Эдит Уортон - Век невинности
«Да, пожалуй, мне лучше остаться», — пробормотал он так же тихо, не слыша звука собственного голоса. Но в тот момент появился мистер Ван-дер-Лайден в сопровождении старого мистера Урбана Дедженита. Мадам Оленская приветствовала их сдержанной улыбкой, и Ачер, чувствуя на себе взгляд хозяина, поднялся, освобождая ему место возле графини.
Мадам Оленская протянула ему руку на прощание, словно уже настало время расставаться, и сказала:
«Завтра, после пяти, буду ждать вас у себя!»
С этими словами она поднялась и вышла, освободив место для мистера Дедженита.
«Завтра..». — машинально повторил Ачер. Странно, но ведь они не условились о предстоящей встрече заранее; более того, во время разговора графиня и словом не обмолвилась о том, что хочет его видеть.
В дверях он столкнулся с Лоренсом Лефертсом, высоким и интересным, прибывшим вместе со своей супругой, которую хотел представить собравшимся. Ачер слышал, как Гертруда, улыбнувшись графине своей широкой, добродушной улыбкой, заметила:
«Но мне кажется, мы с вами вместе брали уроки танцев, когда еще были детьми…»
За спиной мадам Оленской толпились пары, отказавшиеся прибыть на прием в ее честь к миссис Ловелл Мингот. Теперь они униженно ждали своей очереди быть ей представленными. Как сказала миссис Ачер: «Когда Ван-дер-Лайдены пожелают, они знают, как преподать урок!»
К сожалению, это случалось не так уж часто!
Молодой человек ощутил, как его слегка тронули за руку, и увидел миссис Ван-дер-Лайден, смотревшую на него сверху вниз. На фоне черного бархатного платья, как звезды в ночи, горели крупные алмазы — фамильные драгоценности.
«Как мило, Ньюлэнд, что вы столько времени провели в обществе мадам Оленской! Я даже попросила вашего кузена Генри прийти к вам на выручку».
Ачер рассеянно улыбнулся, и она добавила, стараясь подбодрить его, так как считала его от природы застенчивым:
«Мэй просто расцвела! Князь считает, что она — самая красивая девушка в этой комнате».
Глава девятая
Графиня Оленская сказала: «после пяти». Ровно в половине шестого Ньюлэнд Ачер позвонил в дверной колокольчик дома, покрытого потрескавшейся, как старые фрески, штукатуркой. Маленький балкон с затейливой чугунной решеткой был весь увит глицинией. Графиня купила этот небольшой домик у Медоры, которая вновь отправилась в странствие. Он находился на Двадцать третьей улице, в одном из отдаленных районов Нью-Йорка в западной его части.
Поселиться в таком странном месте? Зачем? По соседству с ней жили портнихи, птицеловы и пишущая братия. Пройдя дальше по этой замызганной улице, Ачер увидел полуразрушенное деревянное строение, стоявшее в глубине тротуара, в котором ютился писатель и журналист по имени Винсент, — Ньюлэнд время от времени встречался с ним в клубе. Винсент не приглашал к себе, но как-то раз, когда они вместе с Ачером бродили по ночному городу, он показал ему свой дом и, когда они миновали его, вопросил, поежившись при этом, живут ли в таких дырах человеческие существа в других столицах.
Дом, который принадлежал теперь мадам Оленской, немногим отличался по своему внешнему виду от того строения, — разве что с оконных рам его еще не успела сойти краска. И когда Ачер осматривал жалкий фасад, он подумал, что польский граф разрушил не только будущее этой девушки, но и ее иллюзии.
Молодой человек неудачно провел день. Обедал он у Велландов в надежде, что потом ему позволят увести Мэй на прогулку в парк. Он хотел всецело завладеть ее вниманием, сказать, как очаровательна она была накануне вечером, и как он гордится ею, и… поторопить со свадьбой. Но миссис Велланд решительно запротестовала, напомнив ему, что они нанесли визиты меньше чем половине родственников; когда же он намекнул на то, что неплохо было бы назначить день бракосочетания, она приподняла свои строгие брови и многозначительно вздохнула: «Двенадцать дюжин всякой всячины в приданое… Вышивка ручной работы!»
Втиснувшись в семейное ландо, они объезжали родных Мэй, останавливаясь то у одного подъезда, то у другого. В полдень, когда этот «круг почета» был завершен, Ачер расстался со своей возлюбленной. Молодого человека не покидало ощущение, что его показывали, как трофей, как дикое животное, попавшееся в сети ловкого охотника. Он полагал, что это чтение учебника антропологии навеяло ему столь странные образы: все это было вполне естественным проявлением родственного чувства со стороны людей, с которыми ему предстояло связать свою судьбу. Но когда он вспомнил, что Велланды отложили свадьбу до осени, и подумал, каким сплошным кошмаром будет его жизнь до тех пор, пока они с Мэй не поженятся, настроение его окончательно испортилось.
