погибнем из-за того, что оставили ее в живых!
— Кого?
— Эту проклятую девчонку!
— Что случилось?
— Пришла одноглазая старуха, я ее не знаю, но Турнемин отдал ей малышку, чтобы избавить нас от нее, четырнадцать лет назад, когда мы сказали, будто она умерла… О господи, кто бы мог подумать!..
— Говорите же, что было дальше?
— Эта кривая старуха сейчас приходила… Она была здесь… Она сказала, что знает меня, что это я отдала ей ребенка.
— Проклятье! Кто мог это сказать ей? Турнемин сейчас на каторге…
— Я все отрицала, обзывала эту одноглазую лгуньей, но поди же ты! Она твердит, что разыскала эту маленькую девочку, которая теперь выросла, знает, где она, и может все рассказать, всех нас выдать…
