Кнут Гамсун - Борьба страстей
Она, молодая и красивая, была всего три года замужемъ; мужа ея вотъ уже два года не было дома, онъ былъ въ плаваніи. Онъ былъ капитаномъ на одномъ изъ пароходовъ консула. У нихъ былъ ребенокъ. Благосостояніе и порядокъ царили въ маленькомъ домикѣ съ розами на окнахъ, и никому не могло бы прійти въ голову, чтобъ тамъ могло что-нибудь случиться. Дѣвочка-подростокъ, служившая въ домѣ, также не замѣчала, чтобы Олава была «возбуждена», или принадлежала къ Арміи Спасенія. Она только держалась въ сторонѣ отъ людей.
Такъ прошло нѣсколько недѣль. Стояла тихая погода, и ловля макрелей была удачная, хотя дальше, на взморьѣ бушевала сильная буря. Однажды утромъ два лоцмана привели на буксирѣ въ бухту трехмачтовый корабль, который они нашли ночью на взморьѣ, у маяка. Онъ блуждалъ одиноко и уже началъ тонуть. Какое великолѣпное, но никуда не годное судно!
Это было необыкновенное зрѣлище, когда этотъ трехмачтовый корабль волокли въ бухту. Эльза гуляла невдалекѣ со своими подругами и первая увидала его.
— Смотрите туда! — закричала она, указывая на бухту. Онѣ тотчасъ же увидали, что это былъ чужой корабль, не принадлежащій городу.
— Это корабль, который они нашли сегодня ночью, — добавила она. — Они получатъ вознагражденіе!
Подруги должны были согласиться, что она была права — юркая дѣвочка! Она все понимала, несмотря на то, что была еще очень молода.
— Пойдемте, скажемъ объ этомъ женамъ лоцмановъ, — сказала добродушно Эльза. — Вѣдь дѣло идетъ о вознагражденіи.
И онѣ отправились. Эльза чувствовала себя очень гордой, какъ будто она сама нашла корабль. Она важничала передъ подругами и старалась припомнить какую-нибудь новость, которой она могла бы озадачить ихъ.
Она начала:
— Знаете, Іенсенъ, служащій у Берга, запачкалъ свои новые брюки масляной краской? Ахъ, теперь не имѣло больше смысла острить на счетъ Іенсена, послѣ того, какъ консулъ высказалъ свое мнѣніе о немъ!
— Не можетъ быть!
— А вы этого не знали? Но это ему подѣломъ, онъ вѣчно задираетъ носъ!
— Ха, ха, ха, какъ смѣшно!
— Такъ вы, можетъ быть, тоже не знаете, что Олава Воллертзенъ въ такомъ положеніи?
— Въ какомъ?
— Въ такомъ! — и Эльза выставила впередъ животъ.
Подруги въ ужасѣ всплеснули руками и сказали:
— Нѣтъ, Боже сохрани, этого не можетъ быть!
— Но Эльза слышала это изъ достовѣрныхъ источниковъ.
— Но вѣдь Воллертзенъ два года уже какъ уѣхалъ! Это совершенно невозможно!
— Да теперь вы можете вѣритъ или не вѣрить, какъ хотите, но не забывайте, что я вамъ это сказала.
Молоденькія дѣвушки не могли понять, какъ это могло случиться, вѣдь если отецъ два года тому назадъ уѣхалъ, онъ никоимъ образомъ не могъ имѣть ребенка; и Эльза не могла имъ этого объяснитъ, хотя она и была больше освѣдомлена, чѣмъ онѣ.
Отъ лоцмановъ молодыя дѣвушки отправились прямо на набережную. Судно было уже причалено, воду выкачали, и оно красовалось, покачиваясь на водѣ.
Тогда консулъ отправился на бортъ. Весь городъ собрался на набережной и слѣдилъ за нимъ. Нѣсколько человѣкъ стояли у него поперекъ дороги, онъ вѣжливо попросилъ, чтобы его пропустили.
Онъ былъ благороденъ и черноволосъ, въ свѣтломъ костюмѣ, съ цвѣткомъ въ петличкѣ. Подъ мышкой онъ несъ портфель. Онъ осмотрѣлъ корабль сверху донизу и сталъ составлять протоколъ. Онъ записалъ то, что видѣлъ самъ, и то, что ему разсказали лоцманы. Одного изъ зрителей, стоящихъ на набережной, позвали на корабль, чтобы онъ держалъ консулу чернильницу въ то время, какъ онъ обходилъ и записывалъ…
Этотъ годъ былъ замѣчателенъ тѣмъ, что почти въ каждомъ мѣсяцѣ можно было отмѣтиль какое-нибудь хотя маленькое происшествіе. Пожаръ у учителя Эліассена нельзя было причислить къ числу ежедневныхъ событій. Добрый Элліассенъ, ему поистинѣ помогло Провидѣніе! Этого нельзя было отрицать. Не болѣе года тому назадъ онъ за большую сумму застраховалъ свой домъ, хозяйственныя строенія и весь свой домашній скарбъ, а теперь все сгорѣло до тла. Учитель Эліассенъ былъ также кассиромъ «Ферейна», а при пожарѣ сгорѣла вся наличность денежной кассы. Это было самое ужасное; нѣсколько сотъ кронъ исчезли, какъ дымъ. На общемъ собраніи «Ферейна» было предложено не взыскивать съ кассира денегъ, но Элліассенъ всталъ со своего мѣста и сказалъ растроганнымъ голосомъ, что пусть лучше и онъ, и его жена, и его многочисленныя маленькія дѣти будутъ ходить нагими, чѣмъ онъ допуститъ, чтобы ему простили хотя бы единый мѣдный хеллеръ. «Ферейнъ» якобы оказалъ ему большую честь, выбравъ его на этотъ отвѣтственный пость, и онъ прекрасно сознаетъ наложенныя на него обязанности.
