Разипурам Нарайан - Продавец сладостей
— Он приехал из Америки, — переговаривались в толпе.
Мали приветствовал Гафура словами:
— Ну как твоя старушка? Все еще бегает?
Гафур ничего не понял и посмотрел на него с удивлением. Присутствовавшие переглянулись — о какой старушке идет речь?
Джаган и братец уселись впереди рядом с Гафуром, предоставив заднее сиденье Грейс и Мали. Не оглядываясь, Гафур спросил:
— Что же ты не привез мне машину в подарок?
Джаган испугался, что фамильярность Гафура рассердит Мали, но молодой человек, только что вырвавшийся из объятий демократии, не обиделся и сказал:
— Почему же ты мне раньше об этом не сказал? Перед возвращением я как раз продал свой «понтиак».
Гафур, не отрываясь от руля, начал обстоятельный рассказ о положении с автомобилями в стране. Чтобы купить «фиат», надо ждать пять лет, «амбассадор» — три года, ввозить машины запрещено, на таможне недавно конфисковали совершенно новый «плимут» и уничтожили на глазах владельца. Все это рассердило вновь прибывшего. Мали поглядывал в окно и говорил: «Все здесь по-прежнему». Грейс как зачарованная смотрела на улицы и базары и ворковала:
— Ах, как прелестно! Прелестно!
— Посмотрим, что ты запоешь, когда поживешь здесь немного, голубушка, — заметил Мали.
При этих словах Джаган заволновался: как же ему называть ее — «Грейс» или «голубушка»? Впрочем, это можно выяснить потом, время терпит.
Когда подъезжали к памятнику, Грейс спросила:
— Кто это?
Все промолчали. Джаган волновался — они приближались к дому. Но вот Гафур остановился, Джаган выскочил из машины и, задыхаясь, взбежал по ступенькам, чтобы открыть парадный вход. Последние две недели он провел в подготовке к приезду сына. Под руководством жены врача, которого знал братец, он истратил целое состояние на постройку современного туалета и ванной рядом с комнатой Мали, вымыл стены и заново побелил их, купил новые столы и стулья. Мали прошел прямо к себе, чтобы умыться после дороги и переодеться. Гафур и братец уехали, предварительно затащив чемоданы в коридор. Грейс осталась одна, она растерянно стояла в холле.
— Садись в это кресло, — предложил Джаган, не зная, что сказать.
И прибавил:
— Скажи мне, чего тебе хочется. Я принесу. Я не знаю, чего бы ты хотела.
— Ах, какой вы добрый!
Ее искренне тронуло его внимание. Она пододвинула ему кресло и сказала:
— Садитесь и вы тоже. Вы ведь, верно, устали.
— Нет, что ты! — возразил Джаган. — Я очень бодрый человек. Секрет человеческой энергии… — начал он и тут же оборвал себя, заметив растерянность на ее лице. — Мне нужно идти… гм… обратно в лавку, а то, знаешь…
— О, конечно, конечно, идите, мы вас и так оторвали от работы.
— Устраивайся поудобней, — воскликнул он и поспешил уйти, пока Мали не вышел из ванной.
Он начал избегать людей. Больше всего он боялся, как бы адвокат, или печатник, или еще кто-нибудь не остановил его на улице и не спросил про сноху. Он торопливо шел в лавку, не поднимая глаз от земли. Даже братцу не удавалось втянуть его в разговор — при встречах они подолгу молчали. Джаган не хотел говорить о сыне. Самый простой вопрос грозил неловкостью. Братцу хотелось спросить, чему обучился Мали, что он собирается делать, а больше всего, что за женщину без касты привез он в дом.
Ему до смерти хотелось узнать, что теперь ели в доме у Джагана. Неужели они готовили мясо? Он осторожно спросил:
— А что, Мали по-прежнему любит наш кофе? Или тоже просит чая, как все, кто вернулся из-за границы?
Джаган понял, к чему тот клонит, и, чтобы раз и навсегда пресечь подобные расспросы, ответил:
— Я никогда не интересуюсь тем, что едят или пьют другие. Зачем мне это? Кухня у нас есть, пусть хозяйничают сами.
— Мали это нетрудно. Я думал о девушке…
— Ну и ей нетрудно. Она и раньше готовила для него, наверно, и теперь справится.
Вдруг он подумал, что братцу и в самом деле надо хоть что-то сказать, и произнес:
— Я могу им предложить только то, что ем сам. Если им это не нравится, пусть питаются где хотят.
— Я слышал, что в отеле «Палас» на Новой улице подают европейские блюда.
— Что бы там ни было, долг свой можно выполнять только до известного предела. Об этом даже в «Гите» сказано. Границы долга там обозначены очень четко.
