Франц Кафка - Процесс
К. не долго беспокоился о нем и обо всем этом обществе, собравшемся в проходе у них за спиной, в особенности потому, что примерно в середине коридора увидел возможность свернуть направо в какой-то проем, в котором не было двери. Он осведомился у служителя по поводу правильности такого выбора пути, служитель кивнул, и тогда уже К. в самом деле туда свернул. Ему было неприятно, что все время приходилось идти на шаг или на два впереди служителя; это могло — по крайней мере, в таком месте — выглядеть так, словно его сопровождают как арестованного. Поэтому он часто останавливался, ожидая служителя, но тот сразу же снова отставал. Желая наконец избавиться от этого досадного ощущения, К. сказал:
— Ну, я уже увидел, как это все выглядит, теперь я ухожу отсюда.
— Вы еще не все видели, — совершенно бесхитростно откликнулся служитель.
— Я не хочу всего видеть, — сказал К., который, кстати, и в самом деле чувствовал усталость, — я хочу уйти, как тут пройти к выходу?
— Вы что же, разве уже заблудились? — удивленно спросил служитель. — Пройдете здесь до угла и потом направо вдоль по проходу прямо к двери.
— Идемте вместе, — сказал К., — будете указывать мне дорогу, я сам не найду, здесь столько всяких ходов.
— Здесь только одна дорога, — сказал служитель, на этот раз уже с упреком, — я не могу с вами возвращаться обратно, я же должен доложиться, а я и так уже много времени из-за вас потерял.
— Идемте вместе! — повторил К. уже резче, словно наконец-то поймал служителя на какой-то неправде.
— Да не кричите вы так, — прошептал служитель, — здесь же кругом кабинеты. Если вы не хотите возвращаться сами, тогда пройдемте еще немного со мной — или можете подождать здесь, пока я покончу с моим сообщением, и тогда я с удовольствием вернусь с вами назад.
— Нет-нет, — сказал К., — я не буду ждать, вы должны сейчас же пойти со мной.
К. даже еще не осмотрелся в том помещении, где он находился, и только теперь, когда открылась одна из множества окружавших его деревянных дверей, он посмотрел, что там. Какая-то девушка, очевидно, привлеченная громким голосом К., вышла из двери и спросила:
— Что господину угодно?
За ней, в отдалении, была видна в полутьме фигура еще одного приближающегося человека. К. посмотрел на служителя. Он же говорил, что никто не заметит К., а теперь идут уже двое, еще немного, и чиновники обратят на него внимание и потребуют объяснить, с какой целью он здесь находится. Единственное разумное и приемлемое объяснение состояло в том, что он обвиняемый и хочет узнать дату следующего допроса, но как раз такое объяснение он и не хотел давать, в особенности потому, что оно тоже не соответствовало действительности, так как причиной его прихода было только любопытство или — что было еще более невозможно привести в качестве объяснения — желание убедиться в том, что изнутри это судопроизводство выглядит так же отвратительно, как и снаружи. Было похоже, что это его предположение в самом деле справедливо; он не хотел проникать дальше, ему было достаточно не по себе от того, что он уже увидел, именно в данный момент он был не расположен к контактам с каким-нибудь высокопоставленным чиновником, который мог вдруг появиться из любой двери, ему хотелось уйти отсюда, причем вместе со служителем или, если нельзя иначе, одному.
Но то, что он стоит тут, не говоря ни слова, должно было броситься в глаза, и, действительно, девушка и служитель смотрели на него так, словно в следующую минуту с ним должно было произойти какое-то чудовищное превращение, момент которого они не хотели пропустить. А в проеме двери стоял мужчина, которого К. перед этим заметил вдали; он держался за верх низкой дверной коробки и слегка раскачивался, приподнимаясь на цыпочки, как нетерпеливый зритель. Но девушка все-таки для начала решила, что такое поведение К. вызвано каким-то легким недомоганием; она принесла кресло и спросила:
— Не хотите ли присесть?
К. тут же уселся, а для еще большей устойчивости уперся локтями в подлокотники.
— У вас голова немного закружилась, да? — спросила девушка.
Ее лицо оказалось теперь совсем близко, на нем было то строгое выражение, которое бывает у многих женщин, и именно в пору их самой прекрасной юности.
— Вы на этот счет не беспокойтесь, — сказала она, — в этом ничего необычного нет, такой приступ случается почти с каждым, когда он в первый раз сюда попадает. Вы здесь в первый раз? Ну, вот, значит, ничего необычного нет. Солнце здесь нагревает крышу, и от горячего дерева воздух становится таким влажным и тяжелым. Так что для канцелярских учреждений это место не очень подходит, но зато в других отношениях имеет большие преимущества. Что же касается воздуха, то в дни массового оформления актов при большом наплыве клиентов, а это почти каждый день, здесь почти невозможно дышать. А если вы к тому же учтете, что здесь еще всякое белье для просушки развешивают — совсем запретить это съемщикам нельзя, — то вы уже и не удивитесь, что вам стало немного дурно. Но в конце концов к этой атмосфере все очень хорошо привыкают. Когда вы придете сюда во второй или в третий раз, вы уже почти не будете чувствовать в ней ничего такого гнетущего. Не правда ли, вам уже лучше?
