Чарльз Диккенс - Барнеби Радж
— Но… не из тюрьмы же?
— Да, сэр Джон, именно оттуда.
— Ах, мой добрый, доверчивый и простодушный друг! — Сэр Джон, смеясь, поставил чашку на столик. — И кто же вас послал?
— Некто Деннис, палач. Он много лет вешал других, а завтра утром его самого повесят, — ответил слесарь.
Сэр Джон с самого начала был уверен, что Вардена прислал Хью, и, ожидая, что он назовет именно его, уже заранее подготовил ответ. Но сейчас он был так удивлен, что при всем своем самообладании в первую минуту не сумел скрыть этого. Впрочем, он быстро оправился и сказал все так же беспечно:
— А что понадобилось от меня этому господину? Может, память опять мне изменяет, но я, право, не припомню, чтобы я когда-нибудь имел удовольствие встречаться с ним, и уверяю вас, он не состоит в числе моих близких друзей.
— Сэр Джон, я постараюсь как можно точнее передать его собственные слова. И то, что он хочет сообщить, вам следует узнать сейчас же, не теряя ни минуты, — сказал слесарь серьезным тоном.
Сэр Джон уселся поудобнее и смотрел на посетителя так, словно хотел сказать: «Ну и забавный же старик! Ладно, послушаем его».
— Вы, может, читали в газетах, сэр, — Варден указал на газету, лежавшую под рукой у сэра Джона, — что я недавно выступал на суде свидетелем против этого человека. И если я остался жив и мог выступить, — так это во всяком случае не его вина.
— Читал ли я? — воскликнул сэр Джон. — Дорогой мой, да вы же настоящий общественный деятель заслуженно пользуетесь популярностью. Я с невероятным интересом читал ваши показания и тогда же вспомнил, что мы с вами немного знакомы. Надеюсь, мы скоро увидим ваш портрет в газетах?
— Сегодня утром, — начал слесарь, пропустив мимо ушей все эти любезности. — Рано утром, сэр, ко мне пришли из Ньюгета и сказали, что этот Деннис хочет меня видеть и сообщить мне что-то важное. Вы сами понимаете, сэр, что он не из числа и моих друзей, я его никогда в глаза не видел до того дня, когда эти громилы ворвались ко мне в дом.
Сэр Джон кивнул в ответ и стал легонько обмахиваться газетой.
— Но я уже знал — все об этом говорили, — что вчера вечером в тюрьме получен приказ, и завтра их повесят. И я не хотел отказать человеку в просбе перед смертью.
— Вы — истинный христианин, мистер Варден, — заметил сэр Джон. — И тем более мне хотелось бы, чтобы вы присели.
— Он мне сказал, — продолжал слесарь, в упор глядя на сэра Джона, — что послал за мной, потому что у него во всем мире нет ни единого друга или товарища (ведь он же был палачом), а, слушая мои показания на суде, он убедился, что я — честный человек и мне можно довериться. По его словам, все, кто знал об его профессии, даже последние негодяи и мерзавцы, сторонились его. Когда он связался с бунтовщиками, ни один из них не подозревал, кто он. Это, наверное, правда, потому что мой бывший подмастерье, бедный дурак, тоже водился с ним. Деннис скрывал это от них все время до самого своего ареста.
— Весьма благоразумно со стороны мистера Денниса, — все так же любезно ввернул сэр Джон, подавляя зевок. — Вы излагаете все превосходно и очень ясно, но, право, это меня не особенно интересует.
— А когда его посадили в тюрьму, — продолжал слесарь, ничуть не обескураженный этим замечанием, — с ним в одной камере оказался молодой парень по имени Хью, вожак бунтовщиков, которого выдал он, Деннис. И во время их ссоры у несчастного вырвались какие-то слова, из которых Деннис узнал, что мать этого парня умерла такой же смертью, к какой приговорены они оба… Сэр Джон, времени остается мало.
Сэр Джон отложил газету, служившую ему веером, поставил чашку на стол и посмотрел слесарю в лицо так же пристально, как тот смотрел на него, но легкая усмешка по-прежнему не сходила с его губ.
— Они садят вдвоем в тюрьме вот уже целый месяц. За это время они много раз толковали между собой, и палачу стало ясно, что это он в свое время привел в исполнение смертный приговор, повесив мать Хью. Нужда, как это часто бывает, толкнула ее на преступное и легкое ремесло — сбыт фальшивых ассигнаций. Она была молода и красива, и фальшивомонетчики, которые нанимают мужчин, женщин и детей для сбыта фальшивых денег, решили, что она очень подойдет для их дела и, наверное, долго сможем им заниматься не вызывая подозрений. Но они ошиблись: она попалась с первого же раза и заплатила жизнью за этот грех. Она была цыганка, сэр Джон…
Быть может, набежавшее на солнце облачко покрыло тенью лицо сэра Джона — оно казалось в этот миг мертвенно бледным. Но он по-прежнему смотрел прямо в глаза Вардену.
