Маркиз Сад - Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская
— Вы правы, — промолвил Фридрих. — Хотя мне не следует соглашаться с вами, но слова ваши мудры, и я не стану им противоречить.
— Счастье, о котором я мечтаю, возможно, когда-нибудь и придет в Германию, — произнес комендант, — однако пока я нахожу, что Генрих выказал слишком много слабости в отношениях с Саксонией.
— Вы так полагаете? — изумился Фридрих.
— Еще бы! — воскликнул комендант. — Разве его отступление от саксонских границ единственно на основании письма, направленного ему Фридрихом, не является признаком слабости? Согласен, для самого Фридриха письмо сие возымело досадные последствия, тем не менее Генриху следовало бы вторгнуться во владения его, а не отступать единственно под воздействием письма. Впрочем, желая отомстить, император издал указ, однако он, скорее всего, никогда не будут исполнен.
— И что это за указ? — спросил Мерсбург.
— Все коменданты пограничных замков обязаны арестовать Фридриха, как только он у них появится. Я, как и сотоварищи мои, получил такой приказ.
— Сударь, — гордо произнес Фридрих, — не компрометируйте себя невыполнением приказа. Я принц Фридрих Саксонский, и я ваш пленник.
— Сударь, — ответил комендант, — неужели вы считаете, что я могу нарушить законы гостеприимства? Когда вы попросили у меня пристанища, я пообещал его вам, и вы можете спокойно пребывать под моим кровом. Первейшей добродетелью любого воина являются честность и порядочность. Даже император будет недоволен, если я позволю себе презреть эти добродетели. Однако поступок мой является выбором не моего повелителя, а моего сердца: если я исполню приказ, я совершу предательство, за которое мне всю жизнь придется краснеть. Вот вам пример, принц, того, о чем мы с вами только что говорили: политика снова вступила в противоречие с законами нравственности. Я не собираюсь отбрасывать эти благие законы, так что вы свободны, но, хотите вы того или нет, я сообщу о вашем визите императору. Он слишком справедлив, чтобы не одобрить мое поведение: в противном случае я добровольно уйду в отставку.
— Сударь, — молвил Фридрих, — если бы меня не ждали в моих владениях, где мне предстоит вновь взять бразды правления в свои руки, я бы ни за что не принял вашу благородную жертву. Но знайте, я всегда буду считать себя вашим пленником, и, если император станет упрекать вас, я вернусь и добровольно надену на себя оковы.
Фридрих пожелал немедленно покинуть замок, но комендант удержал его.
— Умоляю вас, принц, окажите мне честь и останьтесь под моим кровом, дабы я хотя бы отчасти исполнил долг гостеприимства; окажите мне эту милость, если не хотите убедить меня, что вы не поверили в искренность моих чувств.
— Достойный воин, — ответил Фридрих, обнимая великодушного коменданта, — я счел бы себя неискренним, если бы не поверил словам вашим. Надеюсь, я навсегда останусь вашим другом, а вы навеки останетесь моим.
Согласившись провести несколько дней в замке достойного воина, правитель Саксонии рассказал ему о своих тревогах и спросил, куда, по его мнению, ему следует держать путь, чтобы отыскать супругу, оскорбленную его несправедливым отношением к ней. Ибо чем дольше тянется их разлука, тем острее ощущает он свою потерю.
— Принц, — начал комендант, — позвольте мне высказать свое мнение. Жестокое обращение с полом нежным и чувствительным никогда не свидетельствует о мудрости: женщины хотят, чтобы цепи их сплетали из цветов, и они этого заслуживает. Власть их над нами зиждется на очаровании и нежности: так разве справедливо заключать в оковы тех, кто подавляет нас исключительно своими милостями? Мне трудно поверить в порочность женщин. Верю, у них немало слабостей, но давайте рассмотрим эти слабости: разве для нас они не являются добродетелями? Ведь мы выигрываем от них гораздо больше, нежели теряем. Так зачем же карать тех, кто составляет наше счастье? Изучите хорошенько их заблуждения, и вы убедитесь, что они либо мало чем отличаются от наших собственных, либо внушены причудами нашими. Если в этом вы согласны со мной, то, полагаю, согласитесь и с тем, что наказания, коим мы их подвергаем, не могут являться справедливыми, ибо, взяв на себя роль карающей десницы, мы сами становимся на их место, так как несправедливость — это тоже слабость. И я спрашиваю вас: неужели мы не должны быть снисходительны к ошибкам, которые сами же и совершаем?
Фридрих со всем согласился, а когда вознамерился воздать должное полу супруги своей, которую он столь жестоко обидел, слезы увлажнили глаза его.
