Енё Тершанский - Легенда о заячьем паприкаше
Если б еще этот чертов заяц удирал от него, боролся за свою жизнь! Тогда и Гажи легче было бы ожесточить свое сердце. Но зайчишка сидел, съежившись, и смиренно ждал смерти; лишь в глазах его была тихая мольба.
Гажи! Небо послало тебя сюда и вручило в руки твои мою жизнь. Но, может, небо хочет лишь испытать, с моей помощью, твое сердце… а, Гажи? Ты помнишь, ночью, когда я тебя разбудил, тебе удалось отвоевать у объездчицы ежедневный обед. Так, может, не надо желать моей смерти?… Будь ко мне милостив, Гажи, как другие, более сильные, оказались милостивы к тебе именно сейчас, когда ты с поврежденной ногой мог бы с голоду помереть в этой берлоге…
И Гажи вдруг взял и поставил в угол свою суковатую палку. Он отказался от намерения убить зайца.
* * *— Большая, ох, большая дурость с моей стороны, что я тебя не трогаю! Сам подумай: что мне после этого делать с тобой, милый ты мой Паприкаш? Я тебя буду так звать, ладно? Чем я буду тебя кормить? Ведь ты у меня, поди, хлеб отнимешь, глупое ты животное? Ты уж гляди не подохни мне с голоду, пока я пользы еще от тебя никакой не увидел! Тогда, значит, все ж таки бог напрасно послал мне тебя!.. Ну на вот кусочек хлеба, пожуй, Паприкаш!.. Не надо?… Даже не хочешь пошевелиться?… Может, ты пить хочешь?… Ладно, принесу тебе воды в блюдечке… Ага-a! Вот так-то! Видно, в самом деле пить хочешь, а, Паприкаш? Что, нюхаешь блюдечко?… Так мы, глядишь, с тобой скоро подружимся. То-то чудо будет!
С этого дня, если бы кто-нибудь захотел подслушать, что делает Гажи у себя в летней кухне, он все время слышал бы вот такие странные речи.
Гажи мало-помалу приучал к себе зайца, посланного ему небом и облюбовавшего жильем печку. Он сделал ему постель из тряпицы, а уже к вечеру первого дня настолько продвинулся в приручении, что Паприкаш в самом деле пожевал немножечко хлебных крошек. А когда Гажи сообразил, что этому зайцу надо, и, ковыляя и охая, принес из сада молодую веточку, Паприкаш уже без боязни грыз ее прямо у него на глазах.
Во как! Гажи чувствовал, что в самом деле правильно поступил, оставив Паприкаша в живых. Ведь для него зверек этот будет чистое развлечение. Он может сделать его совсем ручным… И, если надо будет, всегда успеет выручить за эту забавную скотинку, подаренную ему небом, столько, сколько захочет!..
Объездчику и его жене он, конечно, не стал сообщать, кто у него прячется в печке.
Да тем что? Тем было мало дела, чем занимается Гажи зимой в летней кухне! Они и не заглядывали туда… Разве что объездчиковы детишки разговаривали иногда с Гажи… Но и они никогда не заходили к нему. А уж чтобы еще в печку лезть!..
Утром и вечером Гажи, даже с больной ногой и хромая, приносил хозяйке, а заодно и себе, дневную норму воды из колодца. В полдень он являлся на кухню к обьездчице со старой побитой кастрюлькой за остатками от обеда.
А вообще Гажи с тех пор жил только для Паприкаша. И в этом никто ему не мешал. Особенно пока больная нога не давала ему уходить из дома.
Вообще все как-то так складывалось, что Паприкаш, этот посланец неба, обязательно должен был оставаться в живых. На радость Гажи.
Собаки у объездчика уже не было, некому было учуять рядом, во дворе, живого зайца. Нога у Гажи заживала долго и трудно. Не очень-то он мог ходить в деревню, даже если бы и хотел.
К тому времени, когда Гажи стал выбираться из дому, Паприкаш, воспитываемый Гажи, не просто стал совсем ручным, ученым, домашним зверем, но проявил такие феноменальные способности, какие имеются разве что у дрессированных зверей в цирке.
Честное слово! Например, в летней кухне Паприкаш расхаживал как хотел, в открытую дверь разве что осторожно выглядывал, но на волю не убегал. Заслышав голос или шаги, он тут же прятался в печку, в самую что ни на есть глубину.
Это был первый урок, которому он обучился. Первый и самый главный.
Кроме того, Паприкаш по команде Гажи прекрасно «служил». По команде «Умывайся!» тер морду лапками. Но это еще что!
Гажи, скажем, брал в руку прутик, а Паприкаш плясал вприсядку, точно выдерживая такт. Еще он умел прыгать вперед и назад, и через прутик, и просто.