Тогда внезапно восторгъ овладѣлъ всѣми членами «Ферейна», и они собрали между собою двѣсти кронъ для покупки учителю домашней утвари.
* * *Наступила осень, плохая погода, темныя ночи. Оба ночныхъ сторожа встрѣчаются попрежнему на рынкѣ макрелей; они здороваются, болтаютъ между собою и идутъ вверхъ по улицѣ. Темная ночь, и только фонарь у гостиницы распространяетъ тускливый свѣтъ. Одинъ изъ сторожей беретъ своего коллегу подъ руку и крѣпко держитъ его. Они стоятъ и смотрятъ…
Происходитъ нѣчто странное, Тоннесъ Глай идетъ спокойнымъ шагомъ внизъ по улицѣ и направляется прямо въ конторѣ консула. Но вѣдь теперь ночь! Когда онъ доходитъ до верхушки лѣстницы, онъ останавливается и стоитъ нѣсколько секундъ, наклонивъ слегка голову набокъ, благодаря мыслямъ, отягощающимъ ее. Но едва сторожа собрались поставить ему удивленный вопросъ, какъ самъ консулъ отворилъ ему дверь. Это было самое удивительное изъ того, что они пережили за тѣ пятнадцать лѣтъ, что охраняли городъ! Они остаются стоять тамъ, гдѣ стояли.
Тоннесъ Глай вошелъ тихонько и ждалъ пока консулъ запретъ дверь. Затѣмъ его повели въ самую отдаленную комнату конторы. И здѣсь такъ-же дверь была плотно и крѣпко заперта.
— Я думаю, не стоитъ зажигать огонь, — сказалъ консулъ. — Фонарь гостиницы бросаетъ сюда немного свѣту. Но садитесь, пожалуйста. Садитесь вотъ сюда!
Тоннесъ Глай почтительно сѣлъ на кончикъ стула.
— Такъ вотъ, это было какъ разъ то, что я хотѣлъ вамъ сказать, — началъ консулъ. — Вы это уже знаете. Вы видѣли меня одинъ или два раза, коротко говоря, нѣсколько разъ. Сколько разъ вы меня видѣли?
— Семь разъ, господинъ консулъ, — отвѣчаетъ Тоннесъ Глай.
— Такъ часто я не бывалъ у нея, — сказалъ консулъ. — Это было два-три раза, въ этомъ я признаюсь. Два-три маленькихъ раза.
Тоннесъ Глай возражаетъ:
— Семь разъ, господинъ консулъ. Извините меня за мое замѣчаніе.
Консулъ зажигаетъ сигару, но не предлагаетъ Тоннесу Глайю.
— Пусть будетъ такъ, — говоритъ онъ и пускаетъ дымъ на воздухъ. — Но я надѣюсь, относительно другихъ вопросовъ, мы будемъ съ вами солидарны, мой добрый Янсенъ.
Но его не проведешь, и онъ не дѣлается мягче отъ того, что консулъ называетъ его «добрымъ Янсеномъ».
— Всего только Тоннесъ Глай, господинъ консулъ, — возражаетъ онъ.
Консулъ киваетъ головой и выпускаетъ изо рта сигарный дымъ.
— Хорошо… Ты говорилъ, что видѣлъ меня выходящимъ изъ ея дома. Это, во-первыхъ. Во-вторыхъ, ты сказалъ ей, что я долженъ тебя наградить. Сколько ты требуешь? — Съ этими словами консулъ предлагаетъ Тоннесъ Глайю сигару, отъ которой онъ однако отказывается. Онъ настаиваетъ, но Тоннесъ все-таки отказывается.
— Сколько я требую? — отвѣчаетъ онъ. — Мнѣ нужно не много при моей бѣдной жизни. Это долженъ рѣшить самъ господинъ консулъ.
— Сколько?
— Въ этомъ отношеніи я нахожусь во власти господина консула.
— Гм… Да, это возможно. Да, ты это доказываешь на дѣлѣ. Мнѣ не нужно заключать съ тобой сдѣлки, Тоннесъ Глай. Но я не люблю, чтобъ обо мнѣ лгали, злословили, сплетничали: у меня семья. Поэтому я хочу заткнуть тебѣ ротъ. Вотъ именно то, что я хочу. Я говорю достаточно ясно.
Тогда Тоннесъ Глай почтительно спрашиваетъ:
— Кто долженъ быть отцомъ, господинъ консулъ?
Консулъ отвѣчаетъ:
— Отцомъ? Это ужъ не мое дѣло.
— Женщинѣ одной не такъ-то легко это обдѣлать, — говоритъ Тоннесъ Глай. — Господинъ консулъ долженъ это обдумать.
— Да, что же ты придумалъ?
Тонпесъ вертитъ въ рукахъ свою шляпу и соображаетъ.
— Господинъ консулъ могъ бы меня выдать за отца, — говоритъ онъ. — Конечно, если она сама на это согласится.
Консулъ пронизываетъ его взглядомъ и чувствуетъ себя внезапно спасеннымъ.
— Я всегда говорилъ, что у тебя удивительная голова, Янсенъ. Я уже неоднократно желалъ себѣ твою голову, Янсенъ.
Но тотъ остается попрежнему холоденъ.
— Меня обыкновенно не зовутъ Янсенъ, господинъ консулъ. Это преувеличеніе. Мое имя Тоннесъ Глай.
— Да, да, Тоннесъ Глай, хорошо. Но я часто желалъ себѣ твою голову. Твое предложеніе очень цѣнно. Я думаю, оно что-нибудь да стоитъ и въ денежномъ отношеніи. Сколько ты самъ думаешь?