— Да, сэр Джон, цыганка, — повторил тот. — И женщина с сильным, независимым характером. Красота ее и гордость привлекли внимание некоторых джентльменов, которые неравнодушны к черным глазам. Ее пытались спасти, и, может, это и удалось бы, если бы она захотела рассказать свою историю. Но она ни за что не хотела… В тюрьме подозревали, что она задумала покончить с собой, за ней стали следить днем и ночью. С тех пор она больше не раскрывала рта…
Сэр Джон протянул было руку к чашке. Но следующие слова слесаря остановили его:
— Заговорила она только за минуту до смерти. Тут она вдруг сказала твердо и тихо, — а слышал ее только палач, потому что все уже от нее отошли и предоставили бедняжку ее участи: «Будь у меня сейчас в руках нож и окажись он тут, я убила бы его на месте!» Палач спросил: «Кого?» Она ответила: «Отца моего мальчика».
Сэр Джон опустил протянутую руку, и, так как слесарь замолчал, он уже без малейшего признака волнения, спокойным и учтивым жестом попросил его продолжать.
— Так она впервые упомянула о том, что у нее есть близкие. Палач спросил: «А ребенок жив?» — «Жив». Он спросил еще, где же этот ребенок, как его зовут и не хочет ли она что-нибудь ему передать. Она сказала, что у нее только одно желание — чтобы мальчик ничего не знал о своем отце и чтобы он не вырос кротким и безответным. И она надеется, что когда он станет взрослым, бог ее племени сведет отца с сыном, и сын отомстит за нее. Палач пробовал расспросить ее подробнее, но она не вымолвила больше ни слова. Она и эти-то несколько слов сказала как будто не ему: ни разу на него не взглянула и все время стояла, обратив лицо к небу.
Сэр Джон взял понюшку табаку, полюбовался висевшим на стене изящным эскизом под названием «Природа», затем снова перевел глаза на слесаря и с учтиво-покровительственным видом промолвил:
— Да, мистер Варден, так вы говорили…
— Я говорил, сэр Джон, что она ни разу и не взглянула на палача, — продолжал слесарь все тем же решительным тоном и так же пристально глядя в лицо сэру Джону, чьи уловки его ничуть не смутили. — Так она умерла, и палач этот забыл о ней. Но несколько лет спустя приговорен был к повешению один человек, тоже цыган, смуглый, красивый парень и настоящий дикарь. И когда этот цыган сидел в тюрьме перед казнью, он вырезал на палке портрет палача Денниса, которого не раз видывал раньше, — хотелось ему, видно, показать, что он смерти не боится и не думает о ней. Палку цыган передал палачу уже на Тайберне и рассказал ему, что та женщина, его соплеменница, ушла когда-то от своих к одному знатному джентльмену. Джентльмен ее обольстил и бросил, а все прежние друзья от нее отвернулись, и тогда эта гордая женщина дала себе клятву ни к кому никогда не обращаться за помощью, в какой бы нужде она ни была. И клятву свою она сдержала. Цыган прибавил, что, даже от него (а он, видно, сильно ее любил) она, встретив его случайно на улице, убежала, и он больше не видел ее до того дня, когда пришел со своими приятелями в толпе зевак на Тайберн, чтобы поглазеть на казнь, и чуть с ума не сошел, узнав в осужденной ту, которую он любил. И вот, стоя на том же помосте, где когда-то стояла она, цыган этот рассказал все палачу и назвал ее настоящее имя, которое было известно лишь ее соплеменникам да тому джентльмену, с которым она бежала. Это имя палач хочет назвать только вам одному, сэр Джон.
— Только мне! — воскликнул сэр Джон, и рука его с согнутым мизинцем (чтобы виден был украшавший его бриллиантовый перстень), совершенно спокойно и уверенно подносившая ко рту чашку, на миг застыла в воздухе. — Мне! Дорогой мой мистер Варден, что за нелепость! С чего это он вздумал именно мне поверять свои секреты? Да еще когда рядом были вы, человек, заслуживающий полнейшего доверия!
— Сэр Джон, сэр Джон, завтра в полдень эти люди умрут! — перебил его слесарь. — Так дослушайте же то немногое, что я еще имею вам сказать, и не думайте, что можете обмануть меня. Конечно, я человек простой, низкого звания, а вы — знатный и образованный джентльмен, но правда для всех одна. Знаю, вы уже сами догадались, что я должен вам передать, и поняли, что этот Хью, осужденный на смерть, — ваш сын.
— Как! — благодушно-шутливым тоном воскликнул сэр Джон. — Неужели же безвременно погибший цыган посмел утверждать такую вещь?
— Нет, это не он, — возразил слесарь. — Потому что его соплеменница заставила его дать клятву, — которую у них почитают священной даже самые отчаянные, — что он никому не назовет вашего имени. Но в узоре на палке цыган вырезал несколько букв и попросил палача хорошенько запомнить это слово на тот случай, если ему доведется когда-нибудь встретить ее сына.
