Пэлем Вудхауз - Дядя Динамит
3 Лорд Икенхем, сама учтивость, мгновенно обернулся к нему.
— А, это вы! — заметил он. — Хотите со мной побеседовать?
Поттер спешился и посопел. Не так уж легко катить на большой скорости, когда ты набит селедкой, яйцами и хлебом. Заботливый граф заверил его, что спешить некуда, и ждал, пока новоприбывший не заговорил.
— Хо!
— Хо, — ответил вежливый гость. — Сигару?
Констебль ее сурово отверг. Полиция не принимает даров от преступного мира.
Мы уверены, что читатель давно хочет узнать, почему убежал констебль. Пришло время открыть тайну. Он вспомнил, где встречался со странным самозванцем, проверил свои записи, убедился — и сел на велосипед, чтобы его изобличить.
— Брабазон-Планк! — начал он, испепеляя графа взглядом.
— Почему, — осведомился тот, — вы так произносите мою фамилию, словно ругаетесь?
— Хо! — отвечал Поттер.
— Вижу, мы вернулись к началу, — огорчился граф. — Это уже было.
Полицейский решил, что пришло его время. Лицо у него стало таким, каким оно бывает у полицейских, когда они утратят жалость, скажем, поджидая под яблоней юного вора или входя в дом, чьи обитатели привезли без разрешения свинью.
— Брабазон-Планк! — повторил он. — Хо! А не Джордж Робинсон с Настурциум-роуд, 14?
Лорд Икенхем удивился и вынул изо рта сигару.
— Не может быть! — воскликнул он. — Неужели вы полицейский с собачьих бегов?
Мартышка закричал и забулькал, словно он тонет. Дядя его, напротив, радовался, словно жених, обретший потерянную невесту.
— Нет, какая красота! — ликовал он. — Я бы вас в жизни не узнал. Усы, что ли… Дорогой мой, я счастлив. Что вы делаете в этих краях?
— Лучше я спрошу, что ВЫ делаете, — сурово отвечал констебль. — Вы и ваш сообщник Эдвин Смит.
— И его помните? Какая память! Что делаем? Приехали погостить.
— Вот как?
— Уверяю вас.
— Погостить вы погостите, — сказал Гарольд Поттер, — но не в этом доме.
Лорд Икенхем поднял брови.
— Мартышка, — сказал он.
— Ы?
— Мне кажется, наш новый друг собрался изобличить нас.
— Ы…
— Собрались?
—Хо!
— Я бы еще подумал. Меня прогонят…
— Это уж точно.
— …и судить будет другой, менее расположенный к вашему племяннику, и несчастное дитя лишь упомянут в списке участников. Сестра ваша спросит, в чем дело. Узнав это и убедившись, что виноваты вы, она, вероятно, кое-что скажет. Подумайте, дорогой мой! Стоит ли изобличать нас при таких обстоятельствах?
Иногда полицейских одергивают судьи и они ощущают то, что ощутит всякий, если мул лягнет его в брюхо. Констеблю показалось, что его одернул весь суд. Челюсть у него отвисла или, скажем, поникла, и он глухо заурчал.
— Урчите, урчите, — одобрил это граф. — Я мало знаком с миссис Стабз, но она мне показалась сильной натурой. Словом, мой дорогой, я бы не действовал сгоряча.
Поттер и не действовал. Примерно с минуту он пребывал в том особом молчании, которое как бы состоит из клея. Потом забрался на велосипед — и укатил.
Лорд Икенхем всегда был милостив к поверженному врагу.
— Прекрасные у нас полисмены, — заметил он. — Раздавишь — поднимутся, убьешь — а они живы. Однако молчать он будет.
— Откуда ты знаешь? — возразил Мартышка, обретавший все более мрачный взгляд на жизнь. — Он поехал к Бостоку. Наверное, расскажет.
— Ты не видел его сестру, — возразил граф. — Нет, он не расскажет, успокойся.
Мартышка усмехнулся так, что посрамил бы Билла Окшота, специалиста по безрадостному смеху.
— Успокоиться? Ха-ха! Когда ты поселишься под этим… как его…
— Nom de plume?[2]
— Именно. И станешь взламывать шкафы…
— Ах, оставь! Такой пустяк… Ночью взломаем, утром уедем.
— Ночью?
— Да. Я звонил Салли, мы обо всем договорились. Она приведет машину в сад, к часу ночи. Буду ждать у музея. Передам ей бюст, и все.
— Все!
— А что такого?
— Да что угодно. Тебя могут поймать.
— Никто еще меня не поймал. Среди коллег я зовусь тенью. Ну, что такое! Вечно ты видишь мрачную сторону…
— А что, есть другая? — заинтересовался Мартышка.
4 Приближалось время обеда. Леди Босток, одевшись, стояла у зеркала, мечтая о том, чтобы меньше походить на лошадь. Лошадей она любила, но сходству с ними не радовалась.
В спальню вошел сэр Эйлмер, по-видимому, сердитый.
— Эмили! — сказал он.
— Да, дорогой?
— Приходил Поттер.
— Да, дорогой.
— Идиот.
— Почему, дорогой?