Братец переменил тему — ему так часто приходилось соглашаться с «Гитой», что он уже устал от этого. Пока приходили голубые конверты от Мали, «Гита» была на заднем плане. Теперь она снова вырвалась вперед — значит, Джагана снова одолевали сомнения.
Иногда к Мали приходил кто-нибудь из старых друзей. Он усаживал гостя в холле и беседовал с ним негромко, как и подобает джентльмену. Джаган не знал, о чем они говорят. Возможно, Мали описывал Большой каньон, или Ниагару, или статую Свободы и пробки на улицах Нью-Йорка. Джаган знал обо всем этом и мог при случае немало порассказать. Но он боялся показаться навязчивым и ждал, чтобы его пригласили. Вот почему он порой замедлял шаг, проходя через холл, когда Мали включал проигрыватель или магнитофон, показывал фотокамеру для моментальной съемки или еще что-нибудь из множества привезенных с собой вещей. Среди них был и завернутый в бумагу подарок для Джагана. Грейс подала его Джагану и сказала:
— Это вам, отец.
Внутри лежала коробка светло-желтой кожи с отделениями, в которых находились ложки, вилки и ножи. Джаган повертел коробку в руках, с интересом разглядывая ее:
— Очень красиво! Но только что это такое?
Грейс ответила:
— Это набор для загородных поездок. Мали думал, что вам он понравится.
— Конечно, очень приятно, — сказал Джаган, недоумевая, как же им пользоваться, и запер подарок в сундук.
Теперь даже дома Мали не надевал дхоти. Он носил белую рубашку, заправленную в брюки, и никогда не ходил босиком. Он сидел в своей комнате и совсем не заглядывал на другую половину. Из дому он почти не выходил, а если и выходил, то только дождавшись, когда на город опустится ночь. Тогда, надев на себя носки, ботинки, пиджак и галстук, Мали вместе с Грейс не спеша прогуливался по безлюдной части Новой улицы. Он никогда не шел к памятнику или к Базарной улице. Он вел себя как знаменитость, избегающая внимания толпы.
Однажды утром Грейс откинула занавеску горчичного цвета, разделявшую дом на две части, зашла на половину Джагана и занялась уборкой. Джаган к этому не привык — ему было неловко смотреть, как она вытряхнула циновку, на которой он спал, и скатала ее, а потом взбила его жесткую подушку из ваты. Грейс вымыла посуду на кухне и аккуратно расставила ее на полке. Не слушая возражений Джагана, она схватила метлу и вымела все углы.
— Отец, вы думаете, что мне это неприятно? — говорила она. — Наоборот, я должна помнить, что вышла замуж за индуса.
Джаган не знал, что сказать, и только пробормотал:
— Да-да, это верно.
Она наклонилась и начала тереть старую каменную раковину, вделанную в пол. Она подоткнула сари, которое научилась носить, обнажив колено цвета слоновой кости. Джаган не мог отвести глаз от этого светлого кусочка кожи.
— Ах, Грейс, пожалуйста, брось все это, — протестовал он. — Не беспокойся. Я считаю, что всю домашнюю работу я должен делать сам.
— А я считаю, что вам этого не должна позволять, и все тут, — сказала она. — Я люблю работать. Что мне еще делать целый день?
Джаган, сидевший до того в молельне перед изображениями богов, ходил теперь за Грейс из комнаты в комнату, перебирая в руках четки.
— Что подумают люди? — сказал он. — Современная девушка, выросла в Нью-Йорке и — на тебе! — берется за уборку. Мали это не одобрит.
— Это его не касается, — сказала она. — Он пишет письма, а я занимаюсь хозяйством, и все. В жизни не видела такого красивого дома, как ваш.
— А он не кажется тебе старым и ветхим?
— Нет, он очень красивый. Я всегда мечтала жить в таком доме.
Теперь Джаган поздно уходил из дому; он ждал, пока выйдет Грейс. Понемногу он привыкал к безукоризненному порядку, который вносит в дом женская рука.
Однажды Грейс сказала:
— Мне бы так хотелось, чтобы вы разрешили мне вам готовить.
— Нет-нет, это невозможно. Я дал обет.
И он объяснил ей, что питается только тем, что может приготовить собственными руками.
— Ах, какой вы чудесный! — вскричала Грейс.
Впервые в жизни Джаган услышал доброе слово о своих привычках. Окрыленный ее восхищением, он пустился в подробное описание созданной им самим диеты без сахара и без соли. Пусть Грейс подождет, пока выйдет его книга, сказал он в заключение, тогда она все узнает. Грейс восторженно воскликнула:
— Я уверена, что книга будет «боевиком».
При первой же возможности он спросил, испытывая легкую неловкость:
