Пол Гэллико - Миссис Харрис едет в Нью-Йорк
И вот со всех сторон понеслось:
— Да, кто этот мальчик? Кто он? Кто мальчик? Правильно, что это за парнишка? Что это за малыш, ваше превосходительство? Кто он, господин посол?..
Достойный государственный муж, окруженный инквизиторами, повернулся и растерянно посмотрел на маленького мальчика со слишком, пожалуй, большой головой и печальным лицом, словно бы ожидая, что малыш сам расскажет о себе и объяснит, что он здесь делает. Мальчик в свою очередь повернулся к послу, взглянул на него громадными грустными глазами — и плотно сжал губы. Маркиз вспомнил, что говорила миссис Харрис о нелюбви Генри к лишним разговорам, сообразил, что помощи от него ждать не приходится — а пауза уже опасно затянулась, и надо было сказать хоть что-нибудь. Маркиз кашлянул.
— Э… это мой внук, — вымолвил он наконец.
Бог знает почему, но подобные пустяки порой вызывают сенсацию на пресс-конференциях такого рода; так случилось и теперь.
— Эй, вы слышали? Это его внук! Он — его внук! Представляете, мальчик — внук посла!..
Замелькали блокноты и перья, микрофоны хищно дернулись вперед, заболботали радиокорреспонденты, засверкали блицы, приводя несчастного маркиза в окончательное замешательство.
— Секунду, господин посол! Посмотрите в камеру, маркиз! Эй, малыш, придвинься к своему дедушке — ближе, ближе! Улыбнись нам! Вот так, спасибо! Ой, еще разок! Пожалуйста, еще одну улыбочку! Сынок, обними деда за шею! Сядь к нему на колени, парень! А теперь поцелуй его, ладно?..
Посыпались новые, еще более опасные вопросы, вдохновленные откровением о том, что Чрезвычайный и Полномочный Посол Франции, оказывается, приехал с юным родственником:
— Как его зовут? Чей он сын? Зачем он приехал?..
Маркизу показалось, что хоть тут он может ответить прямо.
— Его зовут Генри, — сообщил он.
— Генри! Генри или Анри? Он француз или англичанин?
В конце концов Генри придется где-нибудь что-нибудь сказать, подумал маркиз и ответил:
— Англичанин.
Пресс-конференция к этому моменту как-то более или менее самоорганизовалась. Из задних рядов поднялся какой-то репортер и с хорошим британским произношением, характерным для сотрудников «Дэйли Мэйл», уточнил:
— Простите, ваше превосходительство, не является ли мальчик сыном лорда Дартингтона?
Как всякий приличный английский журналист, он, безусловно, хорошо знал Книгу Пэров, следил за светской хроникой и знал, что одна из дочерей маркиза замужем за лордом Дартингтонгом-Стоу.
Считается, что хорошего дипломата смутить невозможно, и сам маркиз в официальной обстановке обычно был холоднее льда, — но это было уже слишком. Кроме того, удар был нанесен неожиданно, он не успел к нему подготовиться, а беда, казалось, надвигалась неотвратимо.
Сказать правду? Немыслимо. Отрицать — значит подвергнуться дальнейшему допросу. Поэтому маркиз, не думая более, ответил:
— Да, разумеется, — надеясь как можно скорее закончить эту ужасную процедуру и оказаться в безопасности на пристани, где миссис Харрис могла бы освободить его от, как оказалось, не вполне безопасного спутника.
Но утвердительный ответ маркиза вызвал новую сенсацию. Фотографы вновь с удвоенной энергией атаковали Генри, стреляя вспышками, а репортеры вновь зашумели:
— Слыхали? Он сын лорда! Это значит, он герцог?
— Он сэр, а ты балда — герцогом может быть только родственник Королевы!
— Что, что? — взвился еще кто-то. — Он — родственник Королевы?! Эй, ваше лордство, сейчас птичка вылетит! Посмотрите сюда, герцог! Как его фамилия, Бедлингтон, да? Герцог, улыбнитесь маркизу!..
Маркиз, внешне сохранявший обычное достоинство, покрылся ледяным потом. Он сообразил, что теперь, когда пресса связала их с Генри узами кровного родства, не так-то просто будет отказаться от этих уз. Как же теперь отдать Генри миссис Харрис?..
Репортеры столпились вокруг мальчика, восклицая:
— Ну, Генри, скажи нам что-нибудь! Ты собираешься ходить здесь в школу? Ты хочешь научиться играть в бейсбол? Что ты можешь сказать американской молодежи? Поделись своими впечатлениями об Америке! Где живет твой папа — в замке?
