Аделаида Герцык - Из круга женского: Стихотворения, эссе

В облачной выси, в поле небесном,
          Горной тропой,
Тихо иду я краем отвесным
          Легкой стопой.
Путь мой по звездам лентою млечной
          Клонится с круч,
И нисхожу я — воли предвечной
          Трепетный луч.
Звездные хоры, лилий дыханье
          Гаснут вдали.
Небу навстречу встало алканье
          Душной земли.
Тяжкой угрозой близко темнеет
          Сумрак лесов.
Смутной тревогой на душу веет
          Тесный покров.
Стало далеким близкое чудо.
          Стелется мгла.
Я не забуду, кто я, откуда,
          Как я пришла.

У крутого поворота,
У обвала-перевала,
Ждал меня нежданный кто-то,
Встретил тот, кого не знала.
Небо жертвой пламенело,
Гас закат багряно-желтый.
«Проводить меня пришел ты
У последнего предела?»
          — Для меня везде все то же,
          Нет предела, нет заката,
          Я не друг и не вожатый,
          Я — случайный, я — прохожий
          По полянам сновидений
          Среди песен и забвений.
«Пусть случайный, беспредельный,
Но уж раз мы здесь с тобою,
Поиграй со мной последней
И смертельною игрою.
Видишь, гасну, как звезда, я —
Солнце скрыться не успеет,
Закачусь я, догорая, —
Ты же пой со мной, играя, —
Песня смертью захмелеет.
Оплети меня словами,
Опали огнем заветным,
Все, что будет между нами,
Будет вещим, беспредельным!»
У обвала-перевала
Сердце вдруг нездешним стало.
Закатилось, позабылось
Все, чем небо золотилось.
Вот иду я в край заторный,
Только снится мне, что кто-то,
Незакатный, непокорный,
Все стоит у поворота.

Умей затихнуть, когда снегами
Вдруг заметется твоя стезя.
И в белой тайне, как за стенами —
Заря ли, ночь ли — узнать нельзя.

Когда невнятно, о чем веленье,
Гроза иль милость к тебе идет.
И только слышно — в тиши мгновений
Неотвратимо судьба растет.

Не отзывайся на гул вселенной.
Родится воля из тьмы слепой.
Замкнись душою в тиши священной
И, если можешь, молись и пой.

Свежесть, утренность весенняя!
За ночь лес мой побелел.
И молитвенно-нетленнее
Вся прозрачность Божьих дел.
В мглистом облаке вселенная,
Сердце тонет в красоте,
И свобода дерзновенная
Разгорается во мне.
Мир видений и безмерности
Я как клад в себе несу.
Не боюсь твоей неверности
В этом утреннем лесу!
Не хочу любви застуженной
В мире пленном и скупом,
Мое сердце,
Как жемчужина,
Вновь заснет на дне морском.
Оплетут его подводные
Голубые нити сна.
Только нежному, свободному
Надо мною власть одна!
Сосны млеют, запрокинуты
В сине-бледной вышине,
Не останусь я покинутой
В этой утренней стране.
Я приманка, всем желанная,
(Перестанешь обнимать),
Станут зори златотканые
Хороводы вкруг водить.
Разомкну свои оковы я,
Струны в сердце задрожат,
И вплетутся песни новые
В мой причудливый наряд.
В каждый миг отчизна тайная
Стережет меня вдали.
Я недолгая, случайная…

Завершились мои скитания,
Не надо дальше идти,
Снимаю белые ткани я —
Износились они в пути.
Надо мной тишина бескрайная
Наклоняет утешный лик,
Зацветает улыбка тайная,
Озаряя грядущий миг…
Всю дорогу искала вечное,
Опьяняясь духом полян.
Я любила так многое встречное
И несла в руке талисман.
Чрез лесные тропы сквозистые
Он довел до этой страны,
Чьи-то души, нежные, чистые,
За меня возносят мольбы.
И не надо больше искания,
Только ждать, горя об одном:
Где-то ткутся мои одеяния,
Облекут меня в них потом.
Озаренье святое, безгласное
Утолило печаль и страх,
И лежу я нагая, ясная
На протянутых Им руках.

Мерцает осень лилово-мглистая
И влажно льнет к земле родимой,
Горит любовь непобедимо
               Янтарно-чистая.

Осенний ветер шумит просторами,
Дрожит прибрежная ракита.
Повсюду даль во мгле пробита
               Людскими взорами.

Перед руками, с мольбою вздетыми,
Растают призрачные ткани, —
И грусть полей, и тьма желаний
               Зажгутся светами.

Вся жизнь земная — богослужение
В душе поверившей, осенней.
Все безграничней и священней
               Растет терпение.

О, этот зал старинный в Канашове!
Встает картин забытых рой,
И приближается былое
Неслышной плавною стопой.

Колонны белые. За ними
Ряд чинных кресел и столов.
В шкафу тома в тисненой коже
«Благоговенья» и «Трудов».

Рабочий столик, где, склонившись,
В атласных, палевых тонах
Мечтала бабушка, вздыхая,
Об эполетах и усах.

Рассказы вел о том, как было,
Герой Очаковских времен,
И за зелеными столами
Играли в безик и бостон.

Старинный, красный фортепиано!
Какой души сокрыт в нем след?
Из перламутра клавиатура
Звучит, как эхо прежних лет.

Гравюры гордо повествуют
О том, как персы сражены.
И сам Паскевич Эриванский
Взирает гордо со стены.

А дальше — в рамах золоченых
Красивых предков целый ряд, —
За мной хотя и благосклонно,
Но недоверчиво следят.

Кругом снега. Во всей усадьбе
Стоит немая тишина.
И в окна мерзлые из парка
Струит свой бледный свет луна.

И я хожу, полна раздумья,
Средь этих лиц, средь этих стен,
И чую, что для нас былое —
Глубокий, неразрывный плен.

Душа окована, как сетью,
Наследием минувших лет.
И мы живем и умираем,
Творя их волю и завет.

Быть может, мы — лишь тень былого?
Как знать, где правда и где сон?..
Стою тревожно в лунном свете
Среди белеющих колонн.

Мы на солнце смотрели с кургана
Из-за сосен, что нас обступили,
Как колонны в готическом храме,
Как бойцы на священной могиле.
Мы смотрели, как солнце скользило
За убогие, черные хаты,
Расстилая по снежной равнине
Все пыланье и славу заката.
Мы стояли, внимая призыву
Сквозь безмолвие чистой дали
И вверяя небесному диву
Всю бескрайность земной печали.
Было в мире молитвенно-строго,
Как в готическом, вечном храме,
Мы смотрели и слышали Бога
В догорающей глуби над нами.

И пошли они по разным дорогам.
              Навек одни.
Под горой, в селеньи убогом
              Зажглись огни.
Расстилается тайной лиловой
              Вечерний путь.
Впереди — равнина, и снова
              Туман да муть.
Все дороги, верно, сойдутся
              В граде святом.
В одиночку люди плетутся,
              Редко — вдвоем.
Где скорей? По вешнему лугу
              Иль тьмой лесной?..
Поклонились в землю друг другу:
              — Бог с тобой!
И пошли. В селеньи убогом
              Чуть брезжит свет.
Все ль пути равны перед
              Богом Или нет?