«А завтра, — крикнула ему вдогонку миссис Велланд, — мы посетим Далласов и Демпсонов!»
Тут молодого человека осенило, что они объезжают всех по списку, составленному миссис Велланд в алфавитном порядке, и что они находятся в самом его начале.
Он решил ничего не говорить о просьбе (правильнее было бы сказать приказании!) графини Оленской навестить ее в этот день. Но в те быстротечные минуты, когда они с Мэй оставались наедине, он несколько раз порывался это сделать, и не сделал. Не стоит об этом даже упоминать, думал он. Мэй определенно хочет, чтобы он был особенно внимателен с ее кузиной. Ведь именно это ее желание побудило их раньше назначенного срока объявить о помолвке. Ачера посетила странная мысль, что если бы не прибытие графини, он, скорее всего, так бы и остался если не холостяком, то, по крайней мере, свободным человеком. Но Мэй так этого хотелось, что он (как ни странно, с некоторым облегчением) чувствовал себя обязанным и в дальнейшем оказывать всяческую поддержку графине. В то же время, он считал вполне допустимым, наносить графине визиты без ведома своей невесты.
Когда он стоял у дверей дома мадам Оленской, любопытство победило в нем все остальные чувства. Его озадачил повелительный тон, которым она высказала свою настойчивую просьбу. Он пришел к выводу, что эта женщина только производит впечатление простой и наивной, но на самом деле таковой не является.
Двери отворила смуглая служанка, судя по всему, иностранка. Ачер почему-то решил, что она с Сицилии, глядя на ее цветастую шаль, которой она прикрывала пышную грудь. Она поприветствовала его своей белозубой улыбкой и, отвечая на все вопросы отрицательным покачиванием головы, из чего следовало, что она не понимает ни слова, провела его через маленький холл в гостиную с зажженным камином. В комнате никого не было, и служанка оставила его в ней надолго одного гадать, отправилась ли она доложить своей хозяйке о его приходе, или вообще не поняла, зачем он здесь. Он подумал, что неплохо было бы подвести стрелки часов в доме. По крайней мере часы, висевшие в гостиной, чудовищно отставали. Ачер слышал, что в южных странах люди общаются между собой большей частью на языке мимики и жеста. И он ломал себе голову над тем, какой смысл вкладывала эта служанка в свои улыбки, и что она хотела сказать ему, когда пожимала своими круглыми плечами. Он был подавлен тем, что совершенно ничего не понимал. Наконец она вернулась, держа в руке лампу. К тому времени Ачер уже успел сложить из итальянских слов, почерпнутых из бессмертных произведений Данте и Петрарки, вполне законченную фразу. В ответ он услышал:
«La signora e fiori; ma verra subito»; и решил, что это означает: «Синьоры нет дома, но она скоро будет».
То, что предстало его взору при тусклом свете лампы, было совершенно не похоже на те интерьеры гостиных, которые он привык видеть. Он был наслышан о том, что графиня Оленская привезла с собой часть своей домашней коллекции. Все, что ей удалось вывезти, она называла «обломками кораблекрушения». К ним причислялись: изящный столик из черного дерева, греческая бронзовая статуэтка (само очарование!), и красный персидский ковер, прибитый гвоздями к стене, оклеенной выцветшими обоями. По обе стороны от него висели две итальянские картины в старинных рамах.
Ньюлэнд Ачер гордился своими познаниями в области итальянского искусства. Еще в детстве он зачитывался Раскиным и перечитал почти все книги Джона Эддингтона, Симонда, «Эйфорию» Вернона Ли, эссе П. Г. Гамертона и замечательный трактат Вальтера Патера «Ренессанс». Он мог часами говорить о творчестве Боттичелли, и вскользь — о работах Фра Анджелико.
Но эти картины были для него загадкой, ибо не походили ни на одно из полотен, которые ему довелось увидеть во время путешествия по Италии. Возможно, такому восприятию способствовала непривычная обстановка, в которой он находился. Он был один, не считая служанки, в этом странном пустом доме, где никто, по-видимому, его не ждал. Он уже начал сожалеть о том, что так и не сказал Мэй Велланд о приглашении, которое получил от графини Оленской. А что, если его невеста решит проведать свою кузину? Что она подумала бы, увидев его сидящим в интимном полумраке у домашнего очага другой женщины?