Сэр Эйлмер взял щетку и яростно ею взмахнул.
— Помнишь, — спросил он, — как я играл Дика Диди в «Пинафоре»?
— Да, дорогой. Разве это можно забыть?
— Помнишь, он пошел предупредить капитана, что дочь собралась бежать из дома, и ничего толком не сказал?
— Конечно, дорогой. Ты был особенно хо…
— Вот так и Поттер. Тут какая-то тайна.
— Тайна?
— А что еще? Мычит, намекает. «Берегитесь», «сегодня ночью»… Что ты корчишься?
Леди Босток не корчилась, а дрожала.
— Что же это, дорогой? — выговорила она.
— Откуда мне знать? Только спрошу — молчит, как заколдованный. Спятил, наверное. Будет сторожить в саду.
— Эйлмер!
— Не ори. Я прикусил язык.
— Но, Эйлмер!..
— А может, что-то разузнал об этом самозванце. Если он хоть двинется, я ему покажу!
— Покажешь?
—Да.
— Что, дорогой?
— Не важно, — ответил сэр Эйлмер, хотя не ему бы так отвечать, когда он обвинял в уклончивости Поттера. — Я все продумал. Он не отвертится.
Часть третья
Глава 8
Спокойный, уютный вечер, к которому стремился лорд Икенхем, уже закончился.
На колокольне отзвенел ту-рум
и проводил вечернюю зарю,
покорный скот неспешно вышел в ночь,
в саду уснули невесомым сном
и алые, и белые цветы,
остались лишь ночные существа,
как то: совы, мыши (простые и летучие), комары и констебль.
Часы на вышеупомянутой колокольне, пятнадцать минут назад пробившие полночь, печально звякнули, сообщая Мартышке, что еще через сорок пять минут свершится неизбежное.
Шагая по комнате и трясясь, как исследователь Бразилии, подхвативший малярию, он был безупречно элегантен, ибо не подумал раздеться в эту страшную ночь. Когда приезжаешь к родителям невесты и узнаешь, что твой безумный дядя будет их грабить, уже не до сна. Ты шагаешь и трясешься. Мартышка пробовал отвлечься, почитать «Убийство в тумане», но не смог. Есть времена, когда не прельстит и самый Безликий Бес.
В былые дни, одно воспоминание о которых походило на подгнившую устрицу, Мартышка трясся, но все же не так. Сейчас, как героиня «Убийства», запертая в логове бандитов, он ощущал, что нервы торчат вершка на два и еще заворачиваются. Душевная боль совсем бы его прибила, если бы не терзала и жажда, образуя противовес.
Жажда эта, как часто бывает в молодости, начиналась в подошвах и шла кверху, неуклонно обостряясь. Началась она по приезде, а дошла до апогея, когда Джейн принесла в гостиную графин и сифон. Мартышка был сильным человеком, но сидеть и смотреть, как сэр Эйлмер, Билл и дядя пьют, словно лоси у водопоя, не сможет и самый суровый аскет.
Итак, Мартышка шагал, кляня тот порыв, который побудил его сказать Гермионе, что он не пьет, и представляя себе, как напьется, если выживет. Отшагав весь ковер, он повернул было обратно, но застыл, настолько походя при этом на Пробуждение Души, что обманул бы и знатока. Часы прозвенели дважды, обращаясь к нему.
«Неужели ты забыл, — ласково осведомились они, — что в гостиной стоит графин? Мы ничего не говорим, так. напоминаем».
Мартышка предположил, что это, в сущности, ангел-хранитель. Кого-кого, а этих ангелов он почитал.
Через несколько секунд он был в коридоре, через три минуты — в гостиной, через три с четвертью — дрожащей рукой наливал живительную жидкость. А через четыре, откинувшись в кресле, положив ноги на столик, испытывал высшее блаженство. И тут раздался голос.
Сказал он только «Ой», но мог и просто крякнуть. Волосы у Мартышки поднялись дыбом, как иглы на взъяренном дикобразе, сердце с тупым стуком ударилось о передние зубы, и, жалобно крикнув, Мартышка взлетел к потолку.
Дважды коснувшись его и опускаясь на пол, он заметил, что это не сэр Эйлмер, а старый друг, Элзи Бин. Она стояла в дверях, приложив руки к груди, и пыхтела, как пыхтят служанки, если зайдут ночью в гостиную, а там сидит аристократ.
Мартышке стало легче, спокойствие вернулось к нему, а с ним — и млеко милости. Если ты думал увидеть баронета в халате, приятно, убедившись в ошибке, потолковать с одним из лучших умов Боттлтон-Ист. Высвободив язык, зацепившийся за голосовые связки, Мартышка приветливо заметил:
— Пип-пип!
— Пип-пип, сэр.
— Это вы?
— Да, сэр.
— Ну и испугался же я!
— И я, сэр.
— Значит, оба испугались, — подытожил Мартышка, еще со школы питавший склонность к математике. — Вы уж простите, принял за хозяина. Помните, вы удачно назвали его титаном? Так и есть; а я их не люблю. Что ж, располагайтесь, побеседуем. Как ваш Гарольд? Элзи опечалилась.