Генри, несмотря на эту атаку, был нем, как рыба и блестяще подтвердил свою репутацию сдержанного мальчика. Репортеры напирали все сильнее, а молчание Генри становилось все более невыносимым для них. Наконец, один из репортеров попытался пошутить:
— Может, у тебя киска язычок стащила?.. Слушай, я все-таки не верю, что маркиз — твой дедушка!..
Тут малыш Генри не выдержал и распечатал свои уста. Еще бы — тут подвергли сомнению правдивость его благодетеля! Славный седой старикан с добрыми глазами соврал ради него, Генри, и теперь надо было это враньё поддержать. А как говорила миссис Харрис, Генри всегда был готов придти на помощь другу.
Итак, уста младенца разомкнулись и представители прессы услыхали звонкий мальчишеский дискант с неподражаемым кокнийским выговором:
— Кой черт, ясное дело, дед он мне! Поняли, нет?
Даже издали было видно, как взлетели брови джентльмена из «Дэйли Мэйл» — к самому потолку.
Маркиз почувствовал настоящий ужас. Он, разумеется, не мог знать, что настоящие проблемы еще и не начинались…
12
А в это время внизу, на палубе туристического класса, Ада Харрис и Вайолет Баттерфильд, одетые в свою лучшую одежду, стояли у фальшборта, сжимая в дрожащих руках паспорта и свидетельства о прививках. Они впервые увидели загадочную страну, ожидавшую их, и смотрели теперь на суету катеров, буксиров и лодок возле трапов «Виль де Пари».
С раннего утра они отвели принаряженного и напичканного инструкциями о том, как вести себя в различных обстоятельствах — например, если миссис Харрис задержится и т. п. — Генри к маркизу. Миссис Харрис ликовала, миссис Баттерфильд по обыкновению нервничала и потела — приближалось суровое испытание.
— Ох, Ада, — простонала она, — ты уверена, что все обойдется? Мне почему-то кажется, что должно случиться что-то ужасное… я это просто в костях чую…
Даже если бы миссис Харрис уверовала вдруг в пророческие способности скелета подруги, менять что-либо в плане было поздно. Ей, правда, было немного неспокойно оттого, что Генри не было рядом — за время путешествия она привязалась к мальчику еще сильнее, — но она запретила себе беспокоиться. Все-таки для пущей уверенности она решила еще раз повторить порядок действий.
— Успокойся, дорогая, — сказала она подруге. — Ну что может пойти не так? — она принялась загибать пальцы: — вот смотри: он проходит границу с маркизом, никто его ни о чем не спрашивает — так? На пристани он сразу идет туда, где у них буква «Б» — Браун, значит, — и там мы его встретим. Садимся в такси, его мистер Шрайбер берет; Генри, как в Англии, на минутку отходит к кому-нибудь еще, пока Шрайберы не уедут; потом он садится с нами в машину. Адрес у нас есть. Приезжаем, он гуляет по тротуару, а мы смотрим, все ли в порядке. Если проблем нет, поднимаем его в квартиру. Помнишь, миссис Шрайбер говорила, что в их новой квартире целый полк заблудиться может? Значит, с Генри проблем и подавно не будет, тем более что ему надо прятаться всего денька два, пока не отыщется его отец — и дело в шляпе! Так что сейчас расслабься. Ну сама скажи — что может пойти не так?
— Все что угодно, — последовал мрачный ответ.
Борт о борт с «Виль де Пари» стоял сверкающий свежей белой и серой краской американский катер с трехдюймовой пушкой на носу, радарной мачтой и огромным звездно-полосатым флагом. Трап вел с катера в портал, открытый в борту лайнера невысоко от воды; похоже, там происходило что-то важное — музыканты на палубе катера встали «смирно» по сигналу капельмейстера, почетный караул из моряков и морских пехотинцев под командой увешанного аксельбантами и наградами офицера выстроился у трапа — капельмейстер взмахнул руками, офицер рявкнул что-то, лязгнули затворы ружей, солдаты взяли «на караул», а капельмейстер воздел жезл — и оркестр грянул «Звездное знамя», которое сменили «Звезды и полосы — навеки».
Под звуки этого марша Соузы с борта «Виль де Пари» по трапу сошла на катер свита в золоченых галунах и аксельбантах, состоящая, как положено, из солдат: представляющие армию, флот и ВВС; за ними шествовали официальные лица во фраках и цилиндрах; затем, после короткой паузы, капельмейстер вновь воздел и резко опустил руки — и над бухтой полилась «Марсельеза». Засим на трапе явился виновник всего этого шума — прямой как шпага элегантный пожилой джентльмен в сером фраке и сером же цилиндре, при розетке кавалера Почетного легиона в петлице, седой джентльмен с белоснежными усами и ярко-голубыми глазами под кустистыми седыми бровями. Он замер на первой ступени трапа, сняв цилиндр, и стоял так, пока не замолк гимн Франции.
