Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 81
Печатается по черновику-автографу, написанному на конверте письма Велигоцкого. На конверте помета Толстого: На открытке. Дата определяется почтовым штемпелем дня получения: «Засека, 24 января 1910 г. ».
Владимир Велигоцкий — ученик 5-го класса Калужской гимназии, прислал Толстому на отзыв свои стихотворения.
* 86. П. Н. Давыдову.
1910 г. Января 24. Я. П.
Благодарю вас, дорогой брат Петр Давыдов, за ваше письмо. Порадовало меня то, что я получил известие о вас, а главное то, что узнал про ваше бодрое душевное состояние. Помогай вам бог в вашем тяжелом испытании.
Хотя и чувствую, как трудно мне из тех роскошных внешних условий, в которых я живу, подавать совет вам, живущему в таких телесных тяжелых условиях, мне все-таки хочется посоветовать вам насколько возможно стараться входить в духовное любовное общение с несчастными сотоварищами вашими, не имеющими того внутреннего духовного утешения, которое вы имеете, и стараться вызвать в них того бога, который живет в каждом из нас. Думаю, что это могло бы доставить вам радостные минуты и облегчить ваше положение.
Не могу ли чем служить вам? Если бы вы дали мне эту возможность, был бы благодарен вам. На вопросы ваши попрошу Маковицкого и другого нашего друга Булгакова ответить вам.
Любящий вас брат Лев Толстой.
Печатается по копии. Кроме копии сохранилось начало черновика-автографа, написанного на конверте, кончая словами второго абзаца: «тяжелых условиях, мне все-таки».
Петр Никитич Давыдов (р. 1885) — мещанин г. Инсара Пензенской губ., отказавшийся от военной службы по религиозным убеждениям в Манчжурии в 1908 г. и присужденный к четырем годам арестантских отделений. В 1911 г. после освобождения возвратился на родину. П. Н. Давыдов прислал Толстому письмо из Бийской тюрьмы от 15 января 1910 г., в котором он описывал свою тюремную жизнь в Сибири. Он писал, что за время заключения находился «в пяти тюрьмах, как-то: Харбин, Чита, Иркутск, Красноярск, Томск и вот сейчас Бийск, и везде полно, втрое усилено, а то и больше. Переход от г. Томска до г. Бийска пришлось идти пешком, около 400 верст... Но, несмотря на все внешние неудобства жизни арестанта, — писал Давыдов, — мое внутреннее самочувствие очень хорошее».
П. Н. Давыдов ответил Толстому письмом из Бийской тюрьмы от 12 июня 1910 г. На конверте этого письма с тюремным штемпелем: «Проверено» помета Толстого: Послать Кр[уг] чт[ения] и библию. Написать Душану.
* 87. В. Казанцеву.
1910 г. Января 24. Я. П.
24 января 1910 года. Ясная Поляна.
Опровергнуть всего, что сказано в евангелии, никак нельзя. Никто на свете не опровергнет того, что сказано в V гл. Матфея в Нагорной проповеди, потому что это самое записано в сердце каждого человека; записано то же самое и во всех верах: и в буддийской, и в браминской, и в магометанской, записано то же и у всех мудрецов мира. То же, что Христос исцелял больных, воскрешал мертвых, ходил по воде и сам воскрес и улетел на небо, и опровергать не нужно, потому что явно всякому человеку в наше время, что это одни пустые россказни, ни на что не нужные, нешто только на то, чтобы одурять народ. Про такие же точно чудеса рассказывается во всех верах, и всё только для того, чтобы народ верил во всё то, что будет говорить и писать духовенство.
Главное же дело в том, что во всякой вере и во всех верах есть великое и важное дело — это учение о том, как человеку надо жить на свете. И это учение есть в евангелии, что делать, чего не делать, и в Нагорной проповеди, и короче всего в словах Христа о том, что весь закон бога в заповедях: любви к богу — к добру, к совершенству, и к ближнему — ко всем людям без разбора. Это важно и нужно, а сказки о чудесах мало того, что несуразны, и придумать таких можно сколько хочешь, — сказки эти ни на что не нужны, кроме как на то, чтобы дурачить людей. Только от того, что людей с детства учили не тому, как по евангелию жить надо, а тому, какие Христос делал чудеса, и дошли люди до того, что им «галку жальчее убить, чем человека, потому что с человека хоть на рубль да взять можно».
Посылаю вам «Учение Христа», в котором есть всё его учение о том, как жить, а ничего нет о тех чудесах, которые о нем придумали.
Печатается по копии, сверенной с черновиком-автографом.
Василий Казанцев — чернорабочий со ст. Хадабулак Забайкальской ж. д., в своем письме от 7 января 1910 г. благодарил Толстого за посланные ему ранее книги и описывал свои разговоры с поселенцами: «Книги действительно подходящие и хорошей жизни, но что касается всех людей, то нескоро другие мало-мальски переделаются и обратятся как люди, а не звери... Я от одного поселенца такую вещь слышал, что мне жальчей убить птицу галку, нежели человека — с галки нечего взять, а с человека — плохо на 1 руб. всегда». Далее Казанцев в своем письме спрашивал, что если верить, что Христос не был сыном божиим, то как же тогда объяснить его чудеса, описанные в евангелии.
88. С. И. Мунтьянову.
1910 г. Января 24. Я. П.
Мунтьянову.
Я стою одной ногой в гробу и всякий час не на словах, а на деле жду смерти, и потому вы можете верить тому, что я говорю то, что говорю, не для того, чтобы защищать себя или своих, а потому, что не могу не верить тому, что говорю. А не могу не верить потому, что пришел к своим убеждениям и упорным мышлением об одном и том же предмете и многолетним опытом.
Чувства, выраженные в вашем письме, вызвали во мне1 жалость к вашему ужасному душевному состоянию. По письмам вашим я вижу в вас человека с горячим сердцем, способного слить свою личную жизнь с жизнью народных масс и, главное, самое драгоценное человеческое свойство, способного к самоотвержению, и потому-то мне вас истинно жалко, не в смысле снисходительной, презрительной жалости, а в смысле сожаления к тяжелому душевному состоянию человека, которого любишь и уважаешь. И вот во имя этих чувств2 я очень прошу вас прочесть с тем же уважением,3 с которым я читал ваше письмо, те книги, которые посылаю вам.
Разумеется, лучше бы было прямо и коротко отвечать на ваши доводы, и это я бы сделал, если бы мы виделись. Теперь же очень прошу вас, на время отложив свои привычные убеждения, беспристрастно вникнуть в сущность дела.
Сущность же дела вкратце в том, что для того, чтобы не было тех бессмысленных и возмутительных насилий, как экономических, так и правительственных, одних людей над другими, надо, чтобы все люди считали бы общее благо, или хотя благо большинства, важнее своего личного блага. Разве не ясно, что достигнуто это состояние никак не может быть ни теми зверскими мерами ссылки, тюрем, казней, которые употребляют властвующие теперь (уверяя себя и других, что они делают это для общего блага), ни теми мерами поголовного убийства, включая и детей, которые вы предлагаете и обещаете. Разве не ясно, что все такие, или хоть приблизительно такие, меры могут только отдалить желаемое состояние, а никак не приблизить его, и что достигается желаемое совершенство противоположными деяниями.
24-го января 10 г.
Ясная Поляна.
Печатается по копии, сверенной с черновиком-автографом, начатом на конверте письма Мунтьянова и продолженном на двух страницах почтовой бумаги. В черновике сделана приписка о посылке книг, не вошедшая в копию: Послать о Револ[юции] Ч[ерткова] (В. Г. Чертков, «Наша революция», М. 1907.— Ред.) и мое и З[акон] [Насилия] и З[акон] Л[юбви] и еще послать о душе. Письмо, а также ответ Мунтьянова впервые полностью опубликованы в «Литературном наследстве», № 37-38, стр. 354—355.
С. И. Мунтьянов — политический ссыльнопоселенец в с. Нижне-Илимском Киренского уезда Иркутской губ., прислал Толстому письмо от 5 января 1910 г., в котором писал:
«Благодарю, Лев Николаевич, за вашу брошюру «Неизбежный переворот», но только я у вас не это просил, но это неважно. С вашей брошюрой, т. е. с вашим мнением, я не согласен. Вы пишете, что только одной любовью можно добиться хорошей жизни. Нет, Лев Николаевич, о любви можно говорить тогда, когда имеешь хорошее воспитание и чувствуешь себя сытым, но когда не имеешь воспитания и сидишь весь свой век впроголодь и на тебя кровопийцы, властелины смотрят как на раба, то тут не до любви!
Вы говорите: «Правда, есть еще такие люди, которые хотят уверить себя и рабочих, что вот-вот еще одно убедительное разъяснение существующей несправедливости, еще одно небольшое усилие борьбы с врагом — и установится, наконец, тот новый порядок, при котором не будет уже зла, а все люди будут благоденствовать».
Нет, Лев Николаевич, я перед самой вашей смертью заявляю вам, что вы, очевидно, плохо знакомы с рабочим классом. Рабочие прекрасно знают, что не одно еще маленькое усилие борьбы с врагом придется сделать, чтобы настала благодать, а придется не раз быть побежденными и победителями и бороться с ним не любовью, а так, чтобы весь мир был потоплен в крови. Словом, бей их до тех пор, пока из них не останется ни одного подлеца, даже и маленьких детишек не жалеть: по крайней мере после они нам вреда никакого не принесут. Рабочие им за все отплатят: за образование и за то, что мы голодаем! Жаль, что вы, может быть до того времени не доживете! Ну, желаю вам счастливой смерти».
