Стивен Крейн - Алый знак доблести. Рассказы
Стройный молодой человек на горячем гнедом коне едва дослушал скороговорку командира. Он так спешил исполнить поручение, что с места послал скакуна в галоп. За ним взвилось облако пыли.
Не прошло и минуты, как генерал взволнованно подскочил в седле.
— Отбили, ей-богу отбили! — Он наклонился вперед, его лицо пылало. — Наши отбили атаку! Отбили! — ликующим голосом орал он штабистам. — Теперь мы им всыплем! Уж мы им всыплем! — Он круто повернулся к одному из адъютантов. — Эй, Джонс, быстро, догоните Томкинса, скачите к Тейлору, пусть идет в наступление немедленно, сию секунду!
Когда второй офицер помчался вдогонку за первым, генерал расплылся в такой сияющей улыбке, что стал похож на солнце. По его глазам было видно, что ему хочется запеть победный гимн. Он все время повторял:
— Отбили, ей-богу отбили атаку!
Его волнение передалось коню; тот рванулся вперед, но генерал только ласково стиснул ему бока и выругался. Он радостно приплясывал в стременах.
Глава VII
Юноша весь съежился, точно его застигли на месте преступления. Боже милосердный, значит они все-таки устояли! Эти идиоты не отступили и теперь оказались победителями! В его ушах зазвенели их ликующие клики.
Он привстал на цыпочках, вглядываясь туда, где шло сражение. Над верхушками деревьев колыхался желтый туман. Где-то внизу стреляли. Судя по хриплым воплям, началось наступление.
Он отвернулся, недоумевая, негодуя, чувствуя себя незаслуженно обиженным.
Он убежал, — размышлял юноша, — потому, что на них надвигалась гибель, и был прав, заботясь о себе, об одном из винтиков, составляющих армию. Пришел час, когда каждый обязан думать только о своем спасении. Потом офицеры соберут их вместе, и снова получится передовая линия. Если же у винтиков не хватит здравого смысла ускользнуть от разящей смерти, что станется с армией? Он лишь благоразумно следовал мудрым правилам игры — это же ясно как день. Его поступок продиктован не только осторожностью, но и глубоким стратегическим замыслом. Он мог гордиться столь предусмотрительным поведением своих ног.
Он подумал о товарищах. Хрупкая синяя линия выдержала удар и победила. Эта мысль наполнила юношу горечью. Слепые, нерассуждающие винтики предали его. Он опрокинут и раздавлен упрямством, с которым они удерживали позиции, хотя, будь у них капля разума, они сразу поняли бы, что это невозможно. А вот он дальновиден, его глаза пронзают мрак грядущего, он наделен высшей проницательностью и знанием, поэтому он и убежал. Он возмущался своими товарищами. Они дураки, это не требовало доказательств.
Нетрудно догадаться, что они скажут, когда он вернется к ним. Он представил себе, каким издевательским воем они его встретят. Они слишком тупы, чтобы понять превосходство его точки зрения.
Ему до боли стало жаль себя. С ним плохо обошлись. Железная пята несправедливости растоптала его. Он поступил как нельзя более мудро и правильно, а нелепое стечение обстоятельств разрушило все его замыслы.
В нем поднялся слепой, неукротимый гнев на однополчан, на войну, на судьбу вообще. Он понуро плелся, охваченный тревогой и отчаяньем. При каждом звуке он вздрагивал и подозрительно оглядывался, и в гла: зах у него было такое выражение, какое бывает у преступника, который знает, что его вина велика, велико будет и наказание, но не находит слов, чтобы оправдаться.
С поля он свернул в чащу леса, словно желая укрыться в ней. Он хотел уйти от щелканья выстрелов, звучавших для него как человеческие голоса.
Деревья стояли вплотную друг к другу, расходясь наверху, как стебли букета; земля заросла кустарником и ползучими растениями. Юноша с трудом прокладывал себе дорогу; каждый его шаг гулко отдавался в лесу: Растения цеплялись за ноги и с треском отрывались от деревьев, к которым они прилепились. Молодая поросль так шуршала расступаясь, словно старалась оповестить весь мир о том, где он находится. Лес не желал мириться с его присутствием. Он протестовал при каждом его движении. Когда юноша отдирал стебли плюща от стволов, потревоженная листва поворачивалась к нему, размахивая руками. Он смертельно боялся, что этот шелест, этот хруст привлекут внимание людей; в поискал глухого, затерянного тайника он забирался все глубже.
Ружейные выстрелы стали глуше, пушечная пальба отдалилась. Солнце, прежде невидимое, вдруг засверкало в просветах между деревьями. Ритмично жужжали насекомые. Они как будто дружно, в унисон скрипели зубами. Из-за ствола выглянула нахальная физиономия дятла. Пролетела, махая беспечными крыльями, какая-то птица.
Грохот смерти остался позади. Теперь ему казалось, что природа глуха.
Глядя вокруг, юноша чувствовал, что к нему возвращается уверенность. Этот пейзаж был чудесным заповедником жизни, источником веры в нерушимый мир. Он перестал бы существовать, доведись его робким глазам увидеть кровь. Природа представлялась юноше женщиной, которой ненавистна трагедия.
Он запустил шишкой в резвящуюся белку, и та удрала, что-то испуганно вереща. Она остановилась только на вершине дерева, осторожно выглянула из-за ветки и, замирая от ужаса, посмотрела вниз.
Случай с белкой наполнил юношу торжеством. «Таков закон», — твердил он себе. Сама Природа подает ему знак. Как только белка обнаружила опасность, она немедленно обратилась в бегство. Она не осталась на месте, не подставила пушистое брюшко под удары шишек, не погибла смертью храбрых, устремив последний взгляд в исполненные сострадания небеса. Нет, она удирала со всех ног. А ведь это, надо думать, обыкновенная белка, а не философ среди своего племени. Юноша зашагал дальше, чувствуя, что Природа заодно с ним. Она подтверждала его рассуждения доказательствами, которые можно найти везде, где светит солнце.
Он чуть не увяз в болоте. Пришлось перескакивать с одной мшистой кочки на другую, стараясь не проваливаться в маслянистую жижу. Остановившись на минуту, чтобы осмотреться, он заметил какого-то маленького зверька, который нырнул в черную воду и сразу же вынырнул с поблескивающей рыбкой в зубах.
Юноша снова углубился в густые заросли. Когда он наступал на ветки, они трещали так, что заглушали канонаду. Он пробирался во тьме, гонимый желанием скрыться в еще большей тьме.
Наконец он оказался в таком месте, где ветви смыкались, как свод, высоко над головой. Он осторожно раздвинул зеленые двери и вошел. Сосновые иглы и хвоя лежали на земле мягким коричневым ковром. Царил торжественный, церковный полумрак.
На пороге этой часовни он замер, пораженный ужасом, ибо увидел нечто.
Там, прислонясь к колонноподобному стволу, сидел мертвец и смотрел на него. На нем был мундир, некогда синий, а теперь выцветший до уныло-зеленого цвета. Глаза, глядевшие на юношу, были студенисты, как глаза дохлой рыбы. Открытый рот обнажал нёбо жутко желтого цвета. По серым щекам бегали маленькие муравьи. Один из них волочил какую-то ношу по верхней губе мертвеца.
Оказавшись лицом к лицу с этим нечто, юноша вскрикнул. На несколько мгновений он окаменел. Он смотрел в остекленелые глаза мертвеца. Мертвый и живой обменялись долгим взглядом. Потом юноша осторожно пошарил рукой позади себя и нащупал ствол. Держась за него, он стал шаг за шагом отступать, все еще обратившись лицом к трупу. Он боялся, что если он отвернется, тот вскочит и беззвучно погонится за ним.
Ветви хлестали его и грозили толкнуть к мертвецу. Ноги беспомощно цеплялись за узловатые корни, и все время его преследовало неотвязное чувство, что он прикасается рукой к холодному, мертвому телу. Его пронизала дрожь.
Наконец он вышел из оцепенения и побежал напролом через кустарник. Его преследовало зрелище черных муравьев, алчно копошащихся на сером лице и подбирающихся до ужаса близко к глазам.
Потом он остановился и, с трудом переводя дыхание, прислушался. Ему казалось, что из мертвого горла сейчас вырвется чудовищный голос и прохрипит ему вслед ужасные угрозы.
Деревья у входа в часовню успокоительно шелестели под легким ветерком. Скорбное молчание воцарилось в усыпальнице.
Глава VIII
Деревья начали тихонько петь гимн сумеркам. Солнце скатилось к горизонту, и его косые бронзовые лучи озарили лес. Насекомые вдруг примолкли: казалось, они благочестиво молятся, склонив хоботки к земле. В наступившей тишине слышался только мелодичный хор деревьев.
Внезапно в безмолвие вторгся оглушительный шум, Издали донесся устрашающий рев.
Юноша замер. Кошмарная мешанина звуков приковала его к месту. Впечатление было такое, словно вдребезги разбиваются небесные светила. Тарахтение ружейной стрельбы смешивалось с бухающими разрывами снарядов.
Мысли юноши заметались. Ему чудилось, что армии, как пантеры, бросились друг на друга. Он прислушался. Потом побежал в ту сторону, где шел бой. Он понимал, какая ирония скрыта в том, что теперь он торопится как раз туда, откуда так жаждал уйти. Но, — говорил он себе, — если станет известно, что земля вот-вот налетит на луну, многие, надо полагать, захотят вылезти на крыши, чтобы увидеть это зрелище.