К. не ответил, настолько ему было неприятно, что из-за этой внезапной слабости он оказался целиком в руках здешних людей; кроме того, ему показалось, что теперь, когда он узнал причину своей дурноты, ему стало не лучше, а даже еще немного хуже. Девушка сразу это заметила, схватила какой-то багор, который стоял там, прислоненный к стене, и, чтобы как-то освежить К., стукнула концом багра по крышке маленького люка, расположенного как раз над головой К. и открывавшегося прямо в небо. Но оттуда полетело столько копоти, что девушка вынуждена была тут же снова захлопнуть люк и потом носовым платком обтирать руки К. от этой копоти, так как К. был слишком утомлен, чтобы справиться с этим самостоятельно. Он с удовольствием тихо посидел бы здесь, пока не соберется с силами, чтобы уйти отсюда, и это произошло бы тем скорее, чем меньше на него обращали внимания. Но тут девушка еще добавила:
— Здесь вам нельзя оставаться, здесь мы мешаем оформлять акты…
К. взглядом спросил, каким же актам он здесь мешает.
— Если хотите, я провожу вас в амбулаторную комнату. Помогите мне, пожалуйста, — сказала она мужчине в дверях, который тут же приблизился.
Но К. не хотел в амбулаторную, именно этого он и хотел избежать; он не хотел, чтобы его вели еще дальше; чем дальше он зайдет, тем будет хуже.
— Я уже могу идти, — сказал он и, расслабленный удобным сидением, поднялся на дрожащие ноги.
Но удержаться стоймя не смог.
— Нет, так не пойдет, — сказал он, качая головой, и со вздохом снова сел.
Он вспомнил о служителе, который, несмотря ни на что, легко мог бы вывести его отсюда, но того, кажется, давно и след простыл. К. заглянул в просвет между девушкой и мужчиной, стоявшими перед ним, но служителя обнаружить не смог.
— Я полагаю, — сказал мужчина (кстати, довольно элегантно одетый, особенно выделялся серый жилет, заканчивавшийся внизу двумя длинными острыми уголками), — что недомогание этого господина вызвано здешней атмосферой, поэтому было бы лучше всего и предпочтительней для него самого, если бы мы проводили его не в помещение амбулатории, а вообще к выходу из канцелярий.
— Вот именно, — воскликнул К. и от охватившей его радости вмешался в речь мужчины, почти перебив его, — мне, безусловно, сразу же станет лучше, я ведь и вообще не так уж слаб, меня нужно только немного поддержать под руки, я не доставлю вам много хлопот, да здесь и недалеко, вы меня только доведете до двери, я там еще немножко посижу на ступеньках и моментально приду в себя, поскольку я ведь совершенно не подвержен таким приступам, для меня самого это неожиданно. Я ведь тоже чиновник и к воздуху кабинетов привычен, но тут он, кажется, уже совсем сперт. Вы сами это сказали. Поэтому не будете ли вы так любезны немного проводить меня, поскольку у меня голова кружится, и, если я встану сам, мне будет плохо.
И он приподнял плечи, чтобы им обоим было удобно взять его под руки.
Но мужчина не последовал этому приглашению, а спокойно засунул руки в карманы и громко расхохотался.
— Смотрите-ка, — сказал он девушке, — так я, значит, попал, не целясь. Господину только здесь нехорошо, а не вообще.
Девушка тоже улыбнулась, но слегка ударила мужчину кончиками пальцев по руке, словно он позволил себе с К. слишком вольную шутку.
— Ну, о чем это вы думаете, — сказал мужчина, все еще смеясь, — я же в самом деле хочу вывести этого господина отсюда.
— Тогда хорошо, — ответила девушка, склонив на мгновение свою изящную головку. — Не придавайте этому смеху слишком большое значение, — сказала она К., который, вновь погрустнев, неподвижно смотрел прямо перед собой и, казалось, ни в каких объяснениях не нуждался, — этот господин… я могу вас все-таки представить? — господин, махнув рукой, дал разрешение, — так вот, этот господин представляет здесь справочное бюро. Он дает ожидающим клиентам все справки, которые им нужны, а поскольку система нашего судопроизводства населению не слишком известна, то справок требуется много. Он знает ответ на все вопросы, вы можете, если у вас есть желание, это проверить. Но это не единственное его достоинство, его второе достоинство — это элегантная одежда. Потому что мы, то есть аппарат, решили, что тот, кто дает справки и постоянно, причем первым, вступает в контакт с клиентами, должен производить достойное первое впечатление, в частности, и элегантной одеждой. Мы же, остальные, как вы видите уже по мне, к сожалению, одеты очень плохо и старомодно; да и нет особого смысла тратиться на одежду, когда мы почти все время в канцеляриях, мы ведь даже спим здесь. Но для того, кто дает справки, мы, как уже сказано, считаем красивую одежду необходимой. А поскольку от нашей администрации, которая в этом смысле ведет себя несколько странно, ее не получить, то мы устраиваем сбор пожертвований — и клиенты тоже делают взносы — и покупаем ему эту красивую одежду и еще разное другое. Но когда, казалось бы, все уже подготовлено к тому, чтобы производить хорошее впечатление, тут он своим смехом снова все портит и пугает людей.