Гажи ему аккомпанировал, напевая веселую мелодию. Что-нибудь в таком роде:
— Хайя-хайя-тра-ла-ла! Тра-ла-ла-ла-хайя-я! Хоп-хоп-хоп!
Удивительно легко удалось Гажи научить Паприкаша всем этим штучкам. Ведь он, по простодушию своему, добивался, чтобы Паприкаш делал по команде все то, что делал и так, без команды.
И еще Гажи все время играл с Паприкашем: когда кормил, когда спать укладывал, когда звал из укрытия. Он ему пел, он с ним разговаривал, и цокал, и свистел, и крякал на том наречии, основы которого освоил за пятьдесят лет, проведенных рядом со свиньями.
Так Паприкаш стал самым лучшим, самым преданным другом Гажи, а Гажи — Паприкашу.
* * *Объездчик мог бы привлечь банковского возчика к суду за своего погибшего пса, да и с господ из банка мог за него потребовать деньги.
Вот только возчик прочно держал его за глотку как сообщника в похищении зайцев. Судиться же с банком, который ему хлеб давая… Нет, не мог пойти на это объездчик.
Словом, немного облегчив душу пятью тысячами самых отборных ругательств, объездчик совсем было смирился с потерей легавого пса. Но, на свою беду, он читал иногда газеты — и как-то, из одного интервью графини, узнал с удивлением, что причиной несчастья, которое произошло с нею ранней зимой, была желтая легавая собака, напугавшая лошадей. А тут еще довелось объездчику поговорить с мужиком из соседней деревни, который ехал тогда с телегой и помог графине спасать кучера; мужик тоже ему рассказал про какую-то желтую собаку. Объездчику после этого стало ясно, что собаку его погубила графская упряжка. А потому подумал он и решил потолковать с одним адвокатом.
Адвокат же ему объяснил как дважды два, что графиню следует обязательно привлечь к суду, так как это ее понесшие лошади сломали хребет его обученному, породистому, дорогому охотничьему псу, который тихо-мирно гнал себе зайца и никого не трогал. Готовое свидетельство уже есть: интервью графини в газете.
Теперь надо было установить лишь точную стоимость пса.
И объездчик с помощью некоторой хитрости добился этого.
Дело в том, что желтый пес к объездчику попал как раз с графской псарни. Сам граф подарил ему в свое время щенка.
Значит, родословная пса занесена была в какие-то книги. Имя, возраст, имя отца и так далее, как уж водится. Там даже записано было, когда и за сколько купил граф первых собак этой породы.
Так что объездчик, много лет состоявший у графа на службе и потому частенько бывавший в усадьбе, за какую-то пустячную услугу добыл у одного писаря бумагу насчет предков своего пса.
К графу эта порода легавых попала аж из Германии, и цена одного экземпляра, конечно уже натасканного для охоты, была, страшно сказать, двести форинтов.
Вот из эту сумму и предъявил адвокат иск графине.
Задумано все это было великолепно. Да только ведь у графиня тоже был адвокат. И графский адвокат не просто оборонялся против иска объездчика.
Графский адвокат быстро докопался, что объездчиков пес бегал где попало как раз во время установленного властями строгого ареста на всех деревенских собак. Так что иск объездчика никакого веса заведомо не имеет.
Более того, как показала графиня, лошади в графской упряжке понесли как раз потому, что их напугала шляющаяся в нарушение закона собака объездчика. А потому объездчик несет всю ответственность за этот несчастный случай.
Таким образом, против объездчика возбужден был ответный иск: пускай возместит расходы на лечение кучера, такую-то и такую-то сумму, все документально подтверждено.
Это тоже была сумма нешуточная.
Два параллельных иска; для адвокатов это было дело очень запутанное, увлекательное и к тому же весьма доходное. Для объездчика же ничего, кроме волнений, огорчений, хлопот, потерянного времени да бесконечных расходов.
В конце концов объездчик был несказанно рад, когда полюбовное соглашение положило конец тяжбе: обе стороны отказались от иска, оплатили собственные судебные расходы, а объездчик, вместо утраченного охотничьего пса, получил бесплатно щенка с графской псарни.
Надо ли говорить, что щенок этот обошелся объездчику дороже, чем если бы он сам заказал его за границей?
* * *Читатель, возможно, начинает уже ворчать, кому это нужно, следить ad infinitum[1] за сухими перипетиями какой-то судебной тяжбы. Смею уверить, читатель глубоко не прав.
Перипетии этой тяжбы имеют прямое отношение к нашей Bö-вероятной истории. Ведь у графини благодаря им все время были какие-то неотложные хлопоты.
Но графиня вовсе и не сердилась, что на нее наседают с каким-то там иском. Если некое дело отбрасывает на вас особый, благоприятный отблеск, то вас даже наглые наскоки не так раздражают.