— Ах, друг мой, — молвил Фридрих, — будьте снисходительны и избавьте меня от упреков: чем больше истерзанная душа моя напоминает мне о моих ошибках, тем больше я хочу отыскать ту единственную, кто сможет исцелить меня.
— Если ваша супруга бежит от вас, полагая, что вы провинились перед ней, вам будет сложно ее отыскать.
— Не кажется ли вам, сударь, — подал голос Мерсбург, — что в таком положении принцу лучше бы вернуться к себе во владения?
— Да, но там он не найдет жену, а он твердо решил ее найти. Чтобы не чувствовать себя одиноким, ему надобно делить дворец с любимой супругой. Поиски заставляют забыть печаль, занимают сердце и успокаивают ум. Не стоит останавливать его, пусть ищет, но, когда убедится, что искать долее напрасно, он обязан, исполняя долг свой, снова сесть на трон. Любой государь полагает счастье своих подданных собственным счастьем; как только государь начинает радеть лишь о личном благе, смысл его правления пропадает. Не ради счастья одного, а ради блага всего народа Небо вручает скипетр в руки правителя; монарх, не заботящийся о вверенном ему народе, небрежением своим делает сей народ несчастным, и тогда вина его велика.
— Что ж, — воскликнул Фридрих, — я продолжу поиски, но, если удача отвернется от меня, я исполню свой долг и вернусь на трон, дабы с возвышения его созерцать чужое счастье, сознавая, что в разрушении собственного повинен я сам. Ах, что, кроме горьких сожалений, ждет меня впереди, если я не отыщу ту единственную, кто сможет развеять мою печаль или же разделить ее со мной?
Увидев, как гарнизон и слуги почтительно отдают ему честь, Фридрих удивился и попенял коменданту; тот ответил ему:
— Ваша светлость, если вы не пленник, значит, я обязан относиться к вам как к правителю. Принцу я обязан почтением, дружбу узника я постараюсь заслужить… Сколь сладостно быть другом несчастного! Ах, ваша светлость, улыбка страдальца стоит дороже всех благ фортуны!
Уезжая, наши рыцари единодушно решили, что в нынешнее время не часто встретишь воина, наделенного недюжинным умом и кристальной честностью.
Покинув замок благородного коменданта, принц Саксонский вознамерился ехать в Трир. Пока он едет, мы вернемся в темницу тайного трибунала, где, утратив последнюю надежду, стенает несчастная Аделаида.
На все просьбы принести платье, подобающее их полу, дамы получили отказ. По словам Штольбаха, судьи хотели, чтобы обвиняемые предстали перед судом в том же платье, в каком они прибыли в темницу; мужская одежда станет уликой на суде.
Время шло, тревога обеих женщин нарастала; наконец явился Штольбах и объявил, что сейчас отведет их к судье. Они снова стали просить его дать им женское платье. Напрасно… пришлось подчиниться. Какое унижение для самой гордой принцессы Германии!
Войдя в крохотный темный зал суда, принцесса едва не вскрикнула от удивления: посредине, на председательском месте сидел майор Крейцер, отец Батильды, бывший комендант Торгау; неужели это ему предстоит решать участь ее и ее спутницы? Рассмотрев обвиняемых, изумленный Крейцер бросился к дочери и заключил ее в объятия; не в силах справиться с волнением, он отправил обеих женщин обратно в темницу, пообещав вскоре прийти к ним и все объяснить. В тот же день он явился к ним.
— Под предлогом усиления строгости содержания вашего я велел никого к вам не пускать, так что времени для разговоров у нас достаточно, — сказал он. — Начну с самого главного: ваш побег из крепости устроил граф Мерсбург.
— Мы знаем, — ответила Аделаида.
Разумеется, — перебила ее Батильда, — и он, без сомнения, сделал это из лучших побуждений.
— Но в таком случае, почему он прячется? — произнесла Аделаида.
— Граф знает, где вы сейчас находитесь? — поинтересовался Крейцер.
Нет… — неуверенно произнесла принцесса. — Хотя… но кто тогда следует за нами по пятам с тех самых пор, как мы бежали из Торгау? Кто рассказал о нас Шиндерсу, который заточил нас в башню, а потом и в эту тюрьму? Почему мы очутились здесь и на каком основании нас здесь удерживают?
— Не могу вам сказать, — ответил майор, — ибо знаю только, что вас обвиняют в убийстве. Уверен, обвинение это — ложь, а улики — поддельные, но для судей здешнего трибунала главное не установить истину, а наказать кого-нибудь. За всем этим явно просматривается могущественная рука и происки тайных агентов, имена которых мы никогда не узнаем. Я, разумеется, попытаюсь спасти вас всеми доступными и известными мне способами. И все же подумайте, кто, оставаясь невидимым, громоздит всю эту гору лжи?